На поляне всюду валялись тела наемников. Труп единственного павшего волка уже таял, превращаясь в туман, из которого и был создан. Затоптанный костер еще дымился. Перепуганные лошади жались друг к дружке. Подле них на земле сидел Гамаюн, раскинув крылья. Лицо, шея, грудь и когти его были перепачканы кровью.
Опираясь на меч, Даждь отер рукавом лоб — с годами подобные упражнения становились для него все труднее. Он взмок — порванная на боку рубаха липла к телу.
Встретившись взглядом с Гамаюном, Даждь направился было к нему, но в это время тихий стон привлек его внимание. Мысленно ругая себя, Даждь отложил меч и склонился над Дунаем.
Несмотря на страшную рану в груди, тот был еще жив. Кровь пузырилась на его губах при каждом вздохе, но витязь поднял на Сварожича мутнеющий взор и попытался улыбнуться.
— Прости, — еле слышно прохрипел он. — И прощай…
Рядом жалобно всхлипнул Агрик, прячась за щитом умирающего. Он так и не выпустил из рук его оружия, и Дунай поискал отрока глазами.
— Агрик, — позвал он одними губами, — малыш… Где ты?
Отрок упал перед ним на колени и торопливо протянул воину меч.
— Я здесь, — сказал он. — Вот, возьми…
— Нет… — Дунай закашлялся, и кровь потекла у него изо рта, заливая бороду. — Оставь себе… Носи мой меч и щит… В память, как сын…
Отшатнувшийся Агрик судорожно стиснул рукоять меча, прижав его к груди.
— Прости меня, — опять молвил Дунай уже Даждю. — Из‑за меня все… Я тайком уехать хотел, да вот как оно обернулось… Умираю я…
— Нет. — Даждь горячо стиснул плечи воина. — Ты будешь жить — я исцелю тебя!
— Поздно. — Глаза Дуная закрылись. — Конец мне… Жены вот, жаль, не спас…
Словно проснувшись, Даждь выпрямился.
— Я сделаю это за тебя, — воскликнул он. — Ты нам жизнь спас, я должен отплатить тебе за добро. Скажи, куда ехать, где найти ту пещеру?
— Не трудись, брат… Видать, не судьба… Грех на мне великий, из‑за него все… Слушай! — вдруг рванулся он вверх.
Даждь мигом обхватил его за плечи, помогая сесть.
— Говори! Что ни скажешь — все исполню, — пообещал он.
Глаза Дуная запали, голос ослаб, но произнес он на удивление твердо:
— Я помню, что ты говорил.., предсказано тебе чару наполнить, чтоб оживить ее… а чем — не сказано… Так ты, брат, вот что — отвори мне кровь… Мне все одно не жить, а она пусть тебе послужит… Авось и сгодится на что… Исполнишь?
Удивляясь услышанному, Даждь не смог ответить. Он во все глаза смотрел на лицо Дуная и заметил, как тот перестал дышать.
Из оцепенения Даждя вывел Гамаюн. Подковыляв ближе, он заглянул в лицо Дунаю и молвил:
— Умер. Что думаешь делать, хозяин?
— А что надо? — откликнулся Даждь.
— Он кровь свою тебе отдал. Возьми ее, пока не поздно.
— Да ты что? Ты думаешь, что говоришь? Как я могу? Зачем?
— Воля умирающего должна быть исполнена, — непреклонно заявил Гамаюн. — Ты сам клялся ему.
Взгляды их встретились. Гамаюн сердито встопорщил перья, но Даждь вдруг опустил глаза и кивнул Агрику:
— Принеси чару!
Агрик сорвался с места.
Тем временем Даждь уложил тело Дуная на траву и, дождавшись, пока отрок принесет Грааль, одним движением вырвал дротик из груди мертвого.
Словно ожидавшая этого момента, густая темная жидкость хлынула наружу, подчиняясь немому призыву чародея. Агрик, не в силах вынести страшного зрелища, отвернулся, закрывая лицо руками. Кровь вмиг наполнила чару до краев, но прежде, чем Даждь поверил в удачу, она вся ушла — на сей раз не оставив даже капли на дне.
Разъяренная неудачей, Яблоня в тот же день покинула Кощея, заявив, что сама найдет способ расправиться с убийцей сестры. Легко выследив Сварожича, она отправилась по их следам, выбирая удобный случай.
Кони топтали пышный мох, пробираясь дремучим бором. Впереди мелькал просвет — небольшая прогалина над рекой, возле которой всадники собирались устроить привал и переждать удушающую жару, которая стояла более десяти дней. За все время не выпало ни капли дождя, и небо казалось раскаленным, как угли в костре. Спасение было только в лесу, где подстерегала другая опасность — духота.
Кони не спешили, что позволяло Гамаюну не терять из виду всадников — в густой чаще он не мог лететь и был вынужден идти пешком, неуклюже переваливаясь на ходу. Это тоже было не слишком удобно, но Гамаюн упорно продолжал следовать за Даждем, опасаясь слишком часто попадаться ему на глаза, чтобы не гневить.
Сам витязь меньше всего был склонен замечать настырного спутника. Откинувшись в седле, он внимательно изучал недавний трофей — одну из сабель, что досталась ему больше месяца назад в день гибели Дуная.
— Странно, — наконец сказал он. — Видишь, Агрик, вот здесь, у рукояти, было клеймо — знак мастера. Его нарочно изуродовали — видимо, для того, чтобы никто не догадался, откуда оружие. Это может означать…
Он задумался и замолчал. Пользуясь случаем, Гамаюн вприпрыжку нагнал его.
