л после себя наглядные примеры своего гения в виде императорской виллы Кацура, замков в Нагое и Нидзё, а также монастыря Кохоан. Все знаменитые сады Японии заложили мастера чайной церемонии. Наша керамика никогда бы не достигла своего высокого совершенства, если бы мастера чайной церемонии не вложили в нее свое вдохновение, ведь изготовление принадлежностей для чайной церемонии требовало от наших ремесленников по производству керамики вкладывать в нее всю свою изобретательность без остатка. Семь печей Энсю прекрасно освоили все ученики японского ремесла керамики. Многие из наших текстильных материалов носят имена мастеров чайной церемонии, приложивших руку к изобретению их расцветки или фактуры. Практически невозможно отыскать ни одного направления искусства, в котором мастера чайной церемонии не оставили бы следа своего таланта. Кажется абсолютно лишним упоминание громадных заслуг этих людей в рисовании и резьбе по лаку. Происхождение одной из величайших школ рисования числится заслугой мастера чайной церемонии по имени Хонами Коэцу, прославившегося к тому же как резчик по лаку и мастер керамики. Рядом с его произведениями прекрасные труды его же внука Кохо и внучатых племянников Корина и Кендзана [34] просто теряются в тени. Задача школы Корина по своему предназначению состоит в материальном воплощении тиизма. В размашистых линиях произведений искусства представителей этой школы просматривается жизненная сила самой природы.
Все величие влияния мастеров чайной церемонии на поприще искусства совсем ничто по сравнению с тем, что они привнесли в образ жизни своего народа. Мы ощущаем присутствие мастеров чайной церемонии не только в проявлениях изысканного общества, но и к тому же в расположении всех наших домашних деталей. Многие наши тонкие блюда, а также наша манера их подачи на стол изобретены именно ими. Они учат нас носить одежду только сдержанных тонов. Они научили нас в надлежащем настроении подходить к цветам. Они привили нам естественную любовь к простоте и показали нам красоту смирения. Фактически вместе с их постулатами в жизнь народа вошел чай.
Тех из нас, кто владеет тайной достойной организации нашего собственного существования в этом неспокойном море глупых бед, которое мы называем жизнью, никак не оставляют напасти при всех безуспешных попытках казаться счастливыми и довольными. Мы проявляем нерешительность, пытаясь сохранить душевное равновесие, и видим предвестника бури в каждой туче, появляющейся на горизонте. При всем при этом существует своя радость и красота в накатывающихся волнах, так как они откатываются в бесконечность. Почему бы не проникнуться их духом или наподобие Ле-цзы не оседлать сам ураган?
Т олько тот, кто живет красиво, может красиво умереть. Последние мгновения великих мастеров чайной церемонии наполнены такой же тонкой изысканностью, как и вся их жизнь. Постоянно стремясь к гармонии с великим биением Вселенной, они в любой момент были готовы переселиться в мир неизведанного. «Последний чай Рикю» навсегда останется кульминационным моментом его трагического величия.
Дружба между Рикю и Тайко Хидэёси выдержала испытание временем, и великий воин очень высоко ценил своего давнего друга, мастера чайной церемонии. Однако дружба деспота всегда сомнительная честь, причем скорее опасная, чем выгодная. То было время, когда измена считалась нормой, и люди не могли доверять даже ближайшим родственникам. Раболепным холопом Рикю никак не назовешь, и он часто позволял себе не соглашаться со своим покровителем, отличавшимся крутым нравом. Воспользовавшись моментом, когда в отношениях между Хидэёси и Рикю произошло некоторое охлаждение, враги мастера чайной церемонии обвинили его в заговоре с целью отравления деспота. Хидэёси передали слухи, будто смертельное снадобье подадут ему в чашке зеленого напитка, приготовленного Рикю. Одно только подозрение Хидэёси было достаточным основанием для незамедлительной казни человека, и ждать помилования от рассерженного правителя было делом безнадежным. Приговоренному к смерти подданному делалось единственное послабление: ему разрешалось самому наложить на себя руки.
В день, установленный для его самоубийства, Рикю пригласил любимых последователей на свою последнюю чайную церемонию. В назначенное время объятые скорбью гости собрались в крытой галерее. Когда они взглянули на садовую дорожку, им показалось, что деревья задрожали, а в их листве как будто послышался шепот потерявших пристанище призраков. Серые каменные светильники напоминали торжественных стражников перед вратами ада. Из чайного павильона шла волна редкого благоухания: она означала приглашение гостям войти внутрь. Друг за другом они входили и занимали свои места. В токо-номе висело какемоно в виде прекрасного образца каллиграфии, созданного древним монахом и посвященного мимолетности всех земных вещей. На меднике стоял один-единственный чайник, и кипяток в его чреве издавал звуки цикады, жалеющей об уходящем лете. В скором времени в павильон входит хозяин. Всем по очереди подают чай, и каждый молча выпивает свою порцию из чашки, хозяин делает это последним. По сложившемуся этикету старший гость теперь просит разрешения осмотреть чайную посуду. Рикю ставит перед гостями различные предметы вместе с какемоно. После того как все присутствующие выразили свое восхищение их красотой, Рикю дарит им по предмету чайного сервиза на память. Себе он оставляет одну чашку. «Больше никогда эту чашку, оскверненную губами несчастья, человек не возьмет в руки», – говорит он и разбивает емкость вдребезги.
