Бертон поднял кусок бледной плоти и швырнул его в воду. Раздался негромкий короткий всплеск. Уверенный, что он больше никогда не увидит жену и детей, Дэви заплакал. И остановился только тогда, когда к его уцелевшему уху прижался холодный и острый кончик ножа. Он посмотрел на Бертона с ужасом.
— Нет… — прохрипел О’Нил. — Пожалуйста…
— Эти мерзавцы из союза будут указывать мне, как вести бизнес?
Дэви пытался покачать головой, но ему мешал нож.
— Н-нет… пожалуйста, больше не режьте меня…
— Позвольте кое-что сказать вам, мой юный друг. Я боролся изо всех сил, чтобы сделать фирму «Чай Бертона» тем, что она есть, и уничтожу всё и всех, кто попытается помешать мне. Вы поняли?
— Да.
— Кто еще был на собрании? Я хочу знать каждое имя.
Дэви проглотил слюну и промолчал.
К ним подошел Каррен.
— Говори, парень! — велел он. — Не будь дураком. Какое тебе до них дело? Их здесь нет. Они тебе не помогут.
Дэви закрыл глаза. Только не это. Пожалуйста, только не это. Он хотел говорить, хотел спасти свою жизнь, но предать товарищей? Если он назовет их, Бертон сделает с ними то же, что сделал с ним. Он стиснул зубы, ожидая нового удара ножа и новой боли, но ничего не случилось. Он открыл глаза. Бертон сделал шаг в сторону и убрал нож. Увидев, что Дэви смотрит на него, кивнул Каррену. О’Нил шарахнулся в сторону, решив, что хозяин дал сигнал мастеру покончить с ним, но тут Каррен протянул ему конверт.
— Откройте, — сказал Бертон.
О’Нил подчинился. В конверте лежала банкнота в десять фунтов.
— Этого хватит, чтобы заплатить доктору за лечение вашей Элизабет, верно?
— О… откуда вы знаете?
— Этого требует мой бизнес. Я знаю, что вы женаты на прелестной женщине по имени Сара. Что у вас есть сын Томми, которому четыре года, и дочь Мэри, которой три. Элизабет чуть больше года. Прекрасная семья. Мужчина должен заботиться о такой семье. Следить за тем, чтобы с ними ничего не случилось.
Дэви оцепенел. Теперь он ощущал не боль, не гнев, не страх, а ненависть. Ненависть, горевшую в его душе и в его глазах. Он знал, что Бертон видит ее, но ему было все равно. Бертон поймал его. Если он не сделает того, что хочет этот человек, пострадает его семья. Он готов был пожертвовать собой, но не женой и детьми. И Бертон знал это.
— Шейн Паттерсон… — начал Дэви. — Мэтт Уильямс… Робби Лоуренс… Джон Пул…
Когда он закончил называть имена, Бертон спросил:
— Кто главный?
Дэви замешкался.
— Никто. Никого еще не назначили. Они не…
— Кто главный, мистер О’Нил?
— Патрик Финнеган.
— Очень хорошо. Продолжайте посещать собрания и сообщать об этом мистеру Каррену. Если вы это сделаете, то мое одобрение скажется на размере вашего жалованья. Если не сделаете или окажетесь настолько глупы, чтобы рассказать кому-нибудь о случившемся сегодня, ваша жена пожалеет об этом. Спокойной ночи, мистер О’Нил. Вам пора вернуться домой и поговорить с женой. Вы потеряли немного крови. Если кто-нибудь спросит вас про ухо, скажете, что столкнулись с грабителем. Когда он обнаружил, что у вас нечего взять, то отрезал вам ухо. А потом скрылся в тумане.
Дэви поднялся на ноги. Его трясло. Он вынул из кармана платок, прижал его к голове и заковылял прочь. За его спиной продолжал звучать голос Бертона:
— Этот Финнеган… Кто он такой?
— Наглый ублюдок. Всегда разевает пасть. Но работник хороший. Надо отдать ему должное. Один из лучших.
— Я хочу сделать его примером для остальных.
— Как это, сэр?
— Пусть им займутся. Я поручу это Шихану. Скоро он с вами свяжется.
«Падди… Боже мой… Что я наделал?» — сгорая от стыда, подумал Дэви. Он выбрался с пристани и вышел на окутанную туманом улицу. Голова кружилась от слабости. Он споткнулся и удержался на ногах только потому, что успел ухватиться за фонарный столб. Сердце в груди окаменело. О’Нил прижал к груди окровавленную руку и застонал от боли. Он стал предателем. Иудой. И теперь под его кожей и ребрами вместо сердца билось что-то мертвое, черное, гнилое, протухшее и зловонное.
Глава четвертая
Когда Фиона насыпала в банку только что взвешенный чай, у нее тряслись руки. Она знала, что не должна поднимать глаза. Если это заметят, ее выгонят. Именно за этим он и пришел. Чтобы кого-то выгнать. Иначе зачем Уильяму Бертону сваливаться им на голову? Чтобы повысить работницам жалованье? Она слышала рядом неторопливые размеренные шаги. Чувствовала, как Бертон смотрел на ее руки, закрывавшие банку и ставившие на ней штамп.
Он достиг края стола, обогнул его, пошел обратно, добрался до середины и остановился. У нее замерло сердце. Поднимать взгляд не требовалось: Фиона и так знала, что он остановился за спиной у Эми Колдуэлл. «Уйди, — молча умоляла она. — Оставь ее в покое».