— Это может означать, что кое‑кто не хочет быть тобой узнанным, — воскликнул он торопливо.
— А ты откуда здесь взялся? — ахнул Даждь. — Разве я не велел убираться тебе своей дорогой? Повторяю — ты мне ничего не должен и можешь быть свободен. Что заставляет тебя следовать за мной?
Гамаюн не смутился и не растерял напористости.
— Я могу помочь тебе, защитить, — начал объяснять он.
— Благодарю, я сам могу постоять за себя.
— Ага, как в тот раз, когда Дунай бросил тебя! — ехидно усмехнулся Гамаюн. — Кто тогда поднял тревогу? Он?
Даждь досадливо отмахнулся и снова уставился на саблю.
Все же мысль Гамаюна оказалась дельной. Форма клинка была и в самом деле знакомой, вот только где он ее видел? Несомненно, это было давно — лет десять или пятнадцать назад.
Задумавшись, Даждь не заметил, как лошади выехали на прогалину.
По ней текла узкая мелкая речушка с темной от опавшей листвы водой. Берега ее густо поросли осокой и ивняком, кроме того места, где над водой нависали сучья огромной раскидистой яблони, усыпанной мелкими дикими яблочками, что отлично утоляют жажду и голод.
Лошади резко остановились и опустили головы, спеша напиться. Толчок вывел Даждя из задумчивости. Он осмотрелся и сразу заметил дерево.
— Туда, — кивнул он Агрику. — Отдохнем в тени, а заодно и яблок попробуем. Они хоть и мелкие, но на такой жаре должны уже созреть.
…Затаившаяся на ветвях Яблоня слилась с корой. Снизу ее совершенно нельзя было разглядеть. Она впилась ногтями в дерево и застонала сквозь стиснутые зубы, когда увидела, что ее враги направились прямо к ней. Она уже не однажды вот так вставала у них на пути, но всякий раз всадники проезжали мимо. И наконец ей повезло. Теперь бы только захотели отведать яблок, надежно отравленных самым сильным ядом. Одного плода было достаточно, чтобы навеки успокоить любого человека.
Лошади вброд пересекли реку, и всадники спешились, сразу направившись к яблоне, к вящей радости притаившейся в ветвях колдуньи. Агрик тут же растянулся на траве, а Даждь остался стоять, поигрывая саблей и внимательно разглядывая ее. Клинок в его руке то вращался, то выписывал сложные фигуры так легко и стремительно, словно жил своей жизнью.
— Отличное оружие, — задумчиво сказал витязь. — И Гамаюн на сей раз совершенно прав. Ты только посмотри, Агрик, — это не бронза и не медь — это настоящий кровавый металл, или, как называют его далеко на западе, небесное железо. Его очень трудно найти и еще труднее обработать, поэтому считается, что владеть им могут только боги.
Услышав про богов, Агрик резко сел.
— Боги? — воскликнул он. — За тобой охотятся боги?.. Как же ты надеешься с ними сразиться?
— У меня меч из такого же металла, — спокойно ответил ему Даждь. — Кроме того, не забывай, что и я могу считаться богом. Но если это не обычное оружие, то, значит, я знаю место, где его сделали, — их не так‑то много на свете. И если я там был…
Он глубоко задумался, вертя клинком так и эдак и иногда взвешивая его на руке. Особенно тщательно • изучал он рукоять там, где по краю гарды шел мелкий узор. Внезапно лицо его напряглось.
— Не может быть, — воскликнул он. — Пекло?
— Что? — Агрик мигом оказался рядом.
— Видишь этот силуэт горы в венке из цветов? — Даждь показал отроку испещренную узорами гарду. — Это клеймо Пекла. Личный знак мастера уничтожен, но мне он не важен… Это значит, малыш, что в Пекле что‑то происходит. И либо князь Волхов задумал что‑то дурное, либо, что вернее, этот Кощей хочет свергнуть его, если уже не сверг. А ведь там…
Мысль о том, что где‑то в предгорьях Пекла живет его бывшая жена, повергла его в ужас. Марена, конечно, ведьма и когда‑то обошлась с ним дурно, но она всего лишь женщина. Завоеватель может причинить ей вред.
— Мы должны предупредить Марену, — сказал Даждь. — Может быть, она нуждается в помощи, но и сама сможет нам помочь и посоветовать, что делать с чарой.
Увлеченный этой мыслью, Даждь убрал саблю в тороки и вернулся под яблоню.
— Вот спадет немного жара — и пойдем, — объявил он отроку.
Усыпанные яблоками ветки клонились почти до земли, образуя настоящий шатер. Не вставая, Агрик сорвал яблоко покрупнее и, подумав, вдруг протянул его Даждю.
Проходя вброд реку, лошади замутили илистое дно, а потому подошедший позже к воде Гамаюн некоторое время ждал, пока река отнесет муть в сторону. Тогда он сам зашел в воду и сперва напился, чавкая и захлебываясь. Не удовольствовавшись этим, он забил крыльями по воде, поднимая брызги и позволяя воде скатываться по оперению на спине прозрачными, как льдинки, шариками. Блаженно улыбаясь, Гамаюн барахтался в воде до тех пор, пока не понял, что вымок весь, до последнего перышка. Тогда он выпрямился, встряхнулся и, тяжело взмахивая намокшими крыльями, поднялся в воздух.
Так хотелось поразмяться как следует, но в лесу развернуться было негде, и Гамаюн просто поднялся выше в небо, к самым верхушкам деревьев, прежде чем круто снизиться прямо на яблоню.