Первая ночь с Фионой – вот что должно было бы произойти в его жизни. Душа Джо взывала к ней. Свадьба и то, что Милли теперь являлась его законной женой, ничего не меняло. В глубине сердца Фиона по-прежнему принадлежала ему, а он – ей, даже если он больше никогда не увидит любимого лица. Не увидит ее сверкающих глаз, не услышит радостно взволнованного голоса, не обнимет ее и не ляжет с ней. Как-то теперь пойдет жизнь Фионы? Джо знал ответ. Поначалу ей будет больно, но постепенно она его забудет и найдет другого парня. Кем бы ни был ее избранник, уже не Джо, а он станет радоваться ее улыбке, проживать с ней день за днем и обнимать в темноте. От этой мысли Джо испытал физическую тошноту.
Надо выбраться отсюда, из этого роскошного номера, уйти подальше от Милли. В отеле был бар. Сейчас он туда спустится и напьется до чертиков. И так он будет поступать каждый вечер их треклятого медового месяца. Вскоре у нее начнет выпирать живот, и все поползновения прекратятся сами собой. А после рождения ребенка он найдет новый предлог. Будет повсюду ездить с Томми, работать целыми сутками. Джо знал, что уже никогда не дотронется до Милли.
Он вернулся в гостиную, закрыв балкон. Торопливо надел пиджак, поправил галстук и сунул в карман ключи от номера.
– Джо, ты идешь? – донесся из спальни сонный голос Милли.
Ответом ей был звук хлопнувшей двери.
Айлин дышала тяжело, с хлюпаньем. Кейт прислушивалась, ожидая, что малышка вот-вот зайдется в кашле, но кашель не появлялся. Хоть бы дал бедняжечке проспать всю ночь. Часы показывали десять. Если в течение ближайшего получаса Айлин не закашляется, можно надеяться на спокойный сон. Кейт сидела в качалке, прихлебывала чай и не сводила глаз с дочурки. Сама она все эти месяцы получала от судьбы удар за ударом. Под глазами темнели круги, на лице, прежде румяном и гладком, появились морщины. Несколько недель главным источником тревог Кейт было здоровье Айлин, но с недавних пор к ним добавились тревоги за старшую дочь. Кейт перевела взгляд на кровать Фионы. Опять плакала, пока не уснула. Вот уже неделя, как Чарли привел ее домой с реки, а ее состояние ничуть не улучшилось. Все попытки сбить температуру не давали результатов. Лицо Фионы оставалось бледным. Она отказывалась есть и лишь изредка, уступая уговорам Кейт, вливала в себя немного бульона.
Однако Кейт беспокоила не только упрямо державшаяся высокая температура. Гораздо сильнее ее страшило эмоциональное состояние дочери. Фиона не боролась с болезнью и даже не делала попыток. Из жизнерадостной, неунывающей девушки она превратилась в тень с мертвыми глазами. Кейт украдкой смотрела на дочь, и у нее разрывалось сердце. Когда-то она ворчала по поводу излишнего оптимизма Фионы и решимости открыть собственный магазин. Сейчас Кейт была бы рада послушать и о магазине, и о чем угодно, только бы к Фионе вернулась хотя бы маленькая частица прежнего энтузиазма.
Кейт не раз справлялась с болезнями своих детей, но такого недуга, как у Фионы, еще не видела. С чего это у дочки не спадает жар? Казалось бы, никаких причин. Фиона не кашляла, грудь у нее не закладывало, живот тоже не болел. Не было и рвоты. Чарли привел ее домой в насквозь промокших ботинках, однако Кейт сомневалась, что причиной стойко держащейся температуры стала обыкновенная простуда. Пусть врачи говорят свое, мать не сомневалась: дочка хворает из-за разбитого сердца.
Когда Кейт узнала о случившемся, ей захотелось собственными руками свернуть Джо Бристоу шею. Постепенно ее гнев сменился печалью. В основном она жалела Фиону, но в какой-то мере ей было жалко и Джо. Их навестила Роуз Бристоу, принеся переданные сыном деньги: почти двадцать фунтов. При иных обстоятельствах они пошли бы на осуществление давней мечты Фионы. Теперь они пойдут на оплату врача, лекарств, еду и новое жилье. Фиона требовала пустить деньги на насущные расходы. Кейт пыталась спорить, уговаривала дочь не торопиться, но та была непреклонна.
Увидев Фиону, Роуз расплакалась. Она знала, как сильно ее сын любит эту девочку, и вовсе не хотела, чтобы он женился на Милли.
– Дурак и мерзавец – вот он кто, – с горечью сказала Роуз. – Жизнь себе поломал. Ты, Фиона, счастливее его. Ты еще найдешь себе достойного парня, а вот ему так и жить с удавкой на шее.
Кейт прислонилась к высокой спинке качалки и закрыла глаза. Она бы отдала что угодно, только бы избавить старшую дочь от страданий. Фиона с самого детства обожала Джо. Вся ее жизнь крутилась вокруг Джо и их общей мечты. Едва ли Фиона бесследно переживет потерю. Ее душевная рана, быть может, и затянется, но шрам останется навсегда. Сама Кейт так и не оправилась после смерти Пэдди. Да и как можно окончательно пережить потерю человека, любившего тебя телом и душой? Твоя жизнь продолжается, и ты тупо движешься по серому миру. А боль и горечь потери остаются.
Из-за стены донеслось негромкое пение. Значит, Франсес дома. Стены в здешних домах были тонкими. Кейт часто слышала, как соседка поет, гремит посудой и, что хуже, ублажает платежеспособного мужчину. И все равно хорошо, что Франсес дома. Чарли целыми днями где-то пропадает. Люси Брейди отвезли в больницу; ей скоро рожать. Если все-таки придется нести Айлин к врачу, Кейт попросит Франсес посидеть с Шейми и Фионой.
