у скромной рекламы: полполосы в местной газете, с публикацией в трех воскресных номерах, поскольку воскресная реклама стоит дешевле субботней. Фиона показала, как будет выглядеть реклама. Это был эскиз пером и тушью, сделанный Нейтом и Мэдди: торговый зал магазина. Текст рекламы восхвалял его достоинства, обещая широкий выбор качественных товаров и превосходное обслуживание. Эскиз, как решила Фиона, послужит двоякой цели: помимо газетной рекламы, тот же рисунок должен быть на листовках с купоном, по которому каждый купивший товаров на доллар и больше получит бесплатно три четверти фунта чая.
Рассказывая о будущем магазина, Фиона полностью успокоилась. Увлекшись рассказом, она не замечала, как Эллис посматривает на часы. Не видела она и того, как он несколько раз проехался глазами по ее груди. Фиона не знала, что президент банка вообще ее не слушал, а думал о своих обеденных планах. Она неверно истолковала выражение его лица. То, что она приняла за интерес, было лишь некоторым изумлением. Такое же изумление вызывает у зрителей ученый пес, который лаем дает ответы на арифметические примеры.
Веря, что она целиком завладела вниманием Эллиса, Фиона осмелела. Она стала рассказывать, как успела преобразить магазин внутри: о красивом оттенке выкрашенных стен, цветочных ящиках для витрин и о замечательном кружевном окаймлении витрин. Затем она поделилась с Эллисом своей стратегией борьбы с конкурентами, предлагая домашнюю выпечку, более качественные товары, а также свежие цветы. В ее планах значилась даже служба доставки. Если она сэкономит окрестным женщинам немного времени и не возьмет с них ни цента за доставку, они будут покупать только у Финнегана.
Под конец рассказа у Фионы раскраснелись щеки.
– Как видите, мистер Эллис, – с энтузиазмом говорила она, – мне вполне по силам получать прибыль с дядиного магазина и ежемесячно вносить всю сумму платы по закладной.
Эллис кивнул, потом спросил:
– Сколько, вы сказали, вам лет, мисс Финнеган?
– Я вам не говорила. Мне восемнадцать.
– Вы до этого работали в магазине?
– В общем… если честно… нет, сэр. Не работала.
– Мисс Финнеган, я ценю ваше стремление помочь своему дяде, но боюсь, что вы еще слишком молоды и неопытны для столь ответственных занятий. Уверен, вы поймете меня правильно. Я руководствуюсь интересами банка и по-прежнему считаю, что в свете сложившейся ситуации наиболее надежным решением будет выставление магазина и всего здания на аукцион.
– Прошу прощения, сэр, но это бессмыслица, – возразила Фиона. – Аукцион обернется для вас потерей денег. А я предлагаю вам выплатить задолженность и дальше выполнять условия займа. Шесть процентов прибыли. По-моему, банкирам больше нравится получать деньги, чем терять…
– Наша встреча закончена, мисс Финнеган. Прощайте, – ледяным тоном произнес Эллис, недовольный тем, что какая-то восемнадцатилетняя девчонка дерзнула учить его банковскому делу.
– Но мистер Эллис…
– Прощайте, мисс Финнеган.
Фиона неторопливо сложила бумаги в портфель. С достоинством королевы, а не с жалким видом побитой самонадеянной девчонки она встала, вновь протянула Эллису руку и дождалась, когда тот ответит на рукопожатие. Затем она гордо покинула кабинет, надеясь, что сумеет удержать слезы до выхода из приемной.
Этот разговор разбил ее в пух и прах. Вся работа минувшей недели пошла насмарку. Хуже того, она впустую потратила деньги! С таким же успехом она могла бы швырнуть их в Гудзон. Как же, будет президент банка слушать ее доводы! Неужели она выросла такой наивной дурой? Фиона боялась идти домой. Мэри ждет не дождется ее возвращения, уверенная в благополучном решении. И что она теперь скажет этой доброй, отзывчивой женщине? Мэри рассчитывала на ее успех, да и остальные тоже. Она вернется с понурой головой, сообщит печальную новость, и потом… Потом начнется то же, что и в Лондоне: поиск жилья, поиск работы. У здания появится новый владелец, который вытряхнет их всех на улицу. Дядю это подкосит окончательно, и он превратится в бездомного пьянчугу, потерявшего человеческий облик.
Фиона щелкнула замком портфеля. Она шла опустив голову и не заметила элегантно одетого мужчину, который сидел в кожаном кресле у самой двери кабинета Эллиса, положив ногу на ногу. На вид ему можно было дать сорок с небольшим. Высокий, очень обаятельный, он одобрительно и с неподдельным интересом смотрел на Фиону. Затем, раздавив в пепельнице окурок сигары, встал и подошел к ней.
– Эллис вас выпроводил? – (Фиона кивнула, боясь разреветься.) – В нем есть что-то от старухи. Присядьте-ка.
– Что вы сказали?
– Садитесь в кресло. Я невольно слышал ваш разговор. У вас замечательные идеи. Вы самостоятельно додумались до дифференциации.
– До чего?
– До дифференциации, – улыбнулся мужчина. – Нравится слово? Я его сам придумал. Оно означает выход из конкуренции, предлагая то, чего не могут предложить другие. Сейчас попробую вмешаться.
Мужчина скрылся в кабинете Эллиса, шумно захлопнув дверь. Ошеломленная Фиона приросла к полу и стояла так, пока мисс Майлз не усадила ее в кресло.
