Но остальные были уже здесь — и сибилло с ними. Почувствовав крайнюю напряженность обстановки и завидев незнакомую согбенную фигуру в белом, Эрм бросился к принцессе, на ходу обнажая меч:
— Что происходит?
Принцесса молчала, сжав губы и устремив испепеляющий взгляд на строптивую девчонку. Пожалуй, впервые в своей жизни она не знала, как вести себя дальше. К счастью, раздался спокойный старческий голос:
— Ничего особенного, о дух нездешнего воина. Просто я воскрес, ты появился на пустом месте, а вот эта малышка–светлячок только что вызвала сюда самого Оцмара.
— Зачем? Если угодно будет принцессе, мы сами прибудем к нему во дворец.
— Вот взрослые мужики, а не понимаете, — фыркнула девушка. — Одно дело — мы целой делегацией. Здрасьте, мол. Не соблаговолите ли помочь? И совсем другое — получить послание: девушка с волосами цвета заходящего солнца согласна увидеться с ним возле Анделисовой Пустыни, что под городом Орешником. Вот так: согласна. А могла бы и не согласиться.
— Да уж, — проворчал старый рыцарь, — умишка у тебя в голове действительно как у светлячка. Как только князь получит твое послание, он тут же направит молвь–стрелу обратно с приказом схватить тебя и доставить к нему тихим обозом, связанную по рукам и ногам.
— Ага, связать. Как бы его самого не повязали. Нашим, — она кивнула на стоящих вокруг дружинников, — это проще пареной репы. Только он прискачет, вот увидите. Ему обещана встреча с рыжей, а он явно из любознательных.
— Что‑то я не слыхал о таком, — покачал серебристой головой Рахихорд. — И кто ему мог наобещать невозможного?
— Сибилло пообещало, — скромно вздохнул шаман. — Сибилло вещий сон был. Это когда ты уже там пребывал…
— Вещий сон! — Бесцветные губы старца скривились на пепельном лице. — Да тебе отродясь ничего, кроме жареного каплуна, и не снилось. Впрочем, когда я там, как ты изволил выразиться, пребывал, мне тоже снилась обильная снедь. Ты, младший, меня на прокорме держал? Плакали твои денежки…
Старец был настроен благодушно и необидчиво — видимо, с прошлой жизнью он оставил суетные счеты.
— Был вещий сон! — не отступалось сибилло, отдувая от губ струящиеся по лицу пряди бровей. — Не иначе, анделисы благостные наслали.
— И какая тебе от пего была благость? Ведь точно надеялся: подвесишь перед молодым князем, как перед рогатом–сосунком, морковку рыженькую — и вернет он тебя из ссылки предзакатной. А? Вижу, вернул. Как же.
— Вы опять ссоритесь, — утихомирила стариков Таира. — Может, и вернет. Как наше свидание обернется.
— Как ты решилась? — тихо прошептал Скюз.
— Да мы тут до одури будем обыскивать каждый заштатный городишко! А князь — он владыка: прикажет, и найдут Ю–юшеньку.
Шаман вдруг хлопнул себя по лбу, так что подскочила камилавка с надетым на нее офитом:
— Вспомнило сибилло, вспомнило! Говорил за столом один водонос при солнцезаконниках, что приказ им был: найти и доставить Полуденному Князю белого ребенка. А кто найдет, тому награда великая. Искать бросились, да без толку…
— Ну, что я вам говорила? — Девушка победоносно вздернула свой точеный носик. — Обращаться следует сразу в высшую инстанцию.
Мона Сэниа, словно окаменев, неподвижно глядела в одну точку. Не может этого быть. Старый болтун набивает себе цену. Сперва была байка про вещий сои, теперь — про княжеский указ… Появился Рахихорд, который и знатнее, и мудрее, а может быть, и старше, и вот шаману потребовалось утвердить свое положение. Из княжеского дворца он был изгнан, некоторое время удалось побыть приживальщиком при доме Рахихорда, но и тут не повезло. Теперь прибился к джасперянам — так нет же, появился претендент на роль старейшего…
— Когда был получен приказ? — спросила она отрывисто.
Сибилло зашевелил пальцами, подсчитывая:
— Огней двавсемь назад… или чуть поболее.
— То есть больше двух недель? Невероятно! Тогда я была еще…
Она осеклась, задохнувшись от неудержимых воспоминаний. Джаспер. Дерзкие планы побега. Сказки о далекой всемогущей Земле, планете обетованной. Причмокивающий во сне Юхани в серебряной королевской колыбельке. И руки ее Юрга, ее командора, ее благородного эрла…
— Этого не может быть, — твердо произнес Эрм, который, как старший из дружинников, имел право слова вслед за принцессой. — Тогда на вашей земле еще никто не мог знать, что мы сюда прибудем. Мы сами не знали об этом.
— Но князь видел вещие сны…
Принцесса отмахнулась от него, как от надоедливой мухи.
— А вот тут мой содорожник не врет, — совершенно неожиданно подал голос в его защиту Рахихорд. — Мальчишка сызмальства был посещаем видениями. Рисовал их па стенах, что мог — потом возводил в камне. Было. И у ведуна нашего бывает, только у него от разжижения мозгов. А у князя…
Он вдруг запнулся, словно решил не говорить лишнего.
— Я поведал нашим гостям историю Оцмара, как ты мне рассказывал, отец, — почтительно вставил Лронг.
— А, — только и произнес Рахихорд.
