«Ну давай, давай, – мысленно взмолился он, обращаясь к безмолвному кустарнику, словно его приближение зависело от самого кустарника, а не от Фролова. Он глянул под ноги и понял, что его правая нога неумолимо опускается на выглянувшую из-под чернозема железяку. Он попытался отдернуть ногу, но законы физики взяли верх. Фролов наступил и невольно зажмурился.
«Долго что-то», – пронеслось в голове. Он открыл глаза и посмотрел: под ногами была мина, но она не взрывалась. Словно убегая от замешкавшейся Смерти, он ускорил шаг.
Наконец, по рукам хлестнули первые долгожданные ветки. Как по сигнальному выстрелу, Фролов рванул туда, куда ему указывал Кучник, – чуть наискосок, в чащу. Ноги показались ему ватными и тяжелыми, словно разучились бегать. Хрустел валежник и била по лицу листва. Где-то сзади он услышал тяжелое дыхание. Испуганно обернулся, ожидая увидеть немецкого солдата, но… это был Кучник.
Глава 46
Они сидели на земле и просто смотрели. Куда-то. Больше никого не было. Вряд ли остальных расстреляли – Фролов не слышал выстрелов, да и немцев по эту сторону поля не оказалось. Почему, неизвестно. Видимо, расстрел пленных не входил в их планы. Им важно было только обеспечить проход пехоты и танков. Так что выжившие, видимо, просто разбежались, кто куда.
– Жаль Лушкевича, – сказал Кучник и, поморщившись, протер пальцем зубы, снимая скрипучий чернозем.
– Жаль, – искренне согласился Фролов. – Зато Райзберг жив.
И добавил неуверенно:
– Наверное.
– И Гуревич тоже, – хмыкнул Кучник. – Сволочь.
– Да чего уж теперь…
– Не скажи. Это ж из-за его рюкзака Лушкевича убило. И из-за пистолета его чертова! Не услышь немцы выстрел, не прибежали бы.
– Может, зря ты в драку полез, – заметил Фролов, но, заметив ледяной взгляд Кучника, осекся.
Где-то автоматной очередью застучал дятел, и беглецы невольно вздрогнули.
– А подо мной мина не взорвалась, – сказал Фролов после паузы. – Это чудо?
– А ты сколько весишь?
– Сейчас-то, наверное, и до семидесяти не дотяну.
– Ну вот.
– Что «ну вот»?
– Чудо было бы, если бы она взорвалась. Мина-то противотанковая. На нее вес нужен. Да не смотри ты так. Смешанное поле-то. С разными минами. А мы нужны были, чтоб их саперам потом легче работать было.
Не ожидавший от Семена таких глубоких познаний в области минирования делах, Фролов уважительно промолчал.
– Ладно, – сказал Кучник, вставая. – Пора идти.
– Куда?
– А теперь один хрен. Но желательно на восток.
Фролов встал и двинулся следом за Кучником. Только сейчас он почувствовал нечеловеческий голод – ведь они не ели с прошлого привала. Тогда еще был жив Лушкевич.
– Видать, в гробу лежать, и правда, плохая примета, – неожиданно сказал Кучник, продираясь через ельник.
– Но Гуревич-то жив, – возразил Фролов, не желая приводить их самих в пример, – это показалось ему неосторожным, – мало ли, что день грядущий нам готовит.
– Жив, – буркнул Кучник. – А добро свое наворованное все равно потерял.
И злорадно хохотнул.
Дальше они молча брели по лесу. Почти молча, поскольку Кучник время от времени изрекал какие-то общие фразы вроде «Сейчас бы покурить» или «И где сейчас Райзберг, интересно». Но они не предполагали никакой реакции, а Фролову было лень вступать в разговор. К тому же на него с запозданием навалился страх. Какой-то животный и неконтролируемый. Возможно, он навалился и на Кучника, но выражался иначе: тот все время что-то говорил (наверное, доказывая самому себе, что остался жив). Фролова же трясло где-то в районе желудка и трепать языком совсем не хотелось. Слова казались фальшивыми.
Солнце еще только готовилось зайти за горизонт, а Фролов клевал носом и чувствовал себя столетним стариком, которого по чьей-то злой воле поселили в еще крепкое тело и теперь заставляли куда-то идти. Поразительно, сколь относительно время. Обычный календарный день превратился в тягучую вечность. Еще сегодня ночью они были в Минске, а теперь продирались через какой-то бурелом и конца-края этому не было видно. Теперь уже не только Никитин с Невидово, но и Варя, и даже Гуревич – все превратилось в далекое размытое воспоминание из другой жизни. Поразительно, подумал Фролов, как избирательна память: оставляет только хорошее, а все прочее разбавляет ностальгическим флером. И вот уже Невидово представляется уютным, и переправа в гробах забавной, и даже Гуревич милым. Дальше додумать Фролов не успел, потому что ощутил тупой удар по голове, и все покрыла тьма.
Очнулся от ноющей боли в затылке. Сколько прошло времени, трудно было сказать. Судя по все еще заходящему солнцу, не так много – может, минут десять, может, полчаса. Рядом, прислонившись спиной к дереву, сидел Кучник.
– Живой? – спросил он невесело. – Поздравляю. Теперь к своим попали.
– Каким еще своим? – простонал Фролов и попытался приподняться, но голова закружилась, и он лег обратно, скосив глаза в сторону. Там, как в перевернутом объективе, вверх ногами стоял молодой парень с винтовкой.
