Так и плыли дальше: Гуревич – борясь с заливавшей его водой, Лушкевич – развлекаясь разнообразными безумными предположениями, Кучник – думая о поисках семьи, Райзберг – предвкушая вознаграждение за спасенную от варварства немецких солдат статую Сталина, Фролов – погрузившись в сон.
Глубокой ночью рядовой вермахта Франц Майер, стоявший в карауле, раздвинул кусты и, поправив закинутый за спину карабин, вышел на берег реки. Он расстегнул штаны, чтобы справить нужду, но, вскинув голову, застыл, забыв о первоначальном желании. В лунном сиянии по реке медленно, если не сказать, торжественно, плыли четыре гроба. А за ними, замыкая шествие, двигалась четырехметровая статуя Сталина, которого Майер узнал по густым усам и трубке. Сталин смотрел на звездное небо и, заложив одну руку за отворот френча, как бы раздумывал, а нет ли среди этой бесконечности какой-нибудь планеты, где тоже есть жизнь, тоже есть Советский Союз и там тоже правит такой же Сталин. Возможно, они бы смогли подружиться. Ведь делить им нечего, а верного друга у Сталина нет.
Опешивший от такого зрелища немецкий караульный вздрогнул и поспешно застегнул штаны. Сначала хотел рвануть к поисковому прожектору, дабы высветить это безобразие, но потом подумал, что ничего нового он все равно не увидит, а стрелять по гробам и статуе Сталина – так, пожалуй, его с утра еще и засмеют. Сослуживцы и так считают его паникером. Он подождал, пока процессия скроется из виду и, переведя дух, снова расстегнул штаны.
Глава 45
Фролов проснулся от пронизывающего холода. Открыл заспанные глаза и посмотрел вверх. Небо уже розовело и вовсю щебетали птицы. Гроб явно больше не плыл. Сколько прошло времени, сказать было трудно, но не больше полутора часов. Фролов поежился и почувствовал, что сильно вымок – импровизированная лодка на четверть была заполнена водой.
«Утонуть в гробу – пожалуй, самая нелепая смерть в мире», – подумал Фролов и, ухватившись за края, приподнялся. Намокшая одежда была тяжелой и неприятно липла к телу. В сапогах чавкала вода. Радовало только безоблачное небо – день обещал быть жарким. В детстве Фролов очень любил рассказы Джека Лондона про Север и помнил, что нет ничего страшнее, чем вымокнуть, провалившись под лед. Но там были другие температуры.
Гроб действительно прибило к берегу. Как и предполагал Гуревич, течение в этом месте делало поворот и сужалось, образуя что-то вроде небольшой заводи, поросшей кувшинками и ряской. Неподалеку в зарослях осоки колыхались три гроба. Статуи Сталина нигде не было.
«Райзберг утонул!» – мысленно вздрогнул Фролов и, окончательно проснувшись, выкарабкался из гроба. Шагнул за борт и тут же ушел по самую макушку в воду. Отфыркиваясь и сплевывая тину, он нащупал под ногами вязкую глину и, сделав несколько гребков, выкарабкался по скользкой траве на берег. Теперь он был мокрым насквозь. В сочетании с утренней прохладой эффект был убийственным. Он вылил воду из сапог и огляделся. Метрах в сорока, у берега с зарослями камыша, стояли остальные участники заплыва. От сердца отлегло – все целы. Фролова, правда, слегка покоробило, что товарищи по несчастью о чем-то яростно спорят, не замечая его отсутствия. Но, возможно, как раз о нем и спорят. Подойдя ближе, Фролов понял, что ошибся – спорили совсем не о нем.
– Ты хоть понимаешь, что ты наделал?! – кричал Гуревич Райзбергу, а тот тихо кивал головой.
Для Фролова было неожиданностью, что обычно спокойный Гуревич может находиться в столь возбужденном, если не сказать истеричном, состоянии.
– Да погоди, Борис, – вступался за Райзберга Кучник. – Может, еще найдется.
– Куда найдется?! Где найдется?
– Ч-что случилось? – встрял подошедший Фролов, едва сдерживая зубную пляску.
– О! – обрадовался Лушкевич. – Александр Георгич!
И почему-то пожал Фролову руку.
Остальные, кажется, вовсе не заметили появления опоздавшего, продолжая обмениваться непонятными обвинениями.
– Как это вы умудрились самым последним приплыть? – спросил Лушкевич.
– Спросите у моего гроба.
– Советую раздеться. Иначе воспаление легких схватите.
Совет был резонным.
– Так в чем дело? – спросил Фролов, стягивая липкую рубашку.
– А! – махнул рукой Лушкевич. После чего взял Фролова за локоть и отвел слегка в сторону. – Неприятная история. Доплыли нормально, забрели в заросли и…
– А С-сталин? – дрожа от холода, спросил Фролов и принялся выжимать рубашку.
– Статуя Сталина, – строго поправил его Лушкевич. – Она уплыла. Тоже была история… ну, в смысле, как Ефима ловили да снимали. Дело не в этом. Борис выбрался на берег воон там, где выступ, рюкзак там же бросил. Потому что как раз в это время Ефим на Сталине… на статуе Сталина в смысле, подплывать начал – надо ж было его вылавливать. В общем, выловили Ефима, выбрались на берег. Все мокрые, надо обсушиться.
– Костер?! А немцы?