— Ну вот видите, все сходится на вашем князе, — подытожила Таира. — Может быть, в этом и заключалось мое, так сказать, тайное предназначение — направить вас к главе государства… или атаману, как вам больше поправится. Мне кажется, вы оба не испытываете ни малейшей симпатии к своему повелителю.
— Смотри, светлячок, сама не загорись к нему нежной страстью, — совершенно серьезно предупредил старый рыцарь.
— Ну, а если?.. — Девушка метнула на Скюза взгляд, достойный истинной дочери Евы.
— А тогда узнаешь, почему его прозвали Оцмаром Повапленным! — запальчиво выкрикнул шаман.
И прикусил язык. Но было поздно.
— А ты никак на мое место захотел, пустослов плешивый? — захихикал Рахихорд. — И то: келейка у меня была сухая, раз в день объедками потчевали… Отдохнешь там годик–другой.
У шамана водянистые глазки вдруг обрели глубину и блеск кошачьих зрачков:
— Тьфу, брехун залежалый, накличешь! Привык мечом махать, а как силы не стало, языком лягаешь!
Таире вдруг показалось, что слово “год” употребляется здесь в каком‑то ином значении, чем на Земле. Она, как всегда, хотела уже вмешаться в перебранку старцев, но за нее это сделал Лронг:
— Ты утомлен, отец. Позволь напоить тебя отваром подремника и отнести в летающий дом?
— Сдались мне твои поносные травки! Сейчас бы кубок доброго вина!..
— Ой, это я вам мигом! — Таира порхнула в люк, даже не спросив разрешения их семейного лекаря. В захламленном до предела корабле найти заповедный сосуд с инопланетным нектаром оказалось не так‑то просто, и когда она вернулась, у корабля оставались одни старики.
— Где народ? — осведомилась она.
— Дозорные спать пошли, двое доблестных витязей на мечах состязаются, остальных озаботила закуска, — быстро доложил шаман, потирая ладони при виде вина.
Таира прислушалась — действительно, из‑за бурого кустарника доносился лязг металла.
— А на вашей дороге, я гляжу, по лишнему пальцу в руке, — с завистливыми интонациями заметил старый воин. — Это и для захвата сподручно, и меч в кисти тверже…
— И еще бы водички, — перебил его шаман. — А то как бы с отвычки… Осрамится доблестный рыцарь Рахихорд.
— Что‑то не видно здесь воды, — засомневалась девушка. — А уж что касается срама, то кому‑то лучше помолчать.
— Мала ты старшим выговаривать, светлячок, — снова стал на защиту–сотрапезника Рахихорд. — А за водой во–он туда сбегай, Анделисову Пустынь всегда на Ручье возводят, чтобы Чернавкам сподручнее было. Обеги кругом — найдешь.
— Ой, и правда! — Таира схватила объемистую чашу и вприпрыжку помчалась к черному массиву плотно стоящих деревьев. Ручей она там, внутри, видела, но сейчас без талисмана, обеспечивающего скрытность, заходить на запретную территорию что‑то не хотелось. С какой же стороны сподручнее обойти?
В узком — едва ногу просунешь — просвете между стволами виднелись карминно–красные заросли кустарника. Что‑то заставило девушку вглядеться пристальнее, и она чуть не вскрикнула: полускрытое яркой листвой, прямо перед ней чернело бесформенное пятно маски, и до неправдоподобия светлые глаза сверкали в ее косых прорезях, приковывая к себе. Долго, очень долго эти глаза не мигая глядели на Таиру, потом приглушенный маской голос торопливо произнес:
— Он солгал.
И все исчезло — и глаза, и маска. Даже листья не шевельнулись. Девушка подождала еще немного, потом направилась вдоль живой ограды в глубокой задумчивости. Наткнулась на ручей. Вода была красноватая, железистая. Набрала. Побрела обратно, к своим старикам. Кто же из них солгал? Рахихорд? Да он ничего особенного не говорил, только колдуна вышучивал. А сам колдун? Ну, этот, похоже, врет беспрестанно, но что же такого важного было в его словоблудии, о чем стоило предупреждать?
Она обогнула девятикупольный массив корабля и незаметно приблизилась к тому месту, где на охапках сухой травы возлежали старцы. Говорил шаман:
— …с мечом в руке — да разве это страх? Ткнут тебя, и уплывешь в ночной мрак на вечное отдохновение. И в темнице тягомотно, но не боязно, смерть придет — как заснешь… Одним сибиллам ведом подлинный ужас, потому как нет у них надежды на спасение в могиле. Да и кары вам, людишкам смертным, разве придумаешь? Раздвоить — так это миг один, зажарить аль утопить — подолее, но разве сравнишь это с муками сибилло заточенного?
— Врешь, не заточали тебя.
— А то знаешь? Прапрадедов твоих тогда под солнцем еще не грелось, когда меня Кана–Костоправка заточила. Наследника ей, вишь, захотелось, кабанихе старой, всем двором утрюханной! Ни одно заклинание ее не пробрало.
“Если врет, то до чего убедительно!” — подумала Таира.
— Ну, бросили меня в придорожный колодец каменный; пока караваны шли, меня еще потчевали — кто подаянным куском, а кто и калом рогатовым. А как прихолодилось, кормиться стало нечем. Тогда я принялось ступени, в каменной стенке выгрызать, да только зуб поломало. Он и сейчас там лежит, как ночь опускается — чую, ноет он от холода… Ты не думай, что у меня только тело мое бессмертно, — каждая частичка моя, хоть зуб, хоть волос, нетленны, и ежели я хоть ресницу на дороге уроню — потом век свой буду глазом дергать, когда на нее наступят. Вот так.