Симона с силой потянула за концы шнуровки. В это время мадам схватила груди Фионы и высоко подняла их.
– Завязывай! – распорядилась она.
Симона завязала узел, и Фиона вдруг стала обладательницей высоких, полных грудей, напоминающих два бланманже.
– Черт побери! Этот корсет сделал мне грудь в два раза больше! – сказала она, поворачиваясь к Мэри и Мэдди, сидевшим сзади в глубоких креслах.
– Какая красота! – воскликнула Мэдди. – Просто загляденье! Обязательно закажу себе такой же корсет.
Мадам с Симоной ушли за свадебным платьем. Фиона повернулась к зеркалу, хмуро разглядывая себя. Проклятый корсет давил со всех сторон, ограничивал движения, был настоящим орудием пытки. Она не могла дышать. Застонав от отчаяния, она ощупью развязала узел, сорвала с себя корсет и швырнула на пол. Потом спрятала лицо в ладонях, удерживая слезы.
– Фиона, что случилось? – спросила подбежавшая Мэри.
– Ничего, – ответила она, глядя покрасневшими глазами на подругу.
– Ничего? Тогда почему ты плачешь?
– Мэри, Ник должен был сюда приехать, – сказала она, взвинченная до крайности. – Помочь мне с платьем. Когда мы в последний раз были здесь, он даже пометил у себя на календаре. Он обещал приехать. Как без него я узнаю, что платье хорошо на мне сидит?
– Если обещал, значит приедет, – сказала Мэри. – Просто запаздывает, только и всего.
– Нет, дело не в этом. Он не запаздывает. Он решил не приезжать. Я не видела его с самого дня нашей ссоры. Прошла уже неделя. Он сегодня не приедет. И на свадьбу тоже.
Мэри и Мэдди встревоженно переглянулись. Фиона рассказала им о крупной ссоре с Ником. Они безоговорочно приняли ее сторону, охая, вздыхая и говоря, что Ник не имел права так себя вести. Фиона и сама злилась на такое обращение с собой, на его издевательские слова. Но сильнее всего она злилась из-за его правоты, признавать которую ей было невыносимо. Она не хотела расставаться с «Чайной розой». Но у нее не было выбора.
После ссоры с Ником она отправилась к Уиллу и еще раз спросила, почему он настаивает на всех этих ограничениях и почему растить детей нужно обязательно в загородном поместье. Она сказала, что предпочитает жить так, как жила, даже после рождения детей. Он был категоричен: это исключено. Уилл еще раз объяснил ей: женщины его класса не появляются на публике с большим животом. И потом, если она беспечно отнесется к своему здоровью, перенапряжение скажется и на здоровье ребенка. Из-за этого у многих женщин случаются выкидыши. И как она, имея маленьких детей, одновременно сможет заниматься своими чайными фантазиями? Он понимал ее горячее желание работать, понимал, что́ двигало ею, но теперь в этом нет необходимости. Та часть ее жизни заканчивается. Он достаточно богат и обеспечит ее всем, что она пожелает. С избытком. Уилл был непреклонен, и она не отважилась вновь заводить разговор на эту тему.
В кругу Уилла про беременную женщину говорили, что она находится в уединении. Какое вранье! На самом деле это напоминало тюремное заключение. Там, где она выросла, женщины и не думали прятать свою беременность. Почти все семьи в Уайтчепеле были многодетными, и большой живот не считался чем-то необычным, а тем более постыдным. Ну что постыдного может быть в большом круглом животе, напоминающем раздутый парус? Все знали, кто обитает внутри живота и почему. Какой бы скрытной ни была женщина, через девять месяцев появлялись очевидные и неопровержимые доказательства ее супружеской жизни. На Монтегю-стрит дети были повсюду: на руках матерей, вверенные заботам старших сестер, качающиеся на отцовских коленях. Они были частью жизни, а не помехой, выбивавшей женщину из колеи. Никто из уайтчепельских женщин и не подумал бы бросить работу из-за беременности. Они убирали и стряпали. Носили продукты с рынка. Мели полы пабов до тех пор, пока схватки не укладывали их в постель. Родив ребенка, они возвращались к работе и не считали роды каким-то особым событием.
Стоя в примерочной мадам Эжени, Фиона вдруг яростно позавидовала Нику, Нейту и Мэдди. Они мечтали и работали ради осуществления своих мечтаний. Как и она. Но у них это продолжалось, а у нее подходило к концу.
Мадам Эжени принесла чай, кофе и печенье. Мэри протянула Фионе чашку чая. Сделав глоток, Фиона поставила чашку на столик. Мэри заботливо вытерла ей лицо. Привычно, словно это было чумазое лицо Шейми или перепачканное печеньем личико Нелл.
– Ник обязательно придет на твою свадьбу, – сказала она, беря Фиону за руки. – Ему просто надо остыть.
– Он меня ненавидит, – печально вздохнула Фиона.
– Чушь какая! Скажешь тоже – ненавидит. Он тебя обожает. Дай ему немного времени. А тебе не приходило в голову, что помолвка могла больно по нему ударить? Может, он немного ревнует?
– Ревнует? Мэри, не смеши меня! Ты же знаешь: как женщина я его не интересую.
– Можно ревновать и друга. А ты – самый близкий его друг.
– Его семья, – добавила Мэдди.
– А теперь ты выходишь замуж, уезжаешь из города и начинаешь совершенно новую жизнь. Вот ему и кажется, что он тебя теряет. Может, поэтому он и был таким колючим.
