Сантидень. Время, которое человек может прожить в глубоких пространствах.
− Пожалуйста, скажите, что у вас есть скафандр нереальности, − попросила Дочь Теней. Если у Туйет его нет...
Она почти слышала, как Лун Чау отвечает, что она не дура... Но опять молчание.
Лун Чау включила датчики скафандра. Теперь единственным сигналом от неё было изображение тела, уносящегося прочь, тенекожа разорвана в клочья давлением нереальности, и всё это увеличивалось и увеличивалось по мере того, как Лун Чау летела вдогонку за Туйет. Глаза Туйет были закрыты, лицо опухло − кожа вспыхнула синяками, переливающимися последовательными волнами чуждых оттенков.
Сантидень.
Если она остановится − если она на самом деле поразмыслит о том, что собирается сделать, то она застынет.
− «Гармоничный траффик»?
− Да?
− Мне нужно войти в глубокие пространства.
Мгновение − медленное, мучительное − прежде чем пришёл допуск, заметно окрашенный изумлением.
Она сделала глубокий вдох и погрузилась.
Поначалу её охватило умиротворение. На корпусе расплывался маслянистый свет, предметы смещались и изменялись, по коридорам разносился утробный гул, как сердцебиение. И затем, когда она зашла глубже, когда свет изменился, когда металл корпуса обжёг холод, когда тепло превратилось в шип, пронзивший её центральный отсек, она вспомнила.
Тела. Лейтенант Хан, разорванная на части, когда корабль мятежников уничтожил стыковочный модуль, её резкое угловатое лицо над растерзанным телом. Повреждения распространяются, охватывая жилые отсеки и двигатели, проходя через всё тело Дочери Теней, испепеляя картины и мебель по пути в центральный отсек. В лишенных воздуха коридорах разбросаны солдаты, их стоны и крики до сих пор звучат в воспоминаниях. И капитан Вин, пытающаяся добраться до центрального отсека, лицо сжимается и искажается, кожа залита светом. Глубокие пространства рвут её на части, и царапанье в дверь центрального отсека сменяется тихим стоном, а потом − ничего. Снова и снова попытки Дочери Теней удержать системы управления, которые выскальзывают из её хватки, и ощущение, что всё становится далеким и бессмысленным. Боты сталкиваются друг с другом, коридоры цепенеют, пока не остается только холод и пустой центральный отсек, наглухо закрытый, словно замки и двойные двери могут изменить то, что происходит снаружи...
Вернись назад.
Ещё есть время. Она должна...
− Не могу, − прошептала она.
Лун Чау добралась до Туйет и неловко обхватила девушку, пытаясь оградить от глубоких пространств. Как будто такое возможно: здесь нет защиты, защиты от того, что кромсает тенекожу на неопознаваемые волокна и превращает тело цветом и жесткостью в нефрит. Лун Чау на мгновение повернулась. На канале связи появились тёмные, далекие очертания Скорби-по-Четырём-Благородным. Она медленно произнесла:
− Тран Ти Ким Оан.
Это было настолько не к месту, что Дочь Теней на мгновение забыла, где находится.
− Моя бывшая ученица, − пояснила Лун Чау. − Умная, смышлёная девочка − учить одно удовольствие. − Опять никаких эмоций. Ни намёка на то, где она и что припоминает. − Такой светлый ум. Если бы только ей позволили учиться как следует...
Они падали, глубже и глубже, уносимые течением, всё вокруг них расплывалось и смещалось. Лицо Туйет на плече Лун Чау, длинные волосы, которые темнели, становились хрупкими и отламывались клочьями; слёзы, что превращались в твёрдые жемчужины; а глаза уже начинали выпучиваться.
− Пока она не пропала, − сказала Дочь Теней. Она удивилась, обнаружив старый гнев, достаточно сильный, чтобы выжечь всё остальное. − Из-под вашего присмотра.
Молчание. Затем Лун Чау ответила:
− Её семья хотела, чтобы она пошла в армию. Самый быстрый способ возвыситься − заслужить честь и репутацию для семьи. Досадный выбор. Пустая трата моих сил и времени.
− Пустая трата? − Дочь Теней тряслась от гнева. На заднем плане её двигатели продолжали работать, обеспечивая погружение; точные регулировки заставляли её перескакивать из одной точки в другую, чтобы удержать курс в течениях нереальности. − Вот почему вы решили зарабатывать другим способом.
− Вы не понимаете. − Голос Лун Чау звучал мягко. − Она просила меня помочь исчезнуть. Мне пришлось выбирать, кому сохранить верность − ей или её семье. Не то чтобы это был сложный выбор. Ответ был очевиден.
− Она...
− Жива и здорова. Я иногда получаю послания. − Дочь Теней не видела улыбку, но прекрасно представляла − медленная, ленивая, постепенно расплывающаяся на всё лицо Лун Чау. − И если цена этому – подозрения людей, то пусть подозревают. Меня допрашивал трибунал, но если постараться, есть способы пустить их на ложный путь.
− Деньги...
− Она мне заплатила. За э-э... услуги.
− Вы... вы позволили семье думать, что она мертва. − Дочь Теней уже была почти там. Давление на корпус стало нестерпимым. Когти, скребущие её снова и снова, воспоминание о борьбе, беспомощности и сломленности, а в ушах только крики умирающих.
