Оказавшись из-за излишней горячности Томпсона без переводчика, Феруэлл не сумел наладить контакта с жителями побережья и с большим риском вынужден был вернуться на борт брига. На обратном пути погода благоприятствовала мореплавателям, и им удалось наконец войти в Порт-Наталь и стать на якорь у острова, который в честь этого события был назван островом Солсбери.
Здесь они расположились на длительную стоянку, и Кинг, во исполнение данного им Оуэну обещания, произвел промеры глубин бухты.
Скорее всего именно в это время и произошло окончательное сближение Кинга и Феруэлла. Во всяком случае, торговая компания теперь освободилась от одного из компаньонов и вместо «Феруэлл, Томпсон и K°» могла именоваться «Феруэлл, Кинг и K°».
Итак, мужественные негоцианты вернулись в Кейптаун с готовым планом, согласно которому они и разделили обязанности. Чем занялся Томпсон, мы не знаем, но Кинг с первым же попутным судном отправился в Лондон, дабы заинтересовать британское правительство перспективами развития торговли на восточном побережье Африки. Феруэлл с той же целью принялся бомбардировать проектами местные власти. Правда, не очень рассчитывая на Кинга, он взял себе в компаньоны некоего Генри Фрэнсиса Финна.
Компании по эксплуатации ресурсов восточного побережья Африки возникали весьма легко, компаньоны вступали в содружества и расторгали союзы без особых колебаний, но это отнюдь не свидетельствовало об их легкомыслии или пренебрежительном отношении к «высоким целям». Просто в этих краях «бремя белого человека» взваливали на себя те представители «строителей Британской империи», которые никак не могли тягаться со своими коллегами, осевшими в иных, уже освоенных районах земного шара. У тех уже были сделаны капиталовложения, в Лондоне открыты солидные конторы, а в банках — не менее солидные счета. На конкурентов они смотрели настороженно, а «вольным стрелкам», которым, кроме собственной, замешенной на авантюризме предприимчивости, нечего было вложить в дело, нетрудно было и на рее повиснуть.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что мистер Феруэлл так легко менял компаньонов. Не будем же удивляться и тому, что, отправляясь в Англию, Кинг не передал карт Оуэна со своими коррективами представителю морского ведомства в Кейптауне, а повез их в Лондон. Там он, ничтоже сумняшеся, объявил себя автором привезенных карт. Адмиралтейство приняло отважного исследователя с распростертыми объятиями и, дабы поощрить здоровую инициативу, присвоило Д. С. Кингу звание лейтенанта Британского королевского флота.
Не дремал тем временем и Феруэлл. Он вручил губернатору колонии лорду Чарлзу Сомерсету прошение, в котором, поплакавшись на предыдущую неудачу, выражал непреклонное стремление сделать «новую попытку в надежде, что, устроив там (в Порт-Натале. — М. Б.) стоянку, мы сможем вести товарообмен с туземцами, а это, в свою очередь, приведет и к иным выгодам».
Лорд Чарлз не устоял перед такой перспективой и дал свое губернаторское благословение, с тем, однако, непременным условием, чтобы общение с туземцами было дружелюбным и честным. Новоявленным колонистам запрещалось, кроме того, приобретать какие-либо территории. Оговорка эта носила чисто формальный характер — уж слишком хорошо было известно лорду Чарлзу, какого типа негоцианты ведут коммерческие дела у него в колонии.
Заручившись согласием губернатора, Феруэлл зафрахтовал два судна — «Джулию» и «Энн», чтобы высадить в Натале банду пестрого сброда в количестве сорока душ. В марте 1824 года «Джулия» с частью торговой экспедиции, возглавляемой Финном, вышла из Столовой бухты и благополучно прибыла в Наталь в конце того же месяца.
Финн с несколькими спутниками направился в глубь страны, пытаясь через местных вождей испросить аудиенцию у верховного правителя этого края — Чаки. Остальные принялись строить жалкие хибарки из обмазанных глиной ветвей, которым предстояло стать зародышем города Дурбана.
О продвижении Финна Чаку регулярно оповещали гонцы, отправляемые каждый день главами краалей, по чьим землям проходила эта странная процессия.
Чака решил под благовидным предлогом оттянуть аудиенцию, выяснить истинные намерения белых и только тогда встретиться с ними. Однако, не желая обидеть посланцев белого вождя — а именно за таковых выдавали себя эти люди, — Чака распорядился послать им сорок голов скота и слоновую кость. Он также приказал сообщить им о том, что посещение Булавайо придется отложить до тех пор, пока не будут сделаны приготовления для достойного их приема.
Финну, который стремился опередить Феруэлла в налаживании отношений с вождем зулу и тем самым занять главенствующее положение в фирме, пришлось несолоно хлебавши и проклиная на чем свет стоит любовь вождя зулу к церемониям проделать стомильный обратный путь к побережью. Правда, полученный скот и слоновая кость несколько смягчили его.
В Порт-Натале его встретил прибывший на «Энн» Феруэлл с остальными участниками экспедиции. Дела задержали главу торговой фирмы в Столовой бухте на шесть недель. Компаньоны решили дождаться «Джулии», которая увезла слабых духом обратно в Кейптаун и должна была доставить сюда новую партию охотников до Наталя. Но они так и не дождались ее — «Джулия» затонула, и предприимчивые авантюристы пошли на корм рыбам. «Энн» также увезла обратным рейсом робких и нерешительных. Таким образом на берегу остались избранные. Это были: Феруэлл, Финн (Мбуязи ве Теку), Генри Огле, слуга Феруэлла, Джон Кейн — плотник, Томас Холстед, Джордж Бриггар, Попхэм и Петерсон. Люди эти принадлежали к той породе искателей приключений, неунывающих, беззастенчивых, жадных до наживы, из которых рекрутировались «строители Британской империи».
