А была это небесная исследовательница с космического корабля, прилетевшего из соседней Солнечной системы изучать Землю. Опускалась на «летающей тарелке» в безлюдное местечко набрать для химического анализа родниковой воды, попала в грозу и потерпела аварию. Вот теперь-то и ремонтировала свою «летающую тарелку», чтобы вернуться на космический корабль, который ждал ее над пустошью, опоясанной для безопасности невидимой стеной.
Уже на борах черника поспела, выскочили маслята, а девчонка все гостит, пропадает целыми днями в тайге. Жалко Февральке невеличку. Пораньше стал с рыбалки приходить. Ужин приготовит, стол накроет и ждет.
Нарвал раз букет белозоров и подарил ей. Понюхала цветы и печально сказала:
— В наших краях такие не растут… Спасибо…
Однажды девчонка припоздала. Февралько забеспокоился: глушь вокруг, мало ли что могло случиться? Хоть и жутко, но побежал на дальний кедровый хребет. Прибежал и видит: высоко-высоко в небе всё та же самая серебристая рыбка висит, а к ней, с каждой секундой уменьшаясь в размерах, летит голубоватая искорка. Подлетела, нырнула рыбке в рот — и та мгновенно исчезла…
Долго искал Февралько девчонку, так и не нашел. Вернулся домой, сел на лавку и уставился в пол. Такая тоска на него навалилась, хоть в Тунгуске топись. Видит — в щелке между половицами знакомая брошь застряла. Поднял ее — и так ему сразу легко и весело стало! Ни днем, ни ночью с находкой не расставался.
Вскоре выпал снег. Февралько с рыбалки на охоту переметнулся. Отохотился зиму и летом опять поплыл на лодке в понизовье к богатому купцу пушнину на товары менять. Столкнулся там на деревенской улице с девчонкой. Хоть и росточком невеличка, зато — коса золотющая, брови соболющие, глаза синющие. В том же розовом платье, только на груди броши нет.
— Вот и свиделись! — рассмеялась.
— На-ка свою потерю, — обрадовался Февралько, протянул ей на ладони медную брошь с серебристой рыбкой в середочке. — Почему не попрощалась… — И прикусил язык: не дай бог, опять околесицу о себе понесет.
— Как это не попрощалась?! — обиделась девчонка. — А кто тебе с речного бугра белым платочком махал?
Наменял Февралько у богатого купца на пушнину разных товаров, обвенчался с невестой и увез ее к себе жить.
Убиралась молодая жена в избе и наткнулась на старую берестяную шкатулку на полке. Открыла — полнехонькая голубоватых стекляшек. Кликнула мужа. Февралько глянул — и ахнул:
— Алмазы?! Ну, тятенька! Ну, маменька! Всё в нищих рядились… — и перекрестился: — Простите за грубые слова, царствие вам небесное…
Перебрались разбогатевшие Февралько и невеличка в губернский город Иркутск, обучились грамоте и ударились строить по Сибири детские приюты и школы, как будто их кто-то специально толкал на это богоугодное дело.
Больше века прошло с тех пор, как небесная исследовательница потерпела аварию в сибирской тайге. Ученые по сей день спорят между собой. Одни говорят, что это упал камень, другие — глыба льда. Даже со спутника сфотографировали пустошь, где деревья в одну сторону повалены. Имеет она, оказывается, форму сердца.
ПЬЯНЫЙ БЫК
Тысячи лет назад жил на знойном юге в стеклянном дворце царевич Сполох. Был у него красный бык, на котором он катался по диким степям.
А на холодном севере жила в хрустальном дворце царевна Журчинка. Была у ней голубая корова, на которой она каталась по дикой тундре.
Ничего они друг о друге не знали. Целыми днями упражнялись в стрельбе из лука. До того метко стреляли, что могли попасть в падающую звезду.
Ехал раз царевич по берегу Лены — брала она в те времена свое начало на знойном юге, а кончалась на холодном севере, — вдруг видит: белый кречет ловит в небе гагару. Пустил стрелу в сокола и выбил перо из левого крыла.
Рассердился белый кречет и проклекотал:
— Гореть тебе неугасимым огнем и ходить холостым, пока не встретишь прозрачную царевну.
И улетел за облака.
Хотел Сполох бросить перо в реку, а гагара не дала:
— Береги его, еще пригодится.
Воткнул соколиное перо в шапку. Стал гореть неугасимым огнем и бояться воды.
То же самое произошло и с царевной Журчинкой. Ехала по берегу Лены, видит — белый кречет ловит в небе гагару. Метнула в сокола стрелу и выбила перо из правого крыла.
Рассердился белый кречет и проклекотал:
— Быть тебе прозрачной и незамужней, пока не встретишь горящего неугасимым огнем царевича.
И улетел за облака.
Хотела царевна бросить перо в реку, а гагара не дала:
— Береги его, еще пригодится.
Воткнула Журчинка соколиное перо в шапку. Сделалась прозрачной и стала бояться огня.
Жили они себе, жили. Царевич на красном быке по диким степям катался, царевна на голубой корове — по дикой тундре. Совсем отбились от родительских рук.
Пришло время царевичу жениться, а царевне замуж выходить. Сосватали ему невесту с гремучего востока, а ей жениха — с туманного запада. Не по душе они пришлись Журчинке и Сполоху. Отказались идти под венец. Разгневанные родители прогнали ослушников с глаз долой.
