Сложив крылья, он камнем упал на скачущего витязя я вонзил когти в его кольчугу. Дунай покачнулся, роняя копье. Мчащийся жеребец его запнулся на бегу, завизжал и рухнул вместе с седоком и его противником.
Потрясенные его падением, Даждь и Агрик поскакали туда и явились в тот самый момент, когда Дунай уже поднялся. Его дрожащий жеребец отбежал в сторону, вздрагивая всем телом, а Дунай отчаянно наскакивал на Гамаюна, который оборонялся от его выпадов крыльями и голосил при этом так, словно на него напали убийцы.
— Хозяин! — заверещал он, заметив Даждя. — Спаси! Я не виноват!
Но витязь не успел и пошевелиться. Как раз в этот миг полог леса раздался, и к сражавшимся вышла огромная корова, черная как ночь. Остановившись на опушке леса, она вскинула лобастую голову — и прозвучал тот самый рев, который путники слышали накануне.
Гамаюн и Даждь увидели ее одновременно, но если витязь просто застыл, не веря своим глазам, то полуптица ринулась к корове с отчаянным воплем:
— Вот они! Вот они! Я про них говорил!
Дунай круто развернулся, готовый к новой схватке.
— Смотри, как я разделаюсь с твоим змеем… — начал он, но увидел корову и остолбенел, хлопая глазами.
Черная корова была почти на локоть выше в холке самого Хорса и в три раза толще. Ее огромные рога, лирообразно изогнутые, грозно торчали вверх, фиолетовые глаза строго оглядели всех по очереди и остановились на Дажде.
— Как я понимаю, здесь кто‑то хочет со мной сразиться? — прозвучал неожиданно высокий грудной голос.
Дунай, стоящий в боевой стойке с оружием наготове, ахнул и выронил меч и щит, безвольно опустив руки.
— Не может быть, — прошептал он пораженно. — Корова…
— И не просто корова, — откликнулся Гамаюн с оскорбленным видом, обращаясь к Дунаю, — а сама владычица Земун–небесная… А ты — «змей, змей»!.. Чуть меня не прирезал… Хозяин, да скажи хоть ты ему!
Даждь спешился, приблизился на несколько шагов и отвесил корове почтительный поклон.
— Приветствую тебя, Земун! Честью прошу — не сердись на нас. Не со зла мы, от незнания!
Черная корова свысока поглядела на его склоненную голову.
— Я не сержусь на вас, — промолвила она кротко. — А на тебя в особину — я знаю, как ты к Велесу относишься…
— Я нарочно ее к вам вывел, — бесцеремонно перебил Гамаюн. — У нее беда, ей помочь надо!
Люди опять вскинулись на болтуна, но, услышав про несчастье, забыли о нем. Корова глубоко вздохнула, понурившись. Огромная слеза повисла на ее реснице.
Даждь подошел вплотную и осторожно снял слезу.
— Поведай нам твое горе, — попросил он. — Ты всегда была добра ко мне, я постараюсь тебе помочь.
— Конечно, я благодарна тебе за эти слова, — ответила корова, — но помочь мне никто не в силах… Ты же знаешь, витязь, что ежегодно по весне рожаю я дочь, телочку, Велесу сестру. В этом году все повторилось, как всегда. Родилась у меня телочка — как и я, черная, лишь на лбу белая звездочка. Росла она здесь, в горах, на сочной траве да материнском молоке, а три дня назад налетели всадники — люди и нежить вместе. Меня отогнали, а дочку мою–убили и с собой унесли…
Земун замолчала и отвернулась.
Пораженный Даждь сжал кулаки.
— Кто мог сотворить такое? — воскликнул он. — Мать–владычица, знаешь ты их? Хоть раз видела ль?
— Нет, — вздохнула Земун.
— Ну хоть что‑нибудь! Как мне найти их, чтобы отплатить? Хоть одну примету!
— Примету? — Земун грозно подвигала челюстями. — Имя предводителя я вроде слыхала, хотя и не уверена… О каком‑то Кощее они все твердили, хотя мне не до этого было. Вот разве это. Но поможет ли?
— Даждь задумчиво потер лоб. — Где‑то я уже слышал это имя, — произнес он. — Вспомнил!.. Ехидна мне говорила, что ее братец, Кощей, за мной охотится! Зачем — того она не ведала, но если это так, то в горы он по моим следам пробрался… Благодарствуй, Земун–влады- чица, и не горюй. Повстречаю Кощея — отплачу за твое горе!
Еще раз поклонившись корове, он решительно направился к своему коню.
— Погоди‑ка, друг, — остановил его Дунай. — Да ты, никак, решил за этим Кощеем охоту устроить? А твое ли это дело? Ты ж вроде как должен сыскать, чем чару свою наполнить?.
— Чару? — встрепенулась Земун. — Какую чару?
Не отговариваясь, Даждь достал из тороков Грааль, показал его корове и поведал ей всю историю, все приключения вплоть до сегодняшнего дня. Земун внимательно осмотрела чару.
— После гибели моей дочери осталось в моем вымени молоко, — молвила она. — Никому оно теперь не нужно, течет бесполезно на землю. Освободи меня от лишней тяжести — авось оно поможет тебе!
Корова развернулась боком, давая всем возможность увидеть полное вымя. Оно едва не трескалось от переполнявшего его молока и казалось каменным от натуги. Из сосков тонкими струйками капала белая жидкость и впитывалась в землю.
Даждь оценивающе посмотрел на Грааля, потом на вымя, подошел к корове и опустился подле нее на колени.