Она...
Она справится.
− Конечно. Как только они узнают, что девушка жива, её выследят и притащат домой. Ради её же блага. − Сарказм в её голосе был почти невыносим.
И Туйет... Конечно, Туйет, юная, сбежавшая от семейных неурядиц, напомнила Лун Чау бывшую ученицу.
− У вас почти не осталось времени, − резко сказала Лун Чау. Туйет обмякла в её руках: пальцы изогнулись под неестественными углами, от ногтей и волос потекли твёрдые чёрные бусины. − Скажите, что мой рассказ был полезен.
Теперь она их видела, не удалённо по каналу связи, а через собственные датчики. Два тела − высокая громоздкая Лун Чау крепко держит Туйет, обвив руками и ногами затвердевающее, распадающееся тело девушки.
Последний прыжок − во мрак, где когда-то она так отчаянно молила о конце, через пространство, тяжелое и тёмное, как руки, в последний раз настойчиво тянущие вниз. И вот она приблизилась к обеим настолько, что можно дотронуться, открыть шлюз и послать за ними ботов и шаттл.
− Я здесь, − сказала она.
Милиция не обрадовалась. Они знали Лун Чау, но определенно не ожидали, что им позвонят из больницы и вручат почти закрытое дело. Но они приняли это как должное, хотя и без особой любезности.
Когда они покинули больницу − после того, как Лун Чау, молчаливая и сдержанная, понаблюдала за Туйет, спящей на взмокших от пота простынях, с круглыми шрамами на кончиках пальцев и кожей нездорового цвета погребального савана, − Лун Чау направилась прямиком в трибунал и в камеры.
К огромному удивлению Дочери Теней милиция впустила их обеих.
Бабушка Кюэ ждала их, сидя на жестком полу камеры под неумолимым приглушённым светом сверху. Она казалась бледной и измождённой, под глазами синяки, ни капли прежней самоуверенности.
− Она будет жить, − сказала Лун Чау. Она стояла, прислонившись к стене, боты опять повисли у неё на руках. Только Дочь Теней, настоявшая на наблюдении за Лун Чау и поместившая нескольких ботов на её тело, знала, как та близка к полному истощению. − Не по вашей милости.
Бабушка Кюэ не ответила.
Дочь Теней медленно произнесла:
− Полагаю, это расценят как халатность, а не убийство.
Чайного мастера, конечно, не привлекут, − аптекарь не несет ответственности, если клиент не соблюдает предписанную дозу. Всё легло на сестринство.
Лун Чау промолчала, да ей и не нужно было говорить. Она буквально излучала гнев − то же тщательно контролируемое выражение, как в момент, когда они доставили Туйет в больницу. Тогда она сидела в глубокой сосредоточенности, пока врачи не вынесли вердикт − конечно, не всё в порядке, поскольку такое никогда не проходит даром, но надежда есть.
− Вы должны знать. − Дочь Теней не могла удержаться. Она пыталась быть доброй − не быть Лун Чау − но это нелегко. − Смеси просто не могут...
− Были и другие сигналы. − Лун Чау не отходила от стены. − Происшествия без последствий. Вам повезло, что раньше такого не случалось.
Её тон был невыносимо легкомысленным.
Бабушка Кюэ наконец заговорила − казалось, будто каждое слово ей дорого обходится:
− Я не знала. Я думала... глубокие пространства устрашают. Это чтобы было легче...
− Контролировать вашу паству.
− Вы не понимаете. − Снова заметное усилие, словно воздух у неё во рту превратился в металл. − Церковь поступала так, чтобы делать людей ничтожными, но не… Она запнулась и начала заново. − Когда вы там, и перед вами нет никого и ничего, когда вы осознаете свою ничтожность − вы также осознаете: с вами связано всё, что когда-то было, всё, что когда-нибудь будет. Что все мы, в конце концов, часть этого великого целого.
Муть из ночных кошмаров, и она хотела подать всё это как откровение?
− Буддистская чушь, − бросила Дочь Теней.
Она думала, что Лун Чау что-нибудь скажет, но та была необычно молчаливой. Погружена в воспоминания, сообщили боты.
− Для нормального человека, − наконец произнесла Лун Чау. − Но, как мне представляется, ни Туйет, ни Хай Ан нормальными не были.
− Они могли бы быть. Им просто нужно было пройти через страх.
Лун Чау вздохнула и полуобернулась к Дочери Теней.
− Говорить всегда легче, чем делать. И нельзя за урок платить жизнью.
− Я делала то, что должна.
− Бессмысленно, − сказала Дочь Теней Лун Чау, добрее, чем намеревалась. По правде говоря, она была так же потрясена и измотана, как и Лун Чау. Если она пыталась отдохнуть, то снова и снова видела два тела, уносящиеся в глубокие пространства, и чувствовала себя как в ту долю мгновения перед окончательным погружением, так близко к тому, чтобы потерять обеих. − Идемте.
И, к её огромному удивлению, Лун Чау подчинилась.
Лун Чау в молчании вернулась с Дочерью Теней в её офис. Там она вытащила кресло и не столько села в него, сколько рухнула. Дочь Теней, не уверенная, какие у них теперь отношения, почти машинально позволила ботам приготовить чай и пельмени.