ен-буддистов. Кое-какие из наиболее толковых комментариев к «Книге Лао-цзы» написали ученые дзен-буддисты.
Предметом поклонения у приверженцев дзен-буддизма, как и даосизма, числится субстанция относительная. Один учитель дзенбуддизма определяет его как искусство ощущения Полярной звезды на южном небосклоне. Истину можно познать только лишь через оценку противоположностей. Опять же буддисты, как и даосы, считаются последовательными апологетами индивидуализма. Сущим они считают то, что касается работы нашего собственного сознания. Шестой патриарх по имени Эно [Хуэй-нэн] однажды наблюдал двух монахов, занятых созерцанием колышущегося на ветру флага пагоды. Один из них молвил: «Движение создает ветер». Другой возразил: «Движение создает флаг». А Эно объяснил им, что на самом деле движение создавали не ветер и не флаг, а нечто в их собственном сознании. Хякудзё [Бай-чжан] прогуливался по лесу с учеником, когда при их приближении с земли поднялся заяц. «Почему этот заяц бросился от вас прочь?» – спросил Хякудзё. «Потому что он меня боится», – последовал ответ. «Нет, – поправил наставник, – он сделал это потому, что в тебе заложен смертоносный инстинкт». Этот диалог вспоминает о даосском мыслителе по имени Соси [Чжуан-цзы]. Однажды Соси с приятелем прогуливался по берегу реки. «Посмотри, как радостно эти рыбы резвятся в воде!» – воскликнул Соси. Приятель возразил ему следующим образом: «Ты же сам не рыба, откуда тебе известно, что они радуются жизни?» – «Ты же не я, – ответил Соси, – откуда ты знаешь, что мне не ведомо, будто эти рыбы радуются жизни?»
Дзен-буддисты часто отвергали предписания традиционного (ортодоксального) буддизма точно так же, как даосы сопротивлялись конфуцианству. Для дзен-буддистов с их абстрактным проникновением в суть вещей слова представлялись не чем иным, как обременением мыслительного процесса, а весь массив буддистских писаний выглядит примитивными комментариями к личным умозрительным построениям. Последователи дзен-буддизма стремились к прямому проникновению во внутреннюю суть вещей и видели в их внешних атрибутах только лишь препятствия для ясного познания истины. Именно из-за любви к абстракции дзен-буддисты предпочитали черно-белые зарисовки искусным цветным картинам классической буддистской школы. Кое-кто из дзен-буддистов даже вступил на путь иконоборчества, так как в них горело желание познать Будду в себе самих, а не через его изображения и символику. Тут мы находим в глубине веков Танаку Осё [Тан-ся], морозным днем поколовшего деревянное изваяние Будды на дрова. «Какое кощунство!» – воскликнул в ужасе свидетель святотатства. «Я хочу добыть Шали (драгоценности) из пепла», – смиренно парировал буддист. «Но ты совершенно определенно не получишь Шали из этого изваяния!» – последовал сердитый упрек, на который Танака ответил: «Если у меня ничего не выйдет, тогда я рублю совсем не Будду, и какое-либо кощунство в моих действиях отсутствует». И тут он повернулся к разгоревшемуся пламени погреться [20] .
Особая заслуга наставников дзен-буддизма перед восточной мыслью состояла в признании повседневности в равной степени важным явлением с духовностью. Они полагали, что в великой взаимосвязи вещей отсутствует деление на малое и большое, что атом наделен равным с Вселенной потенциалом. Стремящийся к совершенству человек должен открыть отражение внутреннего света как раз в своей собственной жизни. С этой точки зрения большую роль играла организация жизни обитателей монастыря дзен-буддистов. Каждому монаху, кроме самого настоятеля, поручалась конкретная работа по уходу за монастырем. Забавно, но новообращенным поручали задания попроще, а самым уважаемым и заслуженным монахам доставались поручения скучные и требующие грубой силы. Такое распределение труда должно было служить укреплению дисциплины среди монахов, ведь все поручения следовало выполнять безукоризненно. Таким образом, серьезные разговоры заводились как раз во время прополки сада, разделки турнепса и заваривания чая. Идеология тиизма возникла из буддистской концепции величия в мельчайших событиях жизни. Из даосизма пришли основы эстетических идеалов, а дзен-буддисты помогли внедрить их в жизнь.Чайный павильон
Для европейского архитектора, воспитанного на традициях каменного и кирпичного строительства, наш японский подход к возведению домов из дерева и бамбука вряд ли покажется достойным места в архитектуре. Только совсем недавно один знающий свое дело студент архитектурного факультета западного высшего учебного заведения признал величие и оценил достоинства выдающегося совершенства наших знаменитых храмов [21] . При таком отношении к нашей классической архитектуре нам вряд ли стоит рассчитывать на достойную оценку европейцем утонченной красоты чайного павильона, ведь принципы его обустройства и украшения радикально отличаются от признанных на Западе подходов.
