Шубу эту я сразу признал и сказал Чапаеву:
— Да тут, по-моему, ваши кавалеристы делят одежку Тужилкина.
— Это того, кто у вас, Константин Иванович, самовар с медалями отобрал? — вспомнил Чапаев.
— Его самого! — подтвердил я.
— А ну-ка, глянем, что за шуба.
— Лисья, — объяснил я. — Тужилкин бросил ее, когда от меня удирал.
Чапаев засмеялся:
— Выходит, обхитрил он вас, Константин Иванович? Скрылся? А жаль. Коли убежал, может против нас снова пойти. Нельзя было упускать его.
Кавалерист тем временем, набросил шубу на свои широченные плечи и, подбоченясь, насмешливо воскликнул:
— Чем не ухарь-купец?
Чапаев подошел поближе к весельчаку и приказал строго:
— Отдай шубу вон ему, — он кивнул в мою сторону. — Это его трофей.
Я шубу не взял. Сказал Чапаеву:
— Пусть Топорков ее носит. Она ему нужнее. Шинель на нем вся истерзанная и сам едва живой.
Чапаев согласился:
— Верно рассудили, Константин Иванович!
Чапаев забрал у кавалериста лисью шубу и накинул на плечи Топоркова.
— Носи! — сказал. — А то, чего доброго, простудишься. С кем мне тогда песни петь?
И тут Василий Иванович снова глянул в мою сторону:
— А вам, Константин Иванович, за то, что вы без сожаления уступили шубу своему товарищу и в нынешнем бою отменно орудовали саблей, дарю вот это.
Василий Иванович вынул из кармана часы на цепочке и преподнес мне.
Вечером Чапаев с эскадроном поскакал обратно в Пугачев. А мы под водительством Семена Кузьмича Рязанцева вместе с освобожденными березовскими пленниками двинулись в Новый Петроград.
В полночь были уже дома.
Илья Васильевич Топорков, возвратясь к себе домой, три дня ходил в лисьей шубе.
Как только чуток поправился, сразу же пошел в сельский Совет. Бросил шубу на кумачовый стол и сказал председателю Семену Кузьмичу:
— У тебя страшная болезнь, туберкулез. Тепла тебе больше моего надобно. Барская шуба согревает все одно, что горячая печь. Так что прими ее и носи на здоровье!
Шубу Семен Кузьмич принял. Но поступил с ней по-своему. Уговорил жену сшить из лисьей шубы меховые шапки-ушанки для бедняцких детишек.
Из лисьего меха было сшито пятнадцать шапок.
Одна досталась моему сынишке — Васятке.
Он пять зим ходил в ней, пока голова его не стала больше, чем размер лисьей шапки.
С к а з в о с ь м о йКРАСНЫЕ СОКОЛЯТА
Под нижней полкой с обувью дедушка Костя хранил небольшой сундучок, обитый железом. Однажды он достал из него пожелтевшую бумажку и протянул мне:
— На-ка, прочти, внучек, — сказал. — Это приказ нашего уездного ревкома. Еще в восемнадцатом году чапаенок Петька Козлов (никто, кроме него, в селе не умел на машинке печатать!) подарил мне этот документ, перепечатанный им собственноручно. Подарил, значит, для того, чтобы я всегда вспоминал красных соколят, с которыми мы в Липовке познакомились. Нас с Петькой штаб охраны революции направил тогда в чапаевский отряд бороться с липовскими контрреволюционерами.
Я взял бумагу и, с большим трудом разбирая поблекшие буквы, стал медленно, по слогам читать:
— «Ввиду возникшего в Липовском районе контрреволюционного восстания, закончившегося убийством некоторых руководителей местных Советов, революционный комитет сообщает, что с 1-го сего марта, впредь до особого распоряжения, Липовский район объявлен на военном положении. Для подавления контрреволюционного восстания мобилизуется вся Красная гвардия Липовского района. Вся власть в этом районе принадлежит военному комиссару Чапаеву, командированному Советом для подавления восстания. Все вооруженные силы этого района подчиняются его распоряжениям. Местные общественные и правительственные организации тоже обязаны беспрекословно подчиняться распоряжениям военного комиссара Чапаева. Не подчиняющихся его требованиям, сопротивляющихся Советской власти немедленно арестовывать и под усиленным конвоем отправлять в Пугачев».
— Грозный приказ, не правда ли? — спросил дедушка, когда я, взмокнув от напряжения, кое-как закончил чтение. — Мы с Петькой, конечно, гордились, что и нас позвали на такое важное боевое дело.
В Липовке, как и в Березове, чапаевцы очень быстро утихомирили мятежников. Крестьяне не знали, как и благодарить нас, своих спасителей.
Казалось, революционный порядок мы установили и можно отменять военное положение в районе.
В штабе был уже и приказ такой заготовлен. Петьке Козлову поручили на машинке тот приказ отпечатать.
И вдруг где-то неподалеку от штаба взрыв ухнул, пулемет застрочил. В чем дело?
Выбежали мы вслед за Чапаевым на крыльцо, а нам навстречу — местная учительница.
— В школе, на чердаке, — сообщила она встревоженно, — с пулеметом кто-то засел. Кинул гранату. Потом строчить начал…
Учительница повела нас к школе задворками.
Пришли. Петька увидел лестницу на земле. Мы ее подняли и приставили к чердаку. Осторожно взобрались наверх. Глядь, а там — ни души. Пулемет перевернут, отстрелянная патронная лента валяется.
