Хлопок миномётного выстрела, прозвучавший в относительной тишине условно мирного дня, производит на опытного человека совсем иное впечатление, нежели свист и чирканье пули. Пуля – дура. Мина – совсем иное дело. А потому, заслышав хлопок, все трое – Дани, Шаймоши и женщина со стетоскопом – повалились под бок «хорьха». Град острого металла ударил в стену дома выше того места, где совсем недавно стояла женщина. За первым хлопком последовал второй, третий. Но теперь мины падали в отдалении, там где могла всё ещё стоять полевая кухня.
– Проклятые большевики! Лупят из миномёта по своим же. Вчера какая-то сволочь палила из парка. Тот самый парк, что напротив здания их бывшего Горсовета.
Слово «Горсовет» Шаймоши произнёс по-русски, и Дани почувствовал, как дрогнула женщина. Сейчас она лежала совсем рядом. Он чувствовал её дрожь и тепло. Он слышал её запах, странный, химический запах доктора или медицинской сестры. А потом он услышал топот ног, стенания, плачь. Кто-то жаловался по-русски. Кто-то звал по именам близких.
– Доктор Серафима! Она должна быть где-то здесь! – причитал надтреснутый, старческий тенорок.
Дани никак не мог определить, кто искал доктора Серафиму, мужчина или женщина. Наконец он увидел озабоченное лицо Шаймоши.
– Вы целы, господин лейтенант? Тогда вставайте. Нам надо двигаться дальше. Сначала они превратили своих же граждан в нищебродов, а теперь сами палят по ним из миномёта. Проклятое, большевистское семя!
– Наверное, все целы, – внезапно сказала женщина. – Раненые бы кричали.
– Мертвецы не умеют кричать, – проговорил Дани.
Женщина поднималась с земли, настороженно озираясь. Губы её беззвучно шевелились, снова и снова повторяя имя «Матвей». Дани проворно вскочил на ноги. Шаймоши уже запустил двигатель «хорьха» и распахнул пассажирскую дверь.
– Я могу вас подвезти. Куда вам? – Дани улыбнулся.
Женщину испугал его вопрос, но отказаться наотрез она не решалась. Она сделала несколько нерешительных шагов по направлению к «хорьху». Дани распахнул перед ней заднюю дверь автомобиля. Теперь ей оставалось только наклониться, чтобы забраться в салон автомобиля. Дани подал ей руку. Она отстранилась. Инстинктивное движение. Женщина боится Дани. Ещё бы! Одетый в офицерскую форму вражеской армии, вооруженный, он мог, разумеется, представлять некоторую опасность.
– Меня не следует бояться, – Дани снова улыбнулся.
Женщина колебалась. Её сомнения разрешил новый минный разрыв, последствием которого стал громкий рёв. Дани уже приходилось слышать такое – так вопят умирающие лошади. Через мгновение к первому голосу присоединился второй, жалобный, причитающий. Кто-то частым речитативом повторял на венгерском языке одно и то же: «О, Боже! Только не это! О, Боже! Спасите» и снова «О, Боже! Только не это…».
Женщина, не долго думая, кинулась на голоса. Она на ходу стаскивала пальто и Дани, наконец догадался, что под ним на ней был надет обычный медицинский халат.
Дани повалился на переднее сиденье «хорьха».
– Давай за ней! Быстро! – скомандовал он, захлопывая дверь.
– Капитан Якоб…
– Быстро!
Шаймоши выжал сцепление, и «хорьх» заколыхался следом за женщиной. Теперь никто и не помышлял о воронках. И Дани, и Шаймоши видели на углу полевую кухню. Пыльный щебень вокруг неё был залит кровью. Понурый мерин фельдфебеля бился в оглоблях. Из его выпуклого бока била кровавая струя. Самого Бартола не было видно. Зато вой и стон стоял такой, словно они вдруг оказались в операционной, где кромсают тела на живую, без наркоза.
Женщина бежала с невероятной быстротой. Белая её косынка съехала на шею, толстая коса вырвалась на волю, расплелась. Тёмные волосы струились за её спиной подобно знамени.
Выскакивая из автомобиля на ходу, Дани услышал, как за спиной лязгнул затвор автомата. Предусмотрительный Шаймоши никогда не убирал оружие в багажник. Сам Дани уже извлёк из кобуры пистолет. Проспект Революции и вливающаяся в него узкая, убегающая к реке уличка совершенно опустели. Лишь севернее, в той стороне, откуда они приехали, мелькали редкие фигуры прохожих. Вокруг, на дистанции выстрела, Дани мог видеть лишь повозку и женщину, бегущую к ней. В кого же Шаймоши собрался стрелять? Слева от него высился большой пятиэтажный дом. На желтой стене были видны остатки архитектурного декора. Все оконные стёкла в здании были выбиты и заделаны старой фанерой. На филенчатой двери, ведущей в подъезд, висел внушительный замок. Дани приостановился. Как же люди попадают в дом, если подъезд его заперт?
– Вон он! – закричал Шаймоши.
Грянула автоматная очередь. Пули чиркнули на стене дома. Пласты отбитой штукатурки ссыпались на землю. Женщина остановилась, принялась озираться. Лицо её разительно переменилось. В нём не были ни тени страха или тоски. Пугающая решимость загнанной в угол жертвы читалась на нём. Жертвы? Пожалуй, жертвой вполне мог стать вооруженный автоматом Шаймоши, или сам Дани со своим пистолетом и хорошей боевой закалкой.
– Я ищу своего сына, – внезапно сказала женщина. – Вы не видели его? Темноволосый мальчик. Похож на меня. Худенький. Девяти лет.
– Ребёнку не место на этих улицах, – примирительно проговорил Дани. – Каждый день – налёт.
Сирена ПВО взвыла, подтверждая его слова, но громче её был треск автоматных очередей. В кого с таким остервенением палит Шаймоши? Дани сделал несколько шагов и наконец увидел арку – проход на задворки дома с выбитыми стёклами. В проёме арки была видна пыльная зелень тополей, куча щебня – видимо, во дворе дома некогда стояло здание поменьше. Теперь оно превратилось в руины. Там же притулился обгорелый остов небольшого грузовика – скорее всего, это была русская полуторка, – несколько мусорных баков и ни одного человека, ни приблудного кота, ни курицы. Пули били в пыльный грунт, поднимали в воздух фонтаны щепы, рвали металл и резину покрышек.
– Шаймоши! – Дани завопил, пытаясь перекричать сирену ПВО, но ординарец не слышал его.
Теперь Шаймоши короткими очередями расстреливал мусорные баки. Наконец, исчерпав боекомплект, он бросил пустой рожок на под ноги. Теперь надо было достать из бокового кармана ранца другой. О! Шаймоши всегда был чрезвычайно запаслив. В любое время года, будь то зима или лето, на любом месте дислокации, будь то передовая линия боёв, ближний или дальний тыл, ординарец Дани везде и всюду носил за плечами вместительный ранец. Неисчерпаемый ранец Шаймоши, подобно волшебному горшочку из сказки, содержал в себе всё необходимое. Дани мог не волноваться о сухом пайке и патронах. Вот и теперь, вместе с автоматом Шаймоши выхватил из «хорьха» свой солдатский ранец.
– Капрал Шаймоши! – Дани со всей силы ударил своего ординарца между лопаток. – Слушать моё приказание!
– Я видел диверсанта! – ловким движением Шаймоши установил по месту новый рожок.
– Прекратить стрельбу!
Вой сирены стих вместе с автоматными очередями. Басовитое её гудение и грохот сменились воплями протяжными и жалостливыми. Знакомые звуки. Значит, Бартол всё ещё жив. Дани стал озираться. Проспект Революции был по-прежнему пустынен. Голос сирены разогнал последних прохожих по убежищам и подворотням. Где же женщина? Дани увидел её стоящей на коленях возле повозки. Руки её и передняя часть халата были покрыты кровью.
– Шаймоши, за мной!
Капрал Бартал лежал на баку. Он ворочал из стороны в сторону вытаращенными глазами. Он шлёпал губами, произнося нечто невнятное. Он стучал по выщербленной мостовой толстым задником кирзового сапога. Капрал лежал в луже крови и от каждого удара его пятки в воздух поднимался фонтанчик алых брызг. Китель его, и клеёнчатый фартук, и сизые усы – всё было покрыто кровью. Женщина ловкими движениями перевязывала его кровоточащие руки. В качестве жгута она использовала ремни конской сбруи, которые нарезала ножом Бартола. Сам инструмент, украшенный символикой 2-й Венгерской армии, валялся тут же на мостовой. Дани на минуту залюбовался её выверенными движениями. Скольких раненых ей довелось перевязать? В этом простом, казалось бы, вопросе таилась скрытая опасность. Дани слышал отдалённый грохот бомбовых разрывов – на этот раз авиация большевиков утюжила северные районы города, а значит, к вечеру следует ждать нового нашествия танков-самоубийц. А Бартол шлёпал и шлёпал губами:
– Гёрш… мой бедный Гёрш… – услышал Дани.
– Гёрш – это его мерин, – пояснил подоспевший Шаймоши. – Бартол любил зверьё и женщин. Капитан Якоб сделал правильный выбор, поставив его на эту работу. Тут добряк Бартол оказался на своём месте. Но большевики убили его. Твари!
Раненая лошадь умирала в оглоблях, истекая кровью. Дани выстрелом в голову прекратил её агонию. Резкий хлопок выстрела вернул Бартолу дар речи.
– Это мальчишка… маленький такой… хромоножка… он кинул гранату… Зачем? Проклятые большевики!
Женщина завершила перевязку, поднялась на ноги.
– Могу я идти, господин лейтенант? – твёрдо спросила она. – Этого человека надо отправить в госпиталь. Скорее всего, он потерял обе руки, но, может быть, что-то ещё удастся сделать.
– В убежище женщина врач, – Шаймоши старательно выговаривал слова немецкой речи. – Большевики могут убить вас.
Женщина, мельком глянув на Дани, быстро пошла прочь.
– Она считает нас врагами, но при этом почему-то помогла Бартолу. Она не понимает ни слова по-венгерски, но говорит на чересчур уж правильном немецком, – проговорил Дани.
– Да! Красивая баба! Надо грузить Бартола в «хорьх». Эх, запачкает он нам всю обивку. Но не бросать же человека…
Приговаривая так, Шаймоши примерялся поднять с земли тело раненого. А Дани смотрел вслед женщине. Та быстро шла по проспекту Революции на юг, туда, где стоял их «хорьх». Слева и справа под стенами домов материализовались фигуры людей. Как всегда, после налёта, они казались призрачными, вынырнувшими с того света, тенями. Вот женщина поравнялась с той самой аркой, которую несколько минут назад обстреливал Шаймоши. Вот наперерез ей из густой, пыльной тени вывернулся тощенький человечек. Человечек б