Чайный павильон (сукия) представляет собой не более чем простую беседку – как мы ее зовем, соломенный шалаш. Исходное значение иероглифов, из которых состоит слово «су-кия», – «обитель воображения». Позже мастера чайной церемонии стали заменять по собственному усмотрению китайские иероглифы согласно своему личному представлению чайного павильона, поэтому слово «сукия» может превращаться в «обитель пустоты» или в «обитель асимметрии». Он может служить «обителью воображения» в виде временной конструкции, сооруженной специально для воплощения поэтических порывов. Он может являться «обителью пустоты», поскольку лишен убранства, но там разрешается кое-что разместить ради эстетического удовольствия. Он – «обитель асимметрии», так как посвящен поклонению несовершенству, и в нем специально некоторые вещи оставляют в незавершенном виде ради того, чтобы их дорисовало воображение [22] . Идеалы тиизма с XVI века до такой степени повлияли на нашу архитектуру, что крайняя простота убранства японского интерьера с его строгостью и целомудренностью кажется иностранцам практически бессодержательной.
Первый отдельно стоящий чайный павильон считается плодом творения величайшего мастера чайной церемонии Сэнно Соеки, всемирно известного под именем Рикю, который в XVI веке при содействии Тайко-Хидэёси [23] разработал и довел до высшей степени совершенства ритуалы чайной церемонии. Пропорции чайного павильона до него определил знаменитый мастер чайной церемонии XV века Сёо. Древний чайный павильон представлял собой всего лишь угол обычной гостиной, отделенный ширмами специально для участников чаепития. Эта часть гостиной называлась «какои» (камера), и данное название до сих пор в ходу для чайных павильонов, встроенных в жилой дом, а не представляющих собой отдельно стоящее сооружение. Сукия состоит из собственно чайного павильона на пять человек и не больше (как в поговорке «больше, чем граций, но меньше, чем муз»); прихожей (мизуя), где моют и готовят чайные принадлежности перед тем, как их внести в павильон; галереи (матиаи) для гостей, ожидающих приглашения пройти в чайный павильон; и садовой тропинки (родзи), соединяющей матиаи с чайным павильоном. Внешне чайный павильон выглядит весьма непритязательно. Он меньше самого маленького японского домика, а строительные материалы, использованные для его возведения, должны служить намеком на изысканную бедность. Причем следует помнить о том, что все это представляется результатом глубоко продуманных художественных замыслов и что все детали проработаны даже с большей тщательностью, чем изыски, украшающие самые богатые дворцы и храмы. Достойный чайный павильон стоит дороже обычной усадьбы, так как подбор для него материалов, а также мастерство ремесленников требуют громадного внимания и точности исполнения замысла. На самом деле плотники, к услугам которых прибегали мастера чайной церемонии, составляли совершенно определенное и глубокоуважаемое сословие ремесленников, ведь их ремесло считалось практически таким же тонким, как искусство мастеров лакированной мебели.
Типичный чайный павильон не только отличается от любого серийного порождения западной архитектуры, но он к тому же совершенно не похож ни на один объект классической архитектуры самой Японии. Наши древние величественные сооружения, причем как светские, так и церковные, заслуживают почитания хотя бы из-за самого их размера. Немногие из тех, что сохранились и не сгинули в гибельном пламени веков, все еще волнуют нас своей величественностью и богатством убранства. Громадные деревянные колонны от 60 до 90 сантиметров в поперечнике и высотой от 9 до 12 метров служат опорой для громадных балок, несущих на себе тяжесть покрытых черепицей покатых крыш. Сам материал и методы его скрепления при всей своей пожарной опасности доказали стойкость в условиях землетрясений и прекрасную приспособленность к своеобразному климату нашей страны. Заслуживающими упоминания примерами долговечности нашего деревянного зодчества служат золотой храм Хорюз-ди и пагода Якусидзи. Эти здания сохранились практически в первозданном виде на протяжении почти двенадцати веков. Интерьеры старинных храмов и дворцов Японии отличаются пышным убранством. В храме Бёдо города Удзи, упоминавшегося еще в X веке, можно до сих пор любоваться тонкой работы пологами и золочеными балдахинами, украшенными зеркалами и перламутром, а также сохранившимися картинами, в свое время покрывавшими стены, и деревянными статуями. Дальше, в замке Никко и Нидзё города Киото, мы видим, как красоту строительства приносят в жертву богатству убранства, которое по цвету и тонким деталям не уступает пышности арабских или мавританских творений.
Простота и чистота стиля чайного павильона происходит от аскетизма монастыря дзен-буддистов. Монастырь дзен-буддистов отличается от храмов остальных буддистов тем, что служит просто жилищем для монахов. Такой храм предназначен не для отправления обряда поклонения или паломничества. Он служит помещением для занятий, где собираются ученики на семинары и для освоения тайны медитации. Этот зал выглядит пустым, но он снабжен нишей, расположенной по центру за алтарем, в которой находится статуя основателя дзен-буддизма по имени Бодхидхарма или изваяние Шакья-Муни со статуями первых патриархов дзен-буддизма Кашьяпы и Ананды [24] . На алтарь приносят цветы и ладан в знак признания того великого вклада в дзен-буддизм, который в свое время сделали эти мудрецы. Мы уже говорили о существовании ритуала монахов дзен-буддистов, положенного в основание чайной церемонии. Он заключался в употреблении чая по очереди из одной чаши перед образом Бодхидхармы. К сказанному можно добавить, что алтарь храма дзен-буддистов послужил прототипом токономы – почетного места в японском чайном павильоне, где размещаются цветы и назидательные рисунки для гостей.