– Борис сказал, что кругом тихо, а если за четверть часа обсушиться, а потом тут же уйти, то немец не догонит – даже, если дым увидит. В общем, Борис стал костром заниматься, попросил ему сучьев наломать, пока он огонь разводит. Ну мы и пошли. А Ефим побрел на тот выступ… Ну, в общем, веткой рюкзак Бориса задел и в воду столкнул. Ну вот и началась заварушка. Тут вы и подошли. В смысле подплыли…
– Нет, пускай он ныряет!!! – громыхал Гуревич. – Он столкнул, пусть и ныряет!
– Но он же плавать не умеет, – возражал Кучник.
– Нырять не плавать! Воздух задержал – и вниз.
– Да я за него нырну!
– Нет, пусть он тоже ныряет! Кто виноват, тот и ныряет!
Райзберг, о котором речь шла исключительно в третьем лице, молчал, подавленный тем, что утопил ценнейшие документы. Теперь даже его попытка вывезти с оккупированной территории статую товарища Сталина вряд ли могла компенсировать нанесенный государству ущерб.
– Ну тогда и я за компанию буду нырять, – огрызнулся Кучник и стал раздеваться.
– А это пожалуйста, – хмыкнул Гуревич.
Раздевшись, Кучник с Райзбергом спустились к реке, покуда Гуревич, демонстративно сложив руки на груди, как Наполеон, наблюдал за ними. Затем, чертыхнувшись, не выдержал и, скидывая на ходу одежду, тоже побежал нырять.
– Да рюкзак-то уж, поди, давно отнесло! – крикнул им Лушкевич.
– Вряд ли, – сказал Фролов, все еще думая, должен ли он принимать участие в спасении ценных документов. Но он и так был мокрым с головы до ног, а нырять больше не хотелось.
– Почему «вряд ли»?
– Здесь и течение-то слабое. Только в середине. А у берега стоячая вода.
– Тоже верно, – согласился Лушкевич.
Только сейчас Фролов заметил, что в лице Лушкевича как будто что-то изменилось. Что-то неуловимое.
– Что вы так на меня смотрите, Александр Георгиевич? – смутился Лушкевич.
– Вы… как-то странно выглядите…
– После такой переправы будешь тут странно выглядеть.
– Да нет, – замялся Фролов. – Во взгляде что-то…
– Может быть, – пожал плечами тот и перевел глаза на речку, где фыркали Кучник, Гуревич и Райзберг.
Через десять минут ныряние пришлось прекратить – Райзберг наглотался воды и теперь лежал на берегу, фыркая и стеная. Он был бледен, как полотно, и уже походил на утопленника.
– Ничего, – жестокосердно приговаривал Гуревич, прыгая на одной ноге и вытряхивая из ушей воду. – Не помрет.
– Нехорошо это, – насупившись, отвечал Кучник. – Документы, конечно – ценная вещь, но зачем же человека гробить?
– А то, что весь мой побег теперь коту под хвост – это как? Черт дернул меня с вами связаться!
Возразить на это было нечего. Но и поиски пришлось прекратить. Продолжая чертыхаться и бурчать, Борис развел костер при помощи зажигалки.
– Что бы вы без меня делали? – хмыкал он, поглядывая на бледного Райзберга.
Обсушившись в полном молчании у костра, компания двинулся дальше. Но теперь Гуревич был зол и, кажется, хотел как можно быстрее, избавиться от надоевших спутников. Чувствовалось, что неуклюжесть Райзберга висит над отрядом грозовой тучей и вскоре им придется распрощаться с вожаком. Так бы, наверное, и произошло, но все изменила зоркость Кучника. Едва они отмахали чуть меньше километра вдоль реки в поисках какой-либо проходимой тропинки в глубь леса, как он вдруг заорал:
– Вижу! Рюкзак!!!
Гуревич вздрогнул и обернулся.
– Да вот же! – кричал Кучник, тыча пальцем в сторону какой-то коряги.
И действительно, там что-то зеленело. Весь отряд, не сговариваясь, бросился вниз к реке. Это был рюкзак Бориса. Видимо, его все-таки слегка отнесло течением. Кучник первым добежал до цели и ступив одной ногой в воду, торжествующе схватил рюкзак.
– Надо проверить, все ли документы в порядке, – сказал он и, положив рюкзак на землю, попытался его расстегнуть, но поверх его рук неожиданно легла широкая пятерня Гуревича.
– Да я и так знаю, что все в порядке, – сказал он и попытался забрать рюкзак. Но Кучник неожиданно взбунтовался – рюкзак не отдал, а только еще сильнее вцепился пальцами в лямки.
– Рюкзак был в воде, – сказал он тихо, но настойчиво. – Бумага мокрая. Надо высушить.
– Там все аккуратно было обернуто, – пробормотал Гуревич и дернул рюкзак на себя.
– Во что это там все было обернуто? – напрягся Кучник и рванул рюкзак к себе.
– В то, во что надо, и было обернуто! – почти взвизгнул обычно басовитый Гуревич.
– Э-эй! – попытался встрять Лушкевич. – Если все в порядке, чего зря время тратить? Говорит же тебе человек, что все было обернуто.
Райзберг, наблюдавший за сценой издалека, побледнел, закашлялся и устало присел на землю.
– Нет, погоди, Степан, – сказал Кучник, глядя прямо в лицо Гуревичу. – А почему это Борис не хочет открывать рюкзак?
– А что ты думаешь, у меня там бомба, что ли? – усмехнулся Гуревич, но усмешка получилась похожей на оскал.
Кучник, не отрывая глаз от Бориса, пощупал рюкзак.
– Что-то не очень-то похоже на документы.
– А тебе-то что? – разозлился Гуревич.