– Партизаны, чтоб их, – сухо ответил Кучник.
Фролов все-таки предпринял героическое усилие и подполз к дереву, где сидел Кучник. Затем, цепляясь за шершавую кору, принял что-то похожее на сидячую вертикальную позу. Мир совершил кульбит и вернулся в естественное положение. За это время к парню присоединился какой-то бородач. Заметив змеевидные телодвижения Фролова, он подошел.
– Ну что, хлопцы, готовы?
– К чему, дядя? – фамильярно спросил Кучник, жуя травинку. Судя по всему, в минуты опасности он терял благоговейный страх перед смертью и наглел.
– К тому, чтоб Родине послужить. Или вы не советские?
– Мы-то советские. А вот вы какие, если по башке бьете и не верите ни хрена?
– Ты меня поучи еще, – помрачнел бородач. – Я все ваши байки наизусть знаю.
– Какие еще к черту байки?! – взорвался Кучник.
– Дезертирские, вот какие.
– Сам ты дезертир, – огрызнулся Кучник и выплюнул травинку. – Мы от Минска тащимся, чтоб к своим попасть, а кто ты такой, я вообще не знаю. Может, националист какой…
– Э-эй, ты поосторожнее со словами-то, – обиделся бородач.
– А то что?
– А то шлепну, и все.
– А кто мешает?
– А тебе жить надоело?
– Да с вами оно как-то не успевает надоесть.
Бородач шмыгнул носом и почесал плечо.
– А может, вы абрамовские?
– Какие еще абрамовские? – промычал Фролов, преодолевая гул в затылке.
– Да ты-то, может, и нет. А твой приятель точно. А? – обратился он к пареньку с винтовкой.
– Может быть, – пожал тот плечами. – Они в последнее время шибко обнаглели…
– Да в гробу мы твое Абрамово видели, – разозлился Кучник. – Даже не знаем, человек это или название деревни. Мы из Минска топаем!
Бородач усмехнулся.
– Не знают они.
Парень тоже усмехнулся. Бородач кашлянул и снял с плеча винтовку.
– Ну, в общем, некогда мне тут сопли разводить. Если абрамовские, то тем более не жаль. Дело простое. У меня задание поляну для прохода техники зачистить. Вот мы тут вашего брата насобирали в лукошко, и вы заодно сгодитесь.
– То есть как «зачистить»? – опешил Фролов.
– Поле немцем заминировано. А вы по нему пойдете. Не пойдете, здесь ляжете. Доступно излагаю или шпрехен зи дойтч?
Кучник побагровел.
– Ты что же, сука, делаешь?! Мы же только что жизнью рисковали! Нас немец через минное поле, как собак подопытных, гнал. У нас товарищ там остался. На ваших же минах подорвался.
– Так что, наши мины, что ли, виноваты? – зло прищурился бородач. – Может, нам вовсе не минировать? Может, нам немца сразу в Москву пустить? Да я смотрю, вы – ребята шустрые.
– Ты что, дядя, совсем умом набок съехал?! – взвился Кучник. – Я тебе русским языком говорю! Ты свой или какой?!
– Тебе, может, и никакой.
Вряд ли бородач вкладывал в эту фразу какой-то намек на национальность, но Кучник тут же завелся.
– Ах, никакой ты мне?! А может, ты и революции с Интернационалом тоже никакой, морда антисемитская?!
Бородач угрожающе передернул затвор на винтовке.
– Ну-ну, ты полегче. У меня задание поляну зачистить. И я это задание с тобой или без тебя выполню. Я своих людей гробить не буду, понял? А ты со своим дружком пойдете, как миленькие.
– Ах, так! – сверкнул глазами Кучник и выпятил грудь. – Ну на! Стреляй, гад! Стреляй простого советского человека Семена Петровича!
Играл ли Кучник в смельчака или вправду созрел до героически-бессмысленной смерти, но бородач замялся и слегка опустил дуло, видимо, не зная, что делать дальше.
– В общем, пойдете поле зачищать, и точка.
То ли дело было в усталости, то ли в тупой ноющей боли в затылке, которая сводила все очарование жизни к нулю, но Фролов вдруг рассмеялся. Надо все-таки иметь мужество оценить юмор судьбы. Даже если он черный.
– Чего это он? – смутился бородач.
– Ничего, – огрызнулся Кучник. – Рехнулся от твоих молодецких ударов по башке. Дайте хоть пожрать перед смертью.
Бородач подумал и кивнул. Возможно, не последнюю роль в этой милости сыграл внезапный смех Фролова.
Минут через пять коренастый мужик лет пятидесяти с изъеденным морщинами лицом принес им мелкой молодой печеной картошки, и они с жадностью набросились на нее. Все это время за ними присматривал тот самый молодой парень, который исполнял роль караульного. С трудом проглотив всухомятку несколько картофелин, Фролов поскреб языком по деснам и небу, снимая налипшую мякоть.
– Запить есть чем? – спросил он паренька.
Тот нехотя достал из-за пояса трофейную немецкую флягу и хмуро пробормотал:
– Все не пейте только.
– Спирт, что ли? – спросил Фролов, отвинчивая крышку.
– Почему? Вода обыкновенная.
– Жаль. Сейчас бы выпить…
– Это да, – сказал с набитым ртом Кучник и повернулся к парню. – Чего стоишь-то? Садись. Расскажи, чем вы тут таким героическим занимаетесь.