– Нет. Я просто не верил в это. Считал плодом воображения романисток. – Уилл растерянно пожал плечами. – Роберт, пойми меня правильно. Какие-то чувства к Анне я испытывал. Она была прекрасной матерью, помощницей, великодушной женщиной. Но ничего похожего я не испытывал.
– Уилл, тогда у нас есть повод отпраздновать твою первую влюбленность, – засмеялся Роберт. – Думаю, ты сможешь научить старого пса новым фокусам.
– Тебе обязательно нужно было назвать пса старым? – поморщился Уилл.
Роберт похлопал брата по руке:
– А почему бы не позволить ей самой решать, хочет ли она тебя видеть? Если ты достоин ее чувств, она справится со всеми трудностями.
– Если я достоин?
– Да. Здесь несколько «если». Если ты достоин и если она хотя бы наполовину соответствует твоему рассказу, то вполне справится. Ее семья привыкнет. Твоя тоже. – Роберт улыбнулся. – Я уже привык. Лидди пофырчит и перестанет. Ну а деток, если откажутся, можешь лишить наследства…
Кто-то взмахнул рукой перед его лицом:
– Уилл! Уилл, вы меня слушаете?
– Простите, Нелли.
– Состояние у вас ни к черту не годится, – сказала журналистка. – Можете рассказывать или не рассказывать – воля ваша. Но кто-то похитил ваше сердце. – Она подалась вперед. – У вас ведь кто-то появился?
Вместо ответа Уилл засмеялся. В этот момент в баре появился Камерон Имс, молодой городской судья и друг Уилла-младшего, названного в честь отца.
– Добрый вечер, мистер Макклейн, – произнес он.
– Привет, Камерон.
– Как вижу, у вас гость. Точнее, гостья. Я и не знал, что в клуб допускают дам. А-а, это вы, Нелли.
– Да, Имс. Недавнее изменение в правилах. Больше никого из мальчишек не отправили за решетку? Я тут по дороге видела, как ребятня играла в стикбол[10]. Вы же знаете поговорку: от стикбола до грабежей – один шаг. Никакая осторожность не бывает чрезмерной. Пока вы здесь, распорядитесь, чтобы прислали полицейские фургоны. И рота солдат для надежности не помешает.
Двое джентльменов, стоящих неподалеку, рассмеялись. Уилл слышал их смех, Камерон тоже. Лицо судьи помрачнело.
– Истеричный репортаж, написанный истеричной репортершей, у которой эмоции превалируют над разумом, – бросил он.
– Имс, тому мальчишке было всего десять лет.
– Вам известно о существовании малолетних преступников?
– Он был голоден.
Рассерженный Имс повернулся к Уиллу:
– Мистер Макклейн, когда Уилл-младший появится, передайте ему, что я жду его в обеденном зале. Не забудете?
– Обязательно передам, Камерон.
– Приятного аппетита, сэр, – бросил на прощание судья.
– Нелли, вы поступили опрометчиво. Он пожалуется метрдотелю, и вас выпроводят.
– Я и не сомневаюсь, что пожалуется. Чем клуб отличается от зала судебных заседаний? Он меня выпроваживает оттуда постоянно – этот изворотливый маленький кусок дерьма, – сказала она. – Простите. Я знаю, что Уилл-младший дружит с ним.
– Это ничего не меняет. Он как был, так и остался изворотливым маленьким куском дерьма, – пожал плечами Уилл.
На плечо Уилла легла чья-то рука.
– Привет, отец. Здравствуйте, Нелли.
Уилл повернулся и с улыбкой посмотрел на крепко сбитого блондина лет двадцати пяти, стоящего за спиной. Это был его старший сын. Уилл всегда радовался встрече с детьми. Сейчас, здороваясь с сыном, он поразился сходству Уилла-младшего с покойной матерью. Чем старше сын становился, тем сильнее напоминал Анну и ее голландских предков с их светлыми волосами и основательным подходом к жизни.
– У меня встреча с Камероном. Ты его, случаем, не видел? – спросил Уилл-младший.
Они с Камероном вместе выросли в Гайд-Парке на Гудзоне, затем вместе учились в Принстоне, вступая в одни и те же клубы и студенческие братства. Нынче оба были женаты и имели дома в Гудзон-Вэлли, где жили их молодые семьи, а также городские квартиры, где жили сами в будние дни.
– Случайно видел, – ответил сыну Уилл. – Ждет тебя в обеденном зале.
– Отлично! – Уилл-младший повернулся к Нелли. – Огненный вихрь, а не статья.
– Я приму это в качестве комплимента.
– Такими историями недолго человеку и карьеру разрушить.
– Камерон может сделать это сам. Он не нуждается в моей помощи.
С тех пор как в январе прошлого года его назначили судьей по уголовным делам, Камерон Имс повел шумную кампанию по очищению Нью-Йорка от преступных элементов. В отличие от большинства городских газет, певших ему хвалу, Нелли, работавшая в «Нью-Йорк уорлд», написала статью о десятилетнем польском мальчишке из Нижнего Ист-Сайда. За кражу каравая хлеба Имс упек мальца в Гробницы, манхэттенскую тюрьму. Хотя эта кража была его первым правонарушением, юного поляка заперли в одной камере с закоренелыми преступниками. Утром надзиратели обнаружили его тело в углу камеры, под матрасом, со следами издевательств – вежливое иносказание, указывавшее, что мальчишку зверски изнасиловали, – и удушения. Когда Уилл читал эту статью, у него внутри все переворачивалось. И как Камерон мог оказаться настолько глупым?