Фиона задумалась.
– Ты так считаешь?
– Утверждать не буду, но возможно. Прояви терпение. Дай ему немного времени.
В примерочную торопливо вошла мадам Эжени с коробочкой в руках. За ней следовала Симона, неся платье. И вдруг остановилась как вкопанная. Портниха увидела валяющийся на полу корсет, заплаканное лицо Фионы и вопросительно посмотрела на Мэри.
– Нервы, – шепнула Мэри.
Мадам Эжени понимающе кивнула, затем повернулась к Фионе:
– Посмотрите, chérie[15], что́ прислал ваш будущий муж.
Портниха открыла ювелирную шкатулку и вынула потрясающий жемчужный чокер с бриллиантовым медальоном в центре. У Фионы округлились глаза. Мэри и Мэдди хором вскрикнули.
– Прямо из Парижа. От Картье. Под стать вашему платью, – сказала мадам Эжени. – Правда, изумительная вещь? Примерьте. – Она сама надела Фионе ожерелье. – Мужчина, присылающий такие подарки… – Мадам Эжени пожала плечами, не находя слов. – Женщина, у которой есть такой мужчина, может плакать только от счастья.
Фиона подошла к зеркалу, взглянула на подарок Уилла. Потрогала медальон. Восторг портнихи передался и ей. Такую изысканную красоту она видела впервые. Уилл был невероятно щедр по отношению к ней, удивительно добр и предупредителен. Несколько недель назад, приехав в Гайд-Парк знакомиться с его семьей, она восхитилась жемчужным ожерельем Эмили и сказала об этом вслух. Уилл подслушал ее слова и теперь подарил ей жемчуг. Ее жемчуг. Уилл был необычайно любезен с ней во время ее посещения. Эмили держалась очень дружелюбно. Вся семья Уилла прекрасно ее встретила. Даже Уилл-младший изменил свое отношение к ней и оказал теплый прием. Мадам Эжени права. Большинство женщин, выходя замуж за такого, как Уилл, плакали бы только от счастья. Разве может сравниться ее маленький дурацкий чайный салон с его любовью к ней? С ее любовью к нему? «Я действительно его люблю. Действительно, – мысленно твердила она себе. – Что бы Ник ни думал».
Фиона повернулась к мадам Эжени, державшей ненавистный корсет, и послушно протянула руки. Когда ее вновь зашнуровали, Симона осторожно сняла с вешалки платье – тоже подарок Уилла – и помогла ей надеть. Фиона уже примеряла платье, а сегодня приехала убедиться, что никаких доделок не требуется. Портниха застегнула длинный ряд пуговиц на спине, расправила лиф, затем подол и отошла.
– Превосходно! – с улыбкой объявила мадам Эжени. – Я всегда говорила: чем красивее девушка, тем проще должно быть платье. – Все эти побрякушки-финтифлюшки нужны лишь невзрачным особам. Для отвлечения, – с галльской прямотой добавила она.
Фиона повернулась к зеркалу. После знакомства с Уиллом она купила себе несколько красивых платьев, но по сравнению с этим они были просто жалкими тряпками. Свадебное платье из бельгийского кружева на шелковом чехле цвета слоновой кости было украшено тысячами крошечных жемчужин. Мадам Эжени отсоветовала ей модные ныне пышные рукава, сужавшиеся книзу, высокий воротник и вычурную отделку, склонившись к более простому силуэту, только начинавшему входить в моду. Платье имело прямоугольный вырез, который открывал изящную шею Фионы, рукав «три четверти», атласный кушак с шелковыми завязками в виде роз того же цвета, что и платье, и шлейф, начинавшийся у талии и изящно опускавшийся к полу. Во время церемонии лицо будет скрыто длинной, до пят, вуалью. Из зеркала на Фиону смотрела женщина в изумительно красивом платье и неповторимом ожерелье. Ее волосы были убраны в замысловатую прическу. Уже не девчонка. Будущая жена.
– Честное слово, старая туфля, ты настоящая красавица! С трудом тебя узнал.
– Ник! – воскликнула Фиона, с улыбкой повернувшись к двери.
Это была ее первая искренняя улыбка за долгое время. Ник стоял у входа, теребя в руках шляпу. Взгляд у него был задумчивый и немного печальный. Подхватив подол, Фиона побежала к нему, но в нескольких шагах замерла.
– Я думала, ты не придешь… Я думала…
– Глупая старая жаба. Я же обещал.
Возникла пауза. Фиона вертела кольцо на пальце. Ник внимательно рассматривал поля шляпы.
– Я вовсе не хотел… – начал было он.
– Все в порядке, – ответила Фиона, завершая их тогдашний спор.
– Друзья? – с надеждой спросил он, заглядывая ей в глаза.
– Навсегда, – ответила Фиона, крепко обняв его.
Это объятие длилось слишком долго и насторожило мадам Эжени. Она повернулась к Мэри и Мэдди:
– Будущему мужу не положено раньше времени видеть наряд невесты!
– Это всего лишь ревнивый приятель, – пояснила Мэдди.
– Мэдди, я все слышал, – упрекнул ее Ник.
– Quel dommage[16], – заметила мадам Эжени. – Такой обаятельный мужчина. Свадебная фотография была бы просто неотразимой. И дети тоже.
Глава 54
Джо вздрогнул и проснулся, увидев нависшее над ним веснушчатое мальчишеское лицо.