Он глядел по сторонам, обшаривал глазами тротуары и витрины магазинов, всматривался в лица прохожих, лелея сумасшедшую и совершенно неисполнимую надежду увидеть в этом людском скоплении Фиону.
Брендан, взбудораженный Нью-Йорком, стал насвистывать. Вскоре ему это надоело, и он запел:
Прощайте, миссис Поттер, воротит меня от работы,
Устал я копать картошку и бедствовать устал.
Батрак ваш бывший Борни отправится в Калифорнию,
Где будет копать золотишко, как прежде картошку копал.
Несколько молодых родственниц братьев Феррара обернулись и захихикали. Польщенный вниманием, Брендан улыбнулся во весь рот, снял шапку и затянул песню иного содержания:
В деньки мои холостые я очень любил пивные,
Любил я дома игорные и кое-какие еще…
– Брендан, это же сестры Альфи и Фреда! – предостерег Джо.
– А-а, они даже не знают, о чем я пою.
Я поспорил с братишкой Питом, что вернусь домой знаменитым,
Но случится это не раньше, чем настранствуюсь вдоволь я…
Брендан отличался неунывающим характером, а сейчас ко всему прочему он находился в прекрасном настроении. Его настроение передалось и Джо. Ирландец прав: Фиона находилась где-то здесь. Ему лишь оставалось ее найти.
Ник смотрел на Фиону так, будто она сошла с ума. Он тряс головой. Казалось, он не расслышал ее слов и теперь хотел прочистить уши. Услышанное никак не укладывалось в его сознании.
– Ник, в чем дело? – осторожно спросила она. – Я думала, тебе понравится эта идея. Думала, ты будешь счастлив. Ты получишь гораздо больше пространства для своих картин и…
– В чем дело? – наконец нарушил он молчание. – В чем дело? Фиона, ты вдруг объявила, что отдаешь мне все здание! Что ты не собираешься открывать «Чайную розу». В этом и дело!
– Пожалуйста, не кричи на меня.
– Я ничего не понимаю, – признался Ник, расхаживая по своей гостиной. – Ты любишь этот дом. Ты столько сражалась за него. Ты сумела убедить старую перечницу Николсон, и она продала тебе дом за символические деньги. Ты убедила банк выдать тебе заем. Ты столько недель работала как ломовая лошадь, чтобы из развалины сделать конфетку. И теперь, когда почти все готово, вдруг отказываешься от своих планов. Почему? Можешь объяснить?
Малиново-красная обивка кресла с подголовником, на фоне которого стояла Фиона, подчеркивала ее бледность и хрупкость. Она рассеянно теребила в руках сумочку.
– Потому что я… я очень занята приготовлениями к свадьбе… потом медовый месяц… мы уедем на целых два месяца и…
– Занята? Чем занята? Выбором платья? Заказом свадебного торта? Да это же чепуха! Я видел, как ты легко управлялась с сотней разных дел. А что до медового месяца… разве нельзя отложить открытие чайного салона до твоего возвращения?
– Нельзя. – Фиона вновь опустила глаза, разглядывая узоры на сумочке. – Уилл хочет детей. И не через несколько лет, а сразу. Он говорит, что ему хочется увидеть, как они вырастут и встанут на ноги.
– Когда люди женятся, обычно так и происходит. Не понимаю, чем дети помешают твоим замыслам?
– Он хочет, чтобы дети росли за городом. В Гайд-Парке. И он хочет, чтобы я жила там. Постоянно. Уилл вообще не хочет, чтобы я работала. Женщины моего… моего будущего положения не работают. Это недопустимо, поскольку плохо отразится на нем. Ударит по его репутации.
Ник кивнул. Слова Фионы начинали обретать смысл. Когда Уилл просто ухаживал за Фионой, его очаровывали ее упорство и преданность работе. Но все это потеряет очарование, когда она станет его женой. Жена должна быть предана ему, а не своим интересам. Его дому. Его детям.
– Я знал, что это произойдет, – вздохнул Ник. – Надеялся на другое, но оказалось, я просто себя дурачил. Я понял это, едва услышал от тебя о помолвке.
– Ник, это всего лишь чайный салон в каком-то старом доме, – сказала Фиона, и в ее голосе зазвучала мольба. – И всего лишь магазинчик в здешнем Челси. Что они в сравнении с тем, чем управляет Уилл? Ровным счетом ничего.
– Не пой с чужого голоса! Слушай себя! Ты сама знаешь, что сейчас повторяешь чепуху, вбитую тебе в голову. «Чайная роза»… «Тэс-Ти»… для тебя они значат очень много. Гораздо больше, чем подземка Уилла. Они – часть тебя. Ты их создала.
– Ник, Уилл вовсе не деспот какой-то. Он просто хочет, чтобы я не работала на износ. Ему хочется заботиться обо мне. Баловать меня.
– Фиона, но ведь это твоя мечта. Ты хотела научиться у дяди премудростям торговли. Потом открыть что-то свое. Помнишь? Помнишь, о чем мы говорили на корабле? Как ты можешь взять и повернуться спиной к своей мечте?
– Тебе не нравится Уилл, потому ты так говоришь.
– Почему же? Мне нравится Уилл. На редкость обаятельный мужчина. Но типичный мужчина. Он собирается подчинить себе те стороны твоей личности, которые сейчас его притягивают: твой дух, твой огонь. И он это сделает. Уже начал. Сейчас передо мной не ты. Та, знакомая мне Фиона исчезла. А это… какая-то покорная овечка, готовая отринуть все, над чем упорно трудилась, все, что она любит… потому что ей так велели. Эту Фиону я совсем не знаю.