— Наверное, он в школе, — воскликнула учительница. — А там детишки перепуганные…
И она бросилась к школьному крыльцу.
Мы с Чапаевым — за ней.
Открываем дверь в класс и кого видим? Рыжего Тужилкина Ивана Павловича!
Лежит он на полу в офицерской шинели и со связанными руками. На него грозно наседает веснушчатый пацан с ученической линейкой. Машет ею, словно саблей, и кричит:
— Только у меня пикни!
Но тому и пикнуть нет мочи: рот заткнут тряпкой, которой мел с доски стирают. Мычит что-то невразумительное и ногами дергает. Они у него тоже спутаны веревкой.
— Это и есть наш управляющий Тужилкин, — сказал я Чапаеву. — Но уже без лисьей шубы.
— Сколько лиса ни блудила, — ухмыльнулся Чапаев, — а в наши руки угодила.
Рядом, насупившись, стояли ребятишки. Кто палку в руках держал, кто полено, а кто и табурет. Бородатый школьный сторож охотничью двустволку на Тужилкина наставил.
— Крепко скрутили бандита! — похвалил Чапаев.
Сторож на это ответил:
— Сообща, всем классом крутили. Храбрый народ — мальчишки! На чердак, словно чертенята, ворвались с диким визгом. Бандит не ожидал. А тут еще и я на него с ружьем. Он и руки вверх. Сдернули мы его с чердака и стали вас ждать. В таком вот виде.
Чапаев глянул на школьников, улыбнулся.
— Спасибо, соколята, за доброе дело, за отвагу! — сказал.
Потом учительнице:
— Отличных соколят воспитали!
Учительница ответила:
— Когда-то у меня и Илюша Топорков учился…
— Да?! То-то Илья Васильевич такой командир отменный! — похвалил Чапаев.
Связанный Тужилкин вновь зашевелился, промычал сквозь тряпку.
Василий Иванович нагнулся, выдернул кляп у него изо рта. Сурово спросил:
— Как в Липовку попал?
Тот не ответил. Отвернулся от Чапаева.
Школьный сторож сказал за него:
— Вчера из Березова в Липовку на тачанке примчался. С офицерами. Пытался склонить мужиков к новому бунту. Да ничего не вышло.
Чапаев презрительно хмыкнул в усы и сказал:
— Ничего, теперь расплатится за все.
В тот же день под усиленным конвоем отправили Тужилкина в уездный ревком.
А вечером Чапаев попросил Петьку Козлова приклеить на двери штаба бумажку, подписанную самолично Василием Ивановичем. На бумажке четкими черными буквами было напечатано, что с контрреволюцией в селе раз и навсегда покончено, военное положение в Липовском районе отменяется.
С к а з д е в я т ы йЛИХОГО СОЛДАТА И СМЕРТЬ БОИТСЯ
Наступила весна. Шумливые грачи возвратились с юга, стали вить гнезда в лесу, на другом берегу Большого Иргиза.
И вдруг ранним утром басовитый гудок ворвался в грачиные переговоры, вспугнул птиц.
— Пароход! — радостно закричал я и потянул дедушку за рукав. — Побежим смотреть!
Пароход «Чапаев» на нашей мелководной речке, бегущей к Волге, появлялся лишь в пору большой воды. Его после ледохода ожидали с нетерпением. Особенно мы, мальчишки. Как только загудит, все бегом к реке.
На этот раз я побежал с дедушкой. Мы заняли место на берегу возле дощатых сходней.
— Кто желает прокатиться до Пугачева, — объявил с палубы матрос, — покупайте билеты!
— А не поехать ли и нам с тобой, внучек? — спросил дедушка и, услышав мой ликующий крик, махнул рукой: — Была не была! Беру билеты. А ты, Вова, быстренько мчись домой, попроси бабу Катю приготовить узелок с едой нам на дорогу. Да не забудь бинокль прихватить!
Никогда я не бегал так стремительно, как в то утро.
Возвращаюсь с узелком и биноклем, а дедушка уже ждет меня с билетами.
Вот это было путешествие! Если бы не дедушка, я бы ни на секунду не оторвался от бинокля. Так бы смотрел и смотрел. Столько красоты вокруг: цветут сады, зеленеют до самого горизонта колхозные поля, коровы пасутся на лужайке, и солнце ярко сияет, аж в глазах рябит!
Но как только наш «Чапаев» приближался к какому-нибудь селению, дедушка забирал у меня бинокль и сам наводил его на берег.
Это были те самые села, которые в революцию чапаевцы от белых освобождали. Дедушке очень хотелось посмотреть, какие они стали теперь.
И вот наш «Чапаев» причалил к пристани города Пугачева.
Мы сошли на берег, и дедушка первым делом повел меня к небольшому дому у реки. Оказалось, что в доме этом жила когда-то семья Василия Ивановича.
Теперь здесь музей. Под стеклом на стенах и столах много разных фотокарточек.
На одной большой фотографии, где засняты чапаевцы из Нового Петрограда перед отправкой на фронт, я сразу узнал дедушку Костю и даже запрыгал от радости.
Потом мы бродили по городу, и, когда вышли на широкую площадь, дедушка вдруг взял меня на руки, усадил себе на плечо и сказал:
— Запомни, внучек, это место. Мы с чапаенком Петькой Козловым и другими односельчанами — ты их видел сегодня на снимке в музее — находились тогда, весной восемнадцатого, вот тут, где стоим сейчас с тобой. Отсюда повел нас Чапаев в первый поход на Уральск…