– Камерон стоял перед моральным выбором, который и сделал, – сказал Уилл-младший, защищая друга.
– Будет вам, юный Макклейн! – засмеялась Нелли. – Чем больше так называемых преступников он упрячет за решетку, тем больше публикаций получит. Мы оба это знаем. Камероном движет не моральный выбор, а банальные амбиции.
– Согласен, Нелли. Кам амбициозен. Я тоже, да и вы не исключение. И ничего плохого в этом нет! – с жаром заявил Уилл-младший. – Он хочет стать самым молодым судьей, когда-либо избранным в Верховный суд штата. И станет, невзирая на все ваши попытки очернить его. Его кампания приносит успехи. За год он изолировал от общества больше преступников, чем его предшественник за три.
Уилл пристально посмотрел на сына:
– И все они, как я слышал, получили короткие сроки. Знаешь, сынок, если Камерон хочет всерьез изменить ситуацию в городе, нужно не срезать верхушки, а вырывать корни. Это владельцы игорных залов, содержательницы борделей, главари банд. И полицейские чины, которые берут от них взятки.
– Отец, Камерон амбициозен, но не безумен, – хмыкнул Уилл-младший. – Важно то, что он прячет за решетку разную уличную шушеру, делая улицы безопаснее для всех нас.
– Мудрый судья понимает разницу между воровством с целью наживы и воровством от голода и отчаяния.
– Ты слишком мягкосердечен! – раздраженно бросил отцу Уилл-младший, который терпеть не мог оттенков и всегда придерживался категоричных воззрений. – Воровство есть воровство. Эти иммигранты и так заполонили город. Давно нужно было им показать, что мы не потерпим их наплевательского отношения к закону.
– Легко говорить правильные слова, когда сам ни разу не голодал, – сказала Нелли.
– А как насчет пекаря, у которого он своровал хлеб? Тому нужно семью кормить. Или, быть может, пекарь должен раздавать хлеб голодным мальчишкам? – спросил Уилл-младший, повышая голос.
– Уилл-младший, не смешите меня! Это был всего лишь каравай хлеба, а не содержимое денежного ящика кассового аппарата…
Уилл стиснул зубы. Пикирование сына и Нелли продолжалось. При всей любви к сыну Уилл видел, как он и его сверстники, обуреваемые жаждой денег и положения в обществе, с жестокостью и презрением относились к менее успешным. Уилл-младший нередко слышал от отца, что когда-то и Макклейны, и Ван дер Лейдены – предки по материнской линии – были иммигрантами. Предки всех богатых семей города когда-то приехали сюда из Европы. Но отцовские лекции казались Уиллу-младшему скучными нотациями. Он был американцем, а те, кто сходил с кораблей на пристани Касл-Гарден, американцами не были. Они назывались ленивыми, глупыми, грязными людишками. Потоки иммигрантов угрожали разрушить страну. Нетерпимость Уилла-младшего не была унаследованной от родителей. Эти убеждения он приобрел самостоятельно. Единственная черта в характере сына, которая не нравилась Уиллу.
Слушая распалившегося, жестикулирующего Уилла-младшего, Уилл-старший представил, как повел бы себя сын, узнав о Фионе. Наверняка был бы шокирован, что отец увлекся женщиной, вынужденной зарабатывать на жизнь, представительницей ненавистного ему класса иммигрантов.
– Нет, Нелли! Вы ошибаетесь! – излишне громко выкрикнул Уилл-младший.
Уилл уже собирался осадить сыновний пыл, как рядом послышалось громкое и развязное:
– Привет, мои дражайшие!
Уилл с трудом подавил стон. «Только тебя тут не хватало», – сердито подумал он. Голос принадлежал Питеру Хилтону, редактору «Сплетен от Питера». Так назывался раздел, недавно появившийся в «Нью-Йорк уорлд», который был новым направлением в газетном ремесле. «Страницы жизни общества» – вот как это называлось официально. Созданные для увеселения читателей репортажами о жизни богатых нью-йоркцев, «Сплетни от Питера» сделались самым популярным разделом газеты, достаточно высокие тиражи которой взлетели до небес. Никто не признавался в чтении «Сплетен от Питера», но все их читали. Если там хвалили какую-то пьесу, в театральной кассе было не протолкнуться. Если устраивали разнос ресторану, тот через неделю закрывался.
Уилл считал этот раздел отвратительным и безответственным злоупотреблением силой прессы, подобием рыночных сплетен. Хилтон не признавал норм порядочности. Ему ничего не стоило написать о некоем угольном бароне, которого видели в опере вместе с особой, не являвшейся женой барона. Или назвать истинной причиной спешной продажи особняка на Пятой авеню крупный проигрыш владельца на скачках. Поскольку теперь в газетах все чаще появлялись фотографии, Хилтон обзавелся собственными фотографами, которые торчали возле ресторанов и театров с их жуткими камерами и магниевыми вспышками. Уилл неоднократно сталкивался с этой публикой, щурясь от ослепительно-яркого света. Если он просто недолюбливал Хилтона, Уилл-младший откровенно ненавидел этого человека. Три года назад, когда Уилл-младший впервые баллотировался в конгресс, Хилтон написал о его увлечении девушками-хористками. Тогда сын