Простоватой Эми было пятнадцать лет. Пальцы у нее были не слишком ловкие; иногда она опрокидывала мерку, рассыпая ее содержимое, или косо наклеивала этикетку. Все девушки помогали Эми, делая немножко больше, чтобы компенсировать ее неуклюжесть. У них существовало что-то вроде круговой поруки.
Фиона взвесила новую порцию, молясь, чтобы Эми не сделала ошибки. И тут послышался безошибочно узнаваемый звон мерки. Она рывком подняла голову. Так и есть: Эми просыпала чай на стол. Но вместо того чтобы убрать его, стояла и хлопала глазами. У нее дрожал подбородок.
— Вытри поскорее, — шепнула ей Фиона. — Будь умницей. Давай же!
Девочка кивнула, вытерла стол, и Бертон пошел пугать других. Фиона гневно посмотрела ему вслед. Эми ошиблась только из-за него. Бедняжка… Если бы он не стоял у нее над душой, такого не случилось бы!
Уильям Бертон был одним из самых богатых и удачливых чаеторговцев Англии. Он начал с нуля, но сумел бросить вызов знаменитым чайным фирмам — «Туайнингу», «Бруку», «Фортнаму и Мейсону», «Тетли»… Фиона знала его биографию не хуже остальных. Он родился и вырос в Кэмдене, был единственным сыном бедной портнихи, ныне покойной, муж которой, капитан, утонул в море. Бертон бросил школу, с восьми лет работал в чайном магазине, к восемнадцати с помощью упорного труда и бережливости сумел купить магазин и превратить его в то, что стало ядром «Чая Бертона». У него никогда не было ни жены, ни детей.
Фиона восхищалась решительностью и целеустремленностью, позволившими Бертону добиться успеха, но самого его презирала. Она не могла взять в толк, как человек, знавший нужду и сумевший ее победить, способен не сочувствовать тем, кто испытал ту же судьбу. Бертон закончил обход и подозвал к себе мистера Минтона. Фиона слышала, как они советовались. С ними был еще один человек; она слышала его голос. Девушка осмелилась поднять взгляд. Бертон показывал на разных девушек, Минтон кивал, а третий мужчина — бодрый, тучный, богато одетый — смотрел на часы. Потом Минтон неловко и напыщенно сказал:
— Внимание, девушки! Мистер Бертон сообщил мне, что состоявшийся в последнее время рост расходов и новые проекты заставляют его принять некоторые решительные экономические меры…
На мастера уставились пятьдесят пять пар тревожных глаз. Девушки не понимали этой тарабарщины, но знали, что ничего хорошего им ждать не приходится.
— Это означает, что с некоторыми из вас нам придется расстаться, — продолжил он, не обращая внимания на громкое «ах». — Тот, кто услышит свою фамилию, зайдет в мой кабинет и получит расчет. Вайолет Симмс, Джемма Смит, Патси Гордон, Эми Колдуэлл… — Минтон продолжал перечислять фамилии, пока не назвал пятнадцать. А потом закончил: — Фиона Финнеган… — Надо отдать мастеру должное, вид у него при этом был пристыженный.
О боже, нет! Что она скажет матери? Семья не выживет без ее жалованья…
— …будет оштрафована на шесть пенсов за разговоры. Если кто-то еще станет болтать или поднимет шум, он будет оштрафован тоже. А теперь возвращайтесь к работе.
Фиона заморгала глазами. Чувство облегчения боролось с гневом. Ее не выгнали. Всего лишь оштрафовали. За то, что она пыталась помочь Эми. Вокруг слышались сдавленные всхлипывания и шорохи: пятнадцать уволенных девушек собирали свои вещи. Она закрыла глаза. На щеках вспыхнули яркие пятна. Девушкой овладел лютый гнев. Нужно было как-то с ним справиться.
Она открыла глаза, взяла совок и все же не могла не смотреть на своих бледных дрожавших подруг, занимавших очередь в кабинет Минтона. Фиона знала, что Вай Симмс была единственной добытчицей в семье и имела на иждивении больную мать.
У Джем восемь братьев и сестер и отец, пропивавший все свое жалованье. А Эми… Эми сирота и живет в одной крошечной комнате с сестрой. О господи, где она найдет другую работу? Что будет есть на следующей неделе? Увидев ошеломленное лицо, поношенный чепчик и потертую шаль девочки, Фиона не выдержала и бросила совок. Если Бертон оштрафовал ее за разговоры, то пусть послушает!
Она решительно двинулась к кабинету Минтона, пройдя мимо девушек, ждавших своего жалованья. «Уильяма Бертона считают умным человеком, но он чертовски близорук», — подумала Фиона. Он следил за тем, как девушки упаковывали чай, но не видел, насколько неэффективен весь процесс. Ясно, он ничего в этом не понимал. Думал, что должен уволить нескольких девушек, чтобы сэкономить на их жалованье, но если бы он лучше использовал их труд, то сэкономил бы куда больше. Фиона не раз пыталась сказать об этом мистеру Минтону, но он не слушал. Может быть, выслушает теперь.
— Извини, — сказала она, протиснувшись мимо девушки, стоявшей в дверях.
Мистер Минтон сидел за письменным столом, считая шиллинги и пенсы.
— Что? — коротко спросил он, не повернув головы. Но Бертон и его компаньон, углубившиеся в гроссбух, подняли глаза и пристально посмотрели на Фиону.
Она проглотила слюну и съежилась. Гнев, который привел ее сюда, сменился страхом. Фиона поняла, что сама напрашивается на увольнение.
— Прошу прощения, мистер Минтон, — начала она, справившись с голосом. — Но увольнение этих девушек делу не поможет.