Постоянно следить за действиями белых было поручено Мхлопе, который даже построил ради этого крааль недалеко от поселка белых. Из его донесений следовало, что белые не рассчитывают на новое пополнение своих рядов, что целью их является обмен товаров на скот и слоновую кость, что товары их добротны и красивы, но что сами они довольно беспомощны и опасности не представляют. Охотятся они при помощи ружей — таких же, что и у португальцев из бухты Делагоа, но искусными охотниками их никак не назовешь. Ружья их часто гремят впустую, а иногда даже, особенно по утрам, и вообще отказываются греметь. Неудачи эти, кстати сказать, довольно часто приводят белых в бешенство, и они, забывал о приличествующей мужчинам выдержке, разражаются ругательствами, являя собой смешное и нелепое зрелище. Жилища они строят из грязи и веток, подобно ласточкам, и живут, не заботясь о чистоте и удобствах. Тем не менее, по крайней мере, двое из них непрестанно утверждают, что они являются посланцами и друзьями великого вождя белых, короля «Джоджи», и от его имени добиваются права быть представленными Чаке.
И Чака решил, что наступило время встретиться с ними. Для этой цели он вызвал в Булавайо вождя мтетва Мбикваана. Чаке в его стране нечего стыдиться и скрывать. Пусть белым покажут по пути все, что они пожелают увидеть, а в знак особого доверия к ним с Мбиквааном будет идти минимальное число воинов. Тем временем Чака приказал стянуть к Булавайо большую часть своих полков. Велено было также перегнать на близлежащие пастбища отборные стада племенного скота. Богатство и военная мощь зулу должны произвести на белых самое благоприятное впечатление. И уж если королю белых захотелось дружбы с людьми зулу, то пусть он знает, что это будет дружба равных. Если же белые замышляют что-то недоброе — парад полков Чаки отобьет у них охоту мериться силами со своим северным соседом.
На следующий день путешественники увидели раскинувшуюся внизу широкую панораму долины реки Умлатузи с холмами и долинами, поросшими мимозой. В центре долины лежала ставка Чаки — крааль Булавайо.
После долгой и пышной церемонии гостям предложили места на циновках перед Чакои и подали пиво. Он предупредил своего переводчика Мсимбити, или, как теперь его называли, Хламбаманзи (Пловец), о том, чтобы тот проявил все свое искусство.
Вождю зулу хотелось послушать людей посторонних, а поэтому способных трезво судить о том, что проделал он на землях нгуни. Ведь если в дни его юности, дни не столь уж далекие, скромные владения Дингисвайо казались необъятными просторами, а армия мтетва была самой могущественной среди нгуни, то с чем же можно сравнить величие народа зулу, когда во владениях Чаки земли мтетва занимают лишь один из округов, а вся их армия, некогда считавшаяся грозной силой, не устояла бы теперь против двух-трех его полков.
Простыми и понятными словами Чака говорил о строгом порядке, царящем в его землях, и сравнивал его с недавним разбродом и своеволием вождей. О богатстве людей зулу, о том, что созданная им армия не имеет себе равных и что она и только она является гарантией всего этого порядка и благополучия.
Он поинтересовался, велика ли страна белых и кто управляет ею, каков возраст короля Георга и много ли у него жен, каковы обычаи белых и строго ли они соблюдаются, богаты ли их соотечественники скотом и как строят свои жилища. Больше всего интересовала его их армия, но на первый раз, чтобы не вызывать подозрений, он воздержался от вопросов о ней. В ответах белых было много непонятного и странного, и Чака не знал, можно ли им верить. Правда, услышав, что король Георг весьма преклонного возраста, но довольствуется одной-единственной женой, он расхохотался и объявил: тот только поэтому и дожил до своих лет, но было бы лучше, если бы «брат Джоджи» последовал примеру Чаки и вовсе отказался бы от брака.
Понимая, что гости его устали с дороги, Чака решил прекратить беседу и оповестил их, что они будут отведены сейчас в специально для них построенный крааль на окраине Булавайо.
Настоящие торжества по случаю приезда гостей начались на следующий день. Если вчера знакомство с белыми сводилось только к беседе, да еще наверняка перевранной переводчиком, сегодня посланцы белых людей смогут воочию убедиться в том, что в сказанном Чакой не содержится ни крупицы лжи. К белым был отправлен гонец с приглашением на празднество, и они, тоже не желая ударить в грязь лицом, явились верхом на лошадях, хотя расстояние, отделявшее их жилище от места парада, было ничтожным. И все же им предстояло почувствовать, что здесь, на этих землях, все вершится волею Чаки, он один хозяин жизни и смерти своих подданных, и белым — на лошадях они или пешие, могущественна их армия или нет — придется считаться с этим. Чака заранее приказал держать одного из осужденных на смерть преступников среди индун, окружавших его во время утреннего омовения. Когда белые подошли к Чаке, он после обычного обмена приветствиями самым небрежным тоном приказал казнить преступника. Казнь была совершена тут же, и на белых произвела должное впечатление.