– Кто это? – шепотом спросила она секретаршу.
– Уильям Макклейн, – с почтением ответила та.
– Кто-кто?
– Вы про Макклейна? Владелец горнодобывающей компании, лесозаготовительной компании и совсем новой компании по строительству подземной железной дороги. Один из богатейших людей Нью-Йорка, – произнесла секретарша таким тоном, что Фиона почувствовала себя дремучей деревенщиной, не знавшей столь очевидных вещей. – Первичное состояние он сделал на серебре, – восторженным шепотом продолжила секретарша. – Потом заинтересовался лесозаготовками. Сейчас намерен построить первую в Нью-Йорке подземную железную дорогу. Ходят слухи, что он вложил капитал в электричество и телефонную связь.
Фиона очень смутно представляла себе устройство, называемое телефоном, и совсем ничего не знала об электричестве, но понимающе кивнула секретарше.
– Первый коммерческий банк тоже ему принадлежит. А еще, – секретарша наклонилась к самому уху Фионы, – он вдовец. Его жена умерла два года назад. За ним охотятся все женщины из высшего общества.
Дверь кабинета снова открылась.
– Магазин остается за вами, – кратко сообщил Фионе вышедший мистер Макклейн. – Зайдите к Эллису и обговорите с ним детали. И советую не жаться на рекламу. Если можете, купите целую полосу и размещайте свои рекламы в субботних выпусках. Пусть они и дороже. Но в тех местах, где вы живете, большинство людей получают жалованье по субботам. Важно, чтобы ваше имя было у людей на слуху, пока они при деньгах, а не потом, когда успели потратиться.
Прежде чем Фиона успела его поблагодарить, мистер Макклейн приподнял шляпу, простившись с ней и мисс Майлз, и ушел.
– Спасибо, – растерянно прошептала Фиона, глядя ему вслед.
Глава 27
Албемарль-стрит находилась в лондонском квартале Пимлико, становящемся все более модным у состоятельных людей. Ее большие дома, построенные из известняка, содержались в безупречном порядке. Их ставни и двери были выкрашены одинаковой черной глянцевой краской. Медные почтовые ящики начищались до зеркального блеска. У дверей стояли терракотовые горшки с цветами и керамические урны. Напротив входа в каждый дом стоял газовый фонарь на черном столбе. Сейчас, в девять часов вечера, все они ярко горели, скрашивая промозглую лондонскую погоду.
Эти дома говорили о добротном, достойном похвалы единообразии, пусть и не особо вдохновляющем, но не вызывавшем упреков. Живущие здесь люди – свежеиспеченный средний класс – лезли из кожи вон, стремясь показать себя столь же утонченными и респектабельными, как их именитые аристократические соседи в Белгравии и Найтсбридже. Ничего неуместного, шумного и, уж конечно, никаких непристойностей. Никакого мусора на улицах, попрошаек и бродячих собак. Здесь было тихо, как на кладбище, и душно, как в гробу. Один вид Албемарль-стрит вызывал у Джо Бристоу отвращение.
Он скучал по Монтегю-стрит, полной красок, звуков и жизни. Как приятно было вернуться вечером домой, где тебя встречали радостные крики сестер и брата. Приятно было переброситься незлобной шуткой со сверстниками и сыграть в футбол прямо на булыжной мостовой. Но сильнее всего Джо тосковал о невозможности подойти к дому номер восемь, где на крыльце сидела черноволосая девчонка, которая любила играть с младшим братом и совсем не любила шить. Эх, окликнуть бы ее, увидеть, как она поднимает голову и все ее лицо расплывается в улыбке, принадлежащей только ему!
Черная коляска, запряженная чалой лошадью (то и другое – свадебный подарок тестя), подвезла Джо к парадному входу. Джо не торопился поскорее оказаться дома, и его сердце не билось быстрее, предвкушая встречу с женой. Он лишь надеялся, что она уже спит, равно как и слуги, к чьему присутствию он так и не мог привыкнуть. Но на площадке второго этажа его ожидала взволнованная домоправительница, нервно расхаживавшая взад-вперед.
– Мистер Бристоу! Слава Богу! Наконец-то вы вернулись, сэр! – воскликнула она.
– В чем дело, миссис Пэрриш? Почему вы стоите на лестнице? Где Мэтисон?
– Ушел к себе в кладовую, сэр, где надеется найти второй ключ от вашего кабинета.
– А зачем он… – Джо не договорил, так как из коридора донесся звон разбиваемого стекла.
– Это миссис Бристоу, сэр. Она заперлась в вашем кабинете и не желает выходить, – прошептала миссис Пэрриш. – Я думала, она уже легла, и пошла к себе. Не успела подняться, как вдруг… грохот. Я бегом вниз… Не знаю, в чем причина… но она просто обезумела! Швыряла на пол ваши бумаги, ломала все, что под руку попадалось. Я не могла ее остановить. Я пыталась, но она вытолкала меня и заперлась. Сэр, пожалуйста, поднимитесь к ней. И поторопитесь, пока она не навредила ребенку!
Джо взбежал на третий этаж. С тех пор как два с лишним месяца назад они вернулись после свадебного путешествия, состояние Милли становилось только хуже. Беременность протекала тяжело. В прошлом месяце у нее открылось кровотечение, едва не закончившееся выкидышем. Врач предписал ей строгий постельный режим.