Царевич ускакал на красном быке в дикие степи, а царевна на голубой корове — в дикую тундру. Стали там жить, друг о друге мечтать. Он ест всухомятку жареную дичь, боится воды, она — ягоды, боится огня.
Сидел раз царевич на берегу и, забывшись, погляделся в реку. Подхватила она отражение и понесла вниз по течению. Несла, несла и принесла к месту, где царевна поила голубую корову.
Увидела Журчинка отражение царевича, хотела поймать, а голубая корова — хоп! — и выпила. Запечалилась царевна — свет не мил.
Плыла мимо гагара и спросила:
— Отчего, подружка, невесела? Расскажи, может, я чем помогу?
Жаль ей Журчинку: пугливой бедняжка стала, прозрачной.
Рассказала царевна обо всем гагаре, та облегченно вздохнула:
— Это же царевич Сполох! Живет на знойном юге, куда каждую осень зимовать улетаю.
— Помоги встретиться с ним, — взмолилась царевна.
Подумала-подумала гагара и говорит:
— Вот что, красава, поглядись в реку, а я твое отражение царевичу Сполоху доставлю. Если понравишься — сам тебя найдет.
Погляделась Журчинка в реку, подхватила гагара отражение и побежала по воде на исток. Добежала до царевича Сполоха, тот увидел отражение царевны, хотел его поймать, чтобы получше разглядеть, а красный бык — хоп! — и выпил.
— Скажи, добрая птица, — упал на колени царевич, — кто это был?
— Царевна Журчинка, — ответила гагара. — На севере живет.
Сел царевич Сполох на красного быка, поехал на холодный север.
А царевна Журчинка в это время, не дождавшись весеннего прилета гагары, поехала на голубой корове на знойный юг. Долго ехали, окликая друг друга. Встретились на излучине реки и обнялись. Окутало шелковое облако прозрачную царевну и горящего неугасимым огнем царевича и тут же рассеялось. Стали они такими, как прежде.
Собрались ехать, родителям в ножки поклониться, а красный бык и голубая корова от долгого пути копыта стерли. Призадумались царевна и царевич.
Летела над плесом гагара и завернула к ним.
— Отчего такие пасмурные?
— Бык и корова копыта стерли…
— Стоит ли из-за этого кручиниться, — успокоила гагара и надоумила: — Плывите на плоту, как раз в хрустальное царство и уткнетесь.
Послушались они мудрую гагару, связали крепкий плот. В дорогу травы красному быку и голубой корове нарвали и понеслись по реке. Ели бык и корова траву, одна пьяная травинка возьми да и попади быку, съел — опьянел и стал буянить. Плот накренило и давай бить о крутые берега…
Где упал бык — вырос красный утес, а чуть ниже по течению, где упала корова, — встали с обеих сторон голубые скалы.
Царевну и царевича спасли соколиные перья: во время крушения приподняли влюбленных над водой и плавно вынесли на сушу. Стоят Журчинка и Сполох на берегу, радуются, что миновала их смерть, вдруг сверкнул над ними белой молнией кречет, выхватил свои перья и растаял в небе.
Помахали ему благодарно вслед царевна и царевич и назвали красный утес Пьяным Быком, а извивающийся чешуйчатой змеей между голубых скал перекат — Чертовой Дорожкой. Взялись за руки и пошли навстречу жизни…
Плыл я в лодке по Лене, задрал голову полюбоваться на белого кречета, реющего над Пьяным Быком, упала шапка на воду, вспорхнула гагарой и засвистела крылышками вниз по Чертовой Дорожке царевну Журчинку и царевича Сполоха искать. Найдет ли? Тысячи лет прошло…
СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ
Жил на крутом берегу Лены добрый дедушка Север. Никого у него, кроме солнечных зайчиков, не было. И когда они убегали ночевать в дремучие леса, в избушке становилось темно, а дедушке Северу тоскливо.
Каждое утро он ходил в огород поливать капусту. Солнечные зайчики тоже сложа лапки не сидели. Гонялись вокруг Огородного Пугала за белой бабочкой. Злая-презлая была, так и норовила бедного дедушку Севера укусить. Откуда она появилась в этих мирных местах, никто не знал.
Пришли как-то раз в огород и ахнули: у Огородного Пугала изо рта капустный лист торчит, на грядке кочана не хватает.
Солнечные зайчики давай Огородное Пугало стыдить:
— Тебе доверили овощи караулить, а ты что творишь?
Оно от обиды глазки выпучило, мычит: дескать, не виновато. Солнечные зайчики свое гнут — в драку лезут, прогнать грозятся.
Отозвал их в сторонку дедушка Север и говорит шепотом:
— Вот что, ребята: устроим-ка засаду! Не бегайте сегодня ночевать в дремучие леса, а спрячьтесь вон в той ямке и накройтесь лопушком. Если поймаем Огородное Пугало с поличным, тогда и прогоним.
Наступила ночь. Притаились солнечные зайчики в ямке под лопушком. В щелку за Огородным Пугалом подглядывают.
Вдруг видят, появилась в огороде старуха. Сломила кочан, сунула Огородному Пугалу в рот капустный лист и хихикнула:
— Ешь, да не подавись…
Солнечные зайчики как выскочат из засады:
—