«Боже, до чего же я устала! – зевая, подумала Кейт. – Надо ложиться». Но она так и не встала с кресла, погрузившись в сон. Сколько она проспала, Кейт не знала, а разбудил ее чей-то крик. Она снова уснула, считая, что крик ей приснился. Прошли считаные минуты, как ее разбудил другой звук, уже наяву. Айлин тяжело и хрипло дышала, а личико покраснело и покрылось испариной. Кейт взяла малышку на руки, стала укачивать, пытаясь успокоить Айлин и не поддаться панике. Вскоре она поняла, что ее укачивания не помогают. Пока Айлин не начала задыхаться, нужно срочно нести ее к врачу. Кейт положила дочку в корзину и потянулась за шалью.
– Ма, ты куда? Что случилось? – сонным голосом спросила Фиона.
– Айлин совсем плохо. Побегу с ней к доктору.
– Я сама за ним сбегаю, – предложила Фиона.
Опираясь о кровать, она встала на ослабевшие ноги.
– Никуда ты не пойдешь. Немедленно ложись. Я попрошу Франсес посидеть с тобой.
Кейт подхватила корзину с ребенком, выскочила наружу и постучалась в соседнюю дверь. Ответа не было. Боясь потерять драгоценное время, Кейт заглянула в грязное окошко рядом с дверью, вытерев его рукавом. В тусклом свете небольшого догорающего очага она увидела неподвижно лежащую на кровати Франсес. Над соседкой навис мужчина в рубашке с закатанными рукавами. Судя по всему, он заканчивал свое мужское дело. Кейт слишком торопилась, чтобы думать о приличиях. Опустив корзинку на булыжники, она стала звать соседку, барабаня по стеклу. Франсес не шевельнулась, зато мужчина выпрямился. «Слава Богу, услышал!» – подумала Кейт.
Медленно, словно его заколдовали, мужчина прошел к двери. Облегчение Кейт сменилось ужасом: в руках он держал нож с темным и липким лезвием. Такими же были его руки и перед рубашки, а по щеке стекала темная струйка.
– Это ж кровь, – прошептала Кейт. – Боже, да вы только посмотрите!
Она с криком попятилась от окна, наступив каблуком себе на подол. Потеряв равновесие, Кейт упала на землю. Дверь стремительно распахнулась. Выскочивший мужчина навалился на Кейт. Она еще пыталась загородиться руками, но это ее не спасло. Нож вонзился ей между ребер. За мгновение до этого Кейт увидела безумные, нечеловеческие глаза убийцы и поняла, кто он. То был Джек-потрошитель.
Глава 19
Фиона смотрела на простые деревянные кресты, торчащие из-под снега. Слева отцовский, успевший посереть от дождей и ветров. Рядом – кресты матери и Айлин, только начавшие темнеть. А справа от них – совсем недавний крест, пока еще белый и нетронутый стихиями. Это был крест ее брата Чарли.
Весть о смерти Чарли три дня назад принес Родди. Вернувшись с дежурства, он рассказал, что речная полиция выловила из Темзы труп молодого человека примерно шестнадцати лет. Родди отправился в морг на опознание тела. Задача не из легких, если учесть, сколько времени труп пробыл в воде. Лица практически не осталось. Сохранился клочок рыжих волос. Осмотр одежды подтвердил личность утопленника. В одном из карманов обнаружились старые часы с изрядно поцарапанной крышкой и гравировкой: «Шон Джозеф Финнеган. Корк, 1850». То было имя деда Фионы. Часы перешли к Чарли от отца. Фиона сразу их узнала, едва взяв от Родди.
Стоя перед крестами, Фиона закрыла глаза. Отчаяние. Других чувств у нее не было. Она жалела, что тоже не лежит на этом кладбище вместе с близкими. Дни проходили за днями, наполненные черным, удушающим горем. Ее тоска по семье и по Джо – тоска по нему так и не исчезала – была невыносимой. Фиона хотела свести счеты с жизнью еще в тот вечер, когда Джо сообщил о предстоящей женитьбе на Милли. Гибель матери и то, каким жутким образом оборвалась ее жизнь, ударили по Фионе даже сильнее, чем смерть отца. Ей снова захотелось уйти с этого света. Даже сейчас, когда Фиона пыталась взять себя в руки, твердя, что должна быть сильной ради Шейми, бывали моменты, когда она подумывала о самоубийстве. Лекарства от подтачивающей ее душевной боли не существовало.
Пытаясь хоть как-то себя утешить, Фиона пробовала вспоминать мать такой, какой хотела ее запомнить, – улыбающейся и смеющейся. И не могла. Те образы исчезли. Память показывала Фионе мать, лежащую на тротуаре и зажимающую бок, откуда хлестала кровь. Услышав крик, Фиона выскочила из дому, обеими руками зажала рану и стала звать на помощь. Собрался народ. Люди делали то, что в их силах, но Джек нанес матери смертельную рану в сердце. Кейт хотя бы не мучилась. Она еще успела коснуться дрожащими пальцами лица дочери, запачкав щеку Фионы. Через мгновение тело Кейт обмякло, а глаза погасли, сделавшись пустыми.
Фиона не хотела вспоминать страшную ночь, но та снова и снова разворачивалась перед ней. Она видела тело матери, распростертое на камнях, слышала плач Айлин и пронзительные крики Шейми, вырывавшегося из рук полицейского.