вдруг рассердившись, крикнул: — Голову прячь! Голову, дурень, держи ниже!..
«Все на один лад, — подумал Митюшка. — И дядя Федосей, и этот… Всё об голове да об голове. Что там голова! Хоть ещё разок поглядеть бы на Чапая!».
ПЕРЕД АТАКОЙ
Вдруг раздалась команда:
— Перебежка!
Сразу вся цепь вскочила, и все кинулись вперёд.
Митя тоже побежал со всеми. И бежал, пока не услышал новую команду:
— Ложись!
Все разом легли на землю, и Митя тоже. С минуту он лежал неподвижно, а потом потихоньку поднял голову и огляделся. Он увидел, что цепь впереди, а он отстал. Тогда он пополз на животе, пониже опустив голову, потому что пули так и свистели, так и жужжали в воздухе.
Короткими перебежками двигались бойцы. Каждый знал только одно: слушать своего командира.
Теперь Митя, стараясь не отставать, бежал рядом со своим бородатым соседом. Как и тот, подчиняясь словам команды, он падал и прижимался грудью к земле, наскоро окапываясь ладонями и шашкой. И всякий раз, когда припадал к земле, облегчённо вздыхал. Так спокойно казалось лежать и так страшно под пулями!
До Орловки было уже недалеко. Перед тем как идти в атаку, чапаевцы залегли в глубокой меже.
Теперь снаряды рвались вокруг них на лугу. То здесь, то там взлетало густое чёрное облако. И Мите казалось, что земля уже ходит под ним ходуном и весь воздух содрогается.
Но вот со стороны Орловки быстрыми, короткими бросками пошли неприятельские цепи.
Митя ясно видел, как вскакивают серые в завесе дождя солдаты с погонами, как устремляются вперёд, ложатся на землю, чтобы через мгновенье снова вскочить и бежать.
Митя глядел, а сердце у него колотилось шибко-шибко. Ещё немного — и добегут, а там начнут колоть штыками, рубить шашками…
Страшно!
А с нашей стороны почему-то молчок. Ни выстрела, ни звука. Все лежат, не шевелятся. Может, от страха?
Митя покосился на бородатого соседа. Тот смотрит в сторону, откуда набегают чужие солдаты, только незаметно, чтобы боялся.
Поглядел Митя налево. И этот не боится. Брови сохмурил, лоб наморщил, крепко ухватил винтовку, даже пальцы побелели.
Митюшка прикусил губу. Неужто он забоялся? Нет уж… Разве он трус? Разве он станет бояться?
А всё-таки страшно лежать и видеть, как волнами, одна за другой, захлёстывая луговину, бегут цепи врага.
АТАКА
А враг всё ближе, ближе… Кажется, ещё немного — и добегут, затопчут, уничтожат штыками молчаливо лежащие цепи чапаевцев.
Но вот раздаётся осипший от волнения голос командира:
— Не вставать! Подпустить — и огонь по команде! Спокойно, спокойно, не робей, ребята! Сейчас мы им дадим жару…
В ту самую минуту, когда сероватые фигуры вскакивают, собираясь ринуться вперёд, откуда-то сбоку, из-за кустов, ударила громкая пулемётная дробь.
— Огонь! — тут же приказал командир и взмахнул рукой.
Все только того и ждали. Сухо, чётко защёлкали винтовочные выстрелы.
— Ещё огонь! — снова крикнул командир.
Второй залп прозвучал ещё дружнее, крепче.
А с другой стороны, из-за пригорка, уже затрещал, забил второй пулемёт. А там третий, четвёртый…
Белогвардейцев как ветром повалило: они упали, прижались к земле.
В этот самый миг Митюшка второй раз увидел товарища Чапаева.
На своём великолепном рыжем коне, в развевающейся бурке, он выскочил откуда-то сбоку, из-за пригорка, и полным галопом понёсся вдоль цепей. Позади скакали ординарцы, вестовые, связные, и ближе всех главный ординарец — Петя Исаев.
По цепям пронёсся чуть слышный шёпот: «Чапаев… Чапай… Василь Иваныч…». Не было бойца, не было командира, который не оглянулся бы на Чапаева.
СМЕРТЬ ЧЕЧИКА
Близкий взрыв потряс воздух. Сверкнуло пламя. Столб земли взметнулся перед самой мордой коня. Конь вместе с Чапаевым будто провалился в яму.
— Василь Иваныч! — рванулся к Чапаеву ординарец Петя Исаев. — Василь Иваныч!
Чапаев лежал на земле. Края бурки, словно крылья подстреленной птицы, широко раскинулись возле него. Петя Исаев соскочил с коня:
— Василь Иваныч…
А по цепи из уст в уста уже передавалась страшная весть:
— Чапай убит!.. Убили Чапаева!..
И туда, где под буркой лежал Чапаев, несмотря на огонь врага, со всех сторон бежали командиры, красноармейцы.
Петя сдёрнул с Чапаева бурку. Повернул к себе его голову. Наклонился к его лицу.
— Василь Иваныч! — вдруг крикнул он. — Жив! Куда ранен? Скажи… Сейчас санитаров… Я мигом…
По щеке Чапаева текла тонкая алая струйка, но глаза были живые, блестящие.
— Пустое! Ничего не надо… Коня посмотри, что с ним. Я-то цел. Помоги ногу высвободить.
Рыжий конь был убит. Убит наповал. Только сейчас, минуту назад, он скакал вперёд, полный сил и жизни. А теперь — лежал на земле, разметав свою огненную гриву, согнув передние ноги, будто и мёртвый собирался скакать.
«ВПЕРЁД, ЗА МНОЙ!»
Меж тем враг оправился и снова готовился к атаке. Он шёл на сближение мелкими, незаметными перебежками.
Но Митя этого не видел. Закрыв лицо, он дрожащими губами повторял: «Убили, убили, убили…»
И бойцы, растерянные, подавленные горем, не замечали, что противник всё ближе и ближе…
Вдруг Чапаев вскочил.
— Вперёд, ребята, за мной! — крикнул он таким голосом, что его услыхали все. — Не бывать такого, чтобы Чапая тронула вражья пуля! За мной! Ура!
Митя вздрогнул и отнял ладони от лица. Жив, жив Чапаев! Щека в крови, но жив, командует, бежит вперёд…
Вся цепь разом вскочила, сорвалась с места, и бойцы с винтовками наперевес рванулись за Чапаевым.
— Товарищи, вперёд, за мной! Ур-ра! Ур-ра! — кричал он, взметнув над головой шашку. — Вперёд, на врага!
Тут Митя тоже вскочил, тоже поднял повыше свою обломанную шашку и закричал тонким пронзительным голосом:
— Ура, за Чапаем! Ура, на буржуя!
Задыхаясь от быстрого бега, он боялся только одного: чтобы ему не отстать от бойцов и от товарища Чапаева, который был впереди всех.
По-прежнему рвались снаряды, свистели пули, вырывая из рядов то одного, то другого. Вон бородатый красноармеец, что ещё недавно был соседом Мити по окопчику. Вдруг он остановился и, выгнувшись всем телом, медленно, боком повалился на землю. Митя оглянулся, хотел вернуться к бородатому, но Чапаев был впереди. И Митя изо всех сил побежал вперёд за Чапаевым…
Ничто не могло остановить наступательный порыв красных войск. Они ворвались в село Орловку, захватывая пулемёты, орудия, подводы со снаряжением, пленных.
«ИДЁМ, ТЕБЯ ТОВАРИЩ ЧАПАЕВ ТРЕБУЕТ!»
Даже представить было невозможно, что недавно на подступах к селу, да и в самом селе шло жестокое сражение.
Умытое дождём, уже спокойно сияло солнце. Мокрая зелень ярко блестела. А посерёдке улиц уже беззаботно расхаживали куры, разговаривая со своим огромным, важным петухом. И бабы, уже звеня вёдрами, бежали за водой, переговариваясь с красноармейцами, поившими у колодца коней. И уже где-то забористо заливалась гармошка и тренькала балалайка.
Правда, издали ещё доносились отдельные перекаты орудийных залпов — это другие красные части продолжали гнать противника. На улицах ещё валялись разбитые повозки, брошенные винтовки. Виднелись глубокие воронки — следы взорвавшихся снарядов. Кое-где чернели обгорелые строения. Казалось, ещё не рассеялся в воздухе пороховой дым и горький запах пожарищ. Но это было уже делом прошлого.
Митя ходил по селу и всюду смотрел дядю Федосея. Но обозы ещё не подтянули, знакомой двуколки нигде не было. И хотя Мите до смерти хотелось есть, потому что утром ничего не пришлось пожевать, он, высматривая однорукого кашевара с походной кухней, не столько думал о горячей похлёбке и хорошей краюхе хлеба, сколько о том, какой ответ придётся ему держать дяде Федосею, когда тот его начнёт бранить за самовольный поступок. Да, попадёт ему по первое число! Это уж обязательно.
Вдруг его окликнул знакомый голос:
— Эй, хлопчик!
Митя остановился. Прямо на него, рукой придерживая шашку, шёл чапаевский ординарец Петя Исаев.
— Ты нынче в Потаповском батальоне был? — пристально разглядывая Митю, спросил Петя Исаев.
Сердце у Мити вдруг забилось шибко-шибко. Неужто Чапаев его приметил?
— Был, — распрямляя плечи, ответил он.
— Тогда идём. Тебя товарищ Чапаев требует.
В ШТАБЕ ЧАПАЕВА
Когда Митя прошёл мимо часового в просторные сени, он сразу услышал шумный многоголосый говор.
Петя Исаев пинком открыл дверь, за которой слышались голоса, и Митя шагнул через порог.
Здесь находился штаб Чапаева.
Горница была полна народу и голубого махорочного дыма. В углу, возле окна, красноармейцы-связисты налаживали телефоны. А на столе, у стены, где были навалены бумаги и карты, на дребезжащей машинке выстукивал донесение командир-штабник. Здесь же стоял Чапаев и что-то читал по бумажке. Стол посреди комнаты был накрыт скатёркой, и на нём, поблёскивая медными боками, фыркал и пыхтел огромный, двухведёрный самовар.
Когда Митя вошёл, все сразу смолкли и посмотрели в его сторону. И Чапаев, подняв глаза от бумажки, бросил на него быстрый взгляд.
— Теперь рапорт, и можно за чай! — сказал он и начал читать, громко и медленно выговаривая каждое слово: — «Доношу, что бой под Орловкой и Ливенкой закончился полным разгромом противника. Участвовали четыре стрелковых полка и один кавалерийский полк. Противник потерял убитыми до тысячи человек…». Сколько подвод? — обратился он к сидевшему за столом начальнику штаба. — Подсчитали?
— Подсчитали. Двести пятьдесят, — быстро ответил тот.
— Двести пятьдесят. Так и пиши: «Двести пятьдесят подвод со снарядами, десять пулемётов…». А винтовки подсчитали?
— Да разве их так сразу подсчитать! Их там тысячи навалены. Не успели!
— Ладно, точные сведения дадим дополнительно, а пока напишем: «…и много тысяч винтовок». Так. «В бою тяжело ранен вновь назначенный командир второго полка Курсаков, убит помощник командира третьего полка товарищ Спицын и командир батальона того же полка. После боя под Орловкой и Ливенкой противник занял Липовку, откуда был выбит и бежал в Брыковку». Давай подпишу.