– А я не знаю, почему ты так жесток ко мне, – тяжело вздохнула она.
– Я тоже не знаю, почему ты мне врешь. Когда я почти умирал, ты заставила меня пообещать, что больше я не стану тебе врать. Ни в чем. А теперь ты врешь мне сама.
– Я тебе вру?! – закричала она. – Нет, Ник. Не вру. И никогда врать не буду.
– Врешь! – тоже крикнул он, заставив ее вздрогнуть. – Не только мне. Самой себе тоже.
Ник подошел к окну, выглянул на улицу. Его душила ярость. Он помнил ощущение, когда делаешь не то, что хочешь, а то, что тебя заставляют делать. Он вспомнил Париж и радостное возбуждение, охватывавшее его при виде картины нового художника. Сколько страсти было в этом, сколько ликования! Потом ему вспомнилось возвращение в Лондон и работа над первым проектом – выпуском акций типографской компании. Он неделями просиживал в «Альбионе», уткнувшись в конторские книги, проверял бесконечные столбцы цифр, оценивал активы, подсчитывал доходы и анализировал страховые обязательства. Все это напоминало… медленное удушение.
Неужели Фиона всерьез думает, что ей хватит замужества, уютного дома, надежности? Неужели это достаточная компенсация за все, от чего ей придется отказаться? Вряд ли. Для других женщин, быть может, да, но только не для Фионы. Ник знал ее характер. Ей хотелось любить глубоко, по-настоящему. А вот любви-то как раз и не было. Что бы она ни говорила, он знал: Уилла она не любит. Ник дождался, когда она успокоится, затем подтащил к окну оттоманку и сел. Фиона тоже села. Их колени почти соприкасались.
– Хочешь выслушать мои соображения? – спросил он.
– А у меня есть выбор?
– Мне думается, Уилла ты не любишь. Ты просто убедила себя в этом, поскольку чертовски боишься, что больше никогда не полюбишь… в смысле, никогда не полюбишь так, как любила Джо. И потому ты готова выскочить за первого влюбившегося в тебя мужчину. Да, он тебе очень нравится… тут никакая женщина не устояла бы. Обаятельный, напористый и все такое. Но ты его не любишь. Совсем.
– Ушам своим не верю! – замотала головой Фиона. – Не ты ли мне говорил, что я забуду Джо и снова полюблю?
– Я и сейчас могу это сказать. Но в твою любовь к Уиллу я не верю.
– Ах, не веришь! Не веришь, потому что ничего о ней не знаешь, – стала обороняться Фиона. – Ты ничего не знаешь о его чувствах ко мне и моих к нему. Не знаешь, как бережно он ко мне относится. О чем мы говорим. Как здорово он умеет меня рассмешить. Ты даже не представляешь, до чего он нежен, когда мы наедине, и сколько счастья мне дарит.
– Не путай постель с любовью, – тихо произнес Ник.
Фиона опустила голову. Ее щеки горели. Ник сознавал, что груб и жесток с ней, но не мог остановиться. Он хотел задеть ее, пронять до глубины и заставить увидеть правду.
– Я совсем не об этом говорила, – после долгого молчания сказала она. – Постель здесь ни при чем.
– Тогда что? Деньги? – резко спросил Ник, вынудив Фиону смотреть ему в глаза. – Неужели они? Если дело в этом, я дам тебе денег. Отцовский банк прислал чек. Почти три тысячи фунтов. Я отдам их тебе. Все. Не надо идти на жертвы.
Фиона застыла. По ее болезненно сморщенному лицу Ник понял, что зашел слишком далеко.
– Мне не нужны деньги Уилла, – прошептала она. – Мне нужен Уилл. Мне нужен человек, который меня любит. Тот, кто не разобьет мне сердце.
– За это можешь не бояться, – холодно улыбнулся Ник. – Сердце он тебе не разобьет. Да и как он может, если сердце ты ему не отдала?
Ник ждал ответа, но не дождался. В глазах Фионы блеснули слезы боли и гнева. Она порывисто вскочила и, хлопнув дверью, выбежала из его квартиры.
Глава 52
Джо сидел, подперев подбородок ладонью, и смотрел на официантку – неряшливую, неулыбчивую женщину в грязном платье и заляпанном переднике. Она шумно поставила на стол две тарелки дежурного блюда, какое сегодня готовили в этой грязной забегаловке на Бауэри, – свиная отбивная с вареной картошкой и зеленой фасолью.
– Двадцать пять центов за порцию, – угрюмо сообщила официантка.
Джо и Брендан заплатили ей по четвертаку. Женщина спрятала деньги в карман, даже не сказав спасибо, затем снова наполнила их кружки слабеньким пенящимся пивом и отправилась на кухню, по пути наорав на неуклюжего уборщика посуды. Официантка не отличалась от большинства людей, с кем довелось столкнуться Джо в первую неделю его нью-йоркской жизни, причем не только на Бауэри, но и во всем перенаселенном Нижнем Ист-Сайде. Народ здесь был резкий, строптивый, измотанный постоянной борьбой за существование.
Брендан набросился на свинину. Джо равнодушно отрезал кусок.
– Чего ты как в воду опущенный? Почему не ешь? – спросил ирландец, глядя на Джо.