ыл обряжен в грязную светлую рубаху навыпуск и лихо заломленную кепчонку. Такие головные уборы любят носить русские мужики. Но фигура была слишком уж тщедушной для взрослого мужчины, если только тот не являлся карликом. Человечек перемещался чрезвычайно быстро, своеобразным подпрыгивающим аллюром. Его левая нога была заметно короче правой. Он перебросились с женщиной лишь парой слов, после чего человечек издал протяжный звук, очень похожий на стрекотание летучей мыши. В ответ на его призыв из подворотни выскочил ребёнок. Совсем небольшой мальчишка лет девяти. Он быстро нагнал женщину и продолжил путь об руку с ней. Вся троица направлялась прямиком к «хорьху».
– Слышите? «Максимы Горькие» улетели. Это уже не бомбы рвутся. Это танковые пушки. Слышите? А наши противотанковые орудия им отвечают. Опять попёрли на танковое поле! Вот тупой народ! Как тараканы, берут нахрапом, не жалея живой силы, – рассуждал ординарец Дани.
Шаймоши наконец поднял Бартола и попытался поставить его на ноги. Ноги Бартола подгибались и нипочем не хотели удерживать его тело в вертикальном положении. Стон раненого, переходящий в крик, заставил женщину обернуться. Плечи её дрогнули. Карлик, спотыкаясь, полез в «хорьх».
– Что же он делает, скотина! Там же у меня… – заорал Шаймоши.
Верный ординарец Дани оказался перед тяжёлым выбором: бросить раненого и схватиться за автомат или предоставить событиям двигаться своим чередом к, возможно, неприятной развязке. Дани поднял пистолет. Двигатель «хорьха» взревел. Никелированная труба исторгла синий выхлоп. Машина дёрнулась назад. Задние дверцы сами собой распахнулись. Женщина запрыгнула в салон первой и в этом была её ошибка. Мальчишка, в последний момент выдернув из её ладони свою, бросился наутёк. Дани быстро перезарядил пистолет, но паренёк оказался ещё быстрее. Он бежал по ломаной, сложной траектории и до того, как Дани или Шаймоши успели открыть огонь, скрылся в лабиринтах разрушенного квартала по левую сторону проспекта Революции. «Хорьх» рванулся вперёд.
– Угонщики! – взревел Шаймоши. – Нация воров! Бесноватые самоубийцы! Они забыли, как на прошлой неделе на том вот фонарном столбе болтался их учителишка. Капитан Якоб подвесил его за челюсти!!!
– Да. Он умирал три дня в страшных муках. Каждый из жителей этого города видел его. Тем не менее…
Дани нежно нажал на курок. На этот раз, против обыкновения, он целился долго. Пуля ударила в диск заднего колеса. «Хорьх» вильнул на ходу, но скорость не сбросил. Шаймоши наконец решился избавиться от своей ноши. Он Бросил Бартола на землю и кинулся догонять «хорьх». Тишину проспекта Революции взорвала новая череда отчаянных воплей. Дани выстрелил второй, третий, четвёртый раз. Каждая пуля попала в цель. Одна из них разнесла заднее стекло. Другая размозжила левое зеркало. Третья разбила замок багажника. Задняя дверца распахнулась. Заднее левое колесо было пробито. Покрышка звонко хлопала по асфальту. Набирая скорость, «хорьх» мчался по проспекту Революции. Дани опустил пистолет, когда сирена ПВО снова подала голос. Ей отозвалась зенитка. Пушка работала где-то совсем рядом, вероятно, во дворе соседнего дома.
Он возник над их головами внезапно. За воем сирены и грохотом зенитки они не услышали звука двигателей. Крестообразный силуэт «Максима Горького» пал на проспект Революции и помчался следом за «хорьком». Рот Шаймоши распахнулся в беззвучном вопле. Забавное, в общем-то, зрелище. Седеющие, неаккуратные усы, два ряда ровных, желтоватых зубов, свирепые глаза навыкате. Дани смеялся, а пулемётчик «Максима Горького» поливал проспект Революции свинцом. Огромная машина шла рискованно низко. Впрочем, риск был вполне оправдан. Незначительная высота бреющего полёта в данном случае спасала его от огня зенитки. «Хорьх» шмыгнул в боковую улицу и скрылся из вида. Куда же подевался мальчишка?
– Довольно бесноваться, Шайоши. Надо извлечь этого червя хоть из-под земли. Используем его как наживку.
Засунув Бартола под колёса его полевой кухни, Шаймоши метался по проспекту Революции. Видом своим забавным и свирепым одновременно он напоминал ищущего след пойнтера. На первый взгляд его зигзагообразные перемещения казались хаотичными. Но Дани знал – его верный ординарец ищет подходящее транспортное средство. Дани присел на колесо повозки. С севера доносилось уханье пушек и трескотня перестрелки. За стеной ближнего дома твердила своё «бум-бум-бум» зенитная пушка. Слышался звон и шелест падающих гильз. В воздухе над проспектом Революции разгорелся нешуточный воздушный бой. Дани с наслаждением наблюдал