Церемония закончена, гости с трудом сдерживают слезы горя, отвешивают прощальный поклон и покидают помещение. Только одного, самого близкого и дорогого ученика просят остаться и стать свидетелем конца великого учителя. Затем Рикю стягивает чайное кимоно, аккуратно укладывает его на циновку и остается в безупречно белой погребальной рубашке. Спокойно глядя на сияющий клинок смертоносного меча, он обращается к нему такими вот изящными стихами [35] :Приветствую тебя,
О меч Вечности!
От Будды до Дарумы
Ты остаешься верным своему пути.
С улыбкой на лице Рикю отошел в мир непознанного.
Сноски
1
Вероятно, Окакура так и не удосужился прочитать свою «Чайную церемонию в Японии» ни в виде корректурного оттиска, ни в сброшюрованном томе, ведь его первое издание содержит просто неприличное множество опечаток и ошибок. Часть этих ошибок можно оправдать невнимательностью наборщика, а остальные отнести к провалам в памяти или спешке в написании рукописи автором. Все эти ошибки сохранились в последующих выпусках, хотя редакторы не раз предпринимали попытку исправления написания японских слов и придания им современного вида.
Там, где ошибка появилась просто по недосмотру сотрудников типографии (как в написании имени Восимана вместо японского сёгуна Ёсимасы), мы исправили без сопроводительного замечания. Когда дело касалось более существенной проблемы, мы делали примечания, не меняя текста Окакуры, чтобы не нарушить его особый стиль и прелесть.
Еще одно затруднение в переводе возникло из-за укоренившейся привычки Окакуры использовать японские варианты китайских слов и имен собственных. Например, он несколько раз использует японское имя Соси, когда повествует о китайском философе, известном китайцам и на Западе под именем Чжуан-цзы. К сожалению, получается так, что большинство читателей, как-то знакомых с восточной философией, должны узнать китайские термины, зато очень немногие, знакомые с их японским прочтением, поймут, что они лучшем случае заужены в своем значении. Поэтому во многом смысл повествования Окакуры для них останется непознанным. По этой причине мы вставили принятые китайские имена в скобках после слов Окакуры (в оригинале в написании по системе Уэйда-Джайлза. – Пер.).
Лао-цзы – китайский философ, живший в VI веке до Р. Х. и, по традиции, считающийся современником Конфуция возрастом постарше. Ему традиционно приписывается труд под названием «Дао дэ цзин», стоящий на втором месте после Библии по числу переводов на английский язык. Хотя такое отнесение кое-кем из современных ученых подвергается сомнению. Его система представлений считается мистической, индивидуалистической, эмфатической с Вселенной и созерцательной, чем кардинально отличается от общественных представлений последователей Конфуция.
2
Шакья-Муни – в истории известен под именем Будда, при рождении получил имя Сиддхартха Гаутама. Его имя переводится как «святой племени шакьев», так как Гаутама принадлежал к племени шакьев.
3
Сестра Ниведита – Маргарита Нобль (1867–1911). Англичанка, обращенная в индуизм через орден Рамакришна и получившая имя сестры Ниведиты. Она заведовала школой для индийских девочек разных возрастов, а в основу «Сплетения индийской жизни», в которой представляются во всех цветах и красках духовные ценности индуизма, положен опыт ее многогранной деятельности.
4
В данном абзаце можно обратить внимание на несколько ошибок. Арабского путешественника звали Абусаид ибн Хасан, и его упоминает Евсевий Рено до в «Отчетах о посещении Индии и Китая двумя магометанскими путешественниками, которые отправились в эти страны в IX веке» (Лондон, 1933). Не понимаю, зачем Окакура привел этот европейский документ.
Сообщение о Марко Поло приводится некорректно. В рождественском издании Марко Поло отсутствует упоминание о чае, хотя сомнительную фразу по поводу одежд из высокогорного Ассама можно притянуть в качестве доказательства существования этого напитка и растения.
Джованни Рамузио (1485–1557) числится не путешественником, а организатором вояжей; первое упоминание чая появляется в его справочнике Navigatione et Viaggi (1559), том II. Льюис Альмейда служил миссионером, и он сообщил о чае в письме в 1565 году; это письмо было опубликовано в коллекции материалов, изданной Джованни Маффеи (в исходном тексте Окакуры названном «Маффено») в 1588 году. Ташейра (названный «Тарейрой» в исходном тексте Окакуры) числится португальцем, побывавшим в Малакке до 1600 года.