Освобожденная от молока, Земун тепло попрощалась с людьми и ушла в горы. Ее опустевшее вымя свободно болталось под брюхом, уменьшившись почти втрое, но чара была по–прежнему пуста — только опять на дне блестела капелька, на сей раз молока.
— Ничего, — жизнерадостно улыбнулся Гамаюн. — Еще что‑нибудь попробуем!
Словно очнувшись, Даждь оглянулся на него:
— Как? Ты еще здесь?
— А что? — Гамаюн мигом нахохлился, поставив дыбом перья. — Нельзя? Камень ничей, горы пока тоже!
— Ты наш разговор третьего дня помнишь?
— Какой? — невинно поинтересовался Гамаюн.
— Ты обещал, что покинешь нас после того, как мы наберем воды, — напомнил Даждь. Лицо его стало непроницаемым, как всегда, когда он разговаривал с Гамаюном. — Не помнишь?
— Помню, — храбро заявил тот, — но воды ты, хозяин, не набрал. Не хочет чара ее принимать. А вот когда она наполнится, тогда…
— Нет! — оборвал его витязь. — Ты уже достаточно с нами побыл. Я должен был тебя прогнать еще в тот день, да вое откладывал — думал, ты сам сообразишь. Но теперь хватит. Ты свободен и лети куда хочешь!
— Но я хочу с вами! — закричал Гамаюн, кидаясь к Даждю. — Возьми меня с собой, хозяин!
— Я больше тебе не хозяин, — прикрикнул на него Даждь. — Прощай, и не вздумай мне мешать! Не хочу тебя прогонять, но приходится, раз ты сам не понимаешь…
Гамаюн сгорбился, повесив голову. Казалось, даже перья его потускнели.
— Понимаю, — мрачно буркнул он. — Прощай.
Он вдруг резко снялся с места и взлетел, круто ввинчиваясь в небо. Вскоре он уже казался маленькой черной точкой в синеве.
— А все‑таки ты мой хозяин! — донеслось издалека.
После нескольких дней пути трое всадников наконец спустились с гор и окунулись в леса.
Это был узкий перешеек между краем болот и холмов Невриды, которую вдоль и поперек когда‑то изъездил Даждь, и огромной землей племени ванов, родичей венетов, к которым принадлежал Агрик. Где‑то чуть южнее прошли детские и юношеские годы Дуная, откуда он начал свой путь, — в общем, места были по разной причине близки всем троим, и не зря они поневоле задержались в пути.
На поляне ярко горел костер, освещая бродящих поблизости лошадей. В его свете чернела одинокая. фигура сторожа — он стоял у огня, задумчиво глядя на пламя.
Дунаю не хотелось спать. Приближалась макушка лета, заветная Купальная ночь, когда он должен был окропить живой водой тело жены и вернуть жизнь ей и нерожденному ребенку. Если они поторопятся, то как раз в нужный день приедут в заветное место. Только бы не задержало ничего — меньше семи дней осталось!
Думы о будущем так сильно занимали воина, что он не заметил внимательных глаз, следивших за ним из ближних кустов.
Кощей сам решил взглянуть на неуловимого врага, за которым он столько лазил по горам и лесам, но не мог приблизиться. Даждь был сильным и опасным чародеем — он смог свернуть горы и ухитрился одолеть саму Ехидну, с которой никто не был в состоянии справиться. А потому его можно было взять только обманом.
Сейчас самое подходящее время — если бы не этот сторож. Убить его — так он и умирая поднимет тревогу, а с проснувшимся Даждем совладать будет трудно.
Однако зачем убивать? Дунай так поглощен собственными думами, что даже Кощею было понятно, о чем он размышляет. Дело за малым — как ни слаб Кощей в колдовстве, но внушить часовому покинуть пост он сможет.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Даждь и Агрик спали возле костра. Короткая ночь подходила к концу — скоро уже за деревьями заблещет рассвет. На поляну со всех сторон наползали туманы, костер начинал потрескивать и стрелять искрами в сыром воздухе.
Сменившийся последним, Дунай пребывал в нетерпении. Как мало осталось времени, и как много надо проехать дорог! Он успеет точно в срок, если не опоздает из‑за какой‑нибудь мелочи. Он исполнит долг, а потом… Останется ли он ради ребенка с женой или же покинет ее, не простив смерти княжны? Что делать? Об этом следовало подумать хорошенько в одиночестве, а когда рядом, люди, нет времени сосредоточиться. А вдруг Даждь затеет охоту за этим Кощеем? Ведь сколько дней уже колесили по горам! Нет, Даждь, конечно, парень что надо, с таким в огонь и воду, но у Дуная свое дело есть. Сначала долг, а потом все остальное.
Внезапно витязь выпрямился, осененный. И как он сразу не догадался? Надо просто уехать! Приближаются урочные дни, и если он исчезнет, Даждь его поймет.
Сорвавшись с места, Дунай бросился собирать вещи, стараясь действовать как можно осторожнее, чтобы не разбудить спящих. Ночь кончается, ничего с ними не случится.
Кощей усмехнулся, видя, как торопливо и осторожно собирает свои вещи Дунай, и попятился прочь, туда, где был привязан его конь. Выждав, пока витязь отъедет подальше, можно будет напасть на спящих.
Далеко не всякое дерево могло выдержать вес Гамаюна, а потому тот поневоле часть ночей был вынужден проводить на земле или на высоких пнях. На сей раз ему повезло — попался старый дуб, обожженный молнией и рассеченный ею надвое. Одна половина его засохла, но вторая была еще крепка, а слом образовывал приличную площадку — на ней бы смогли устроить гнездо даже орлы. Гамаюн устроился меж ветвей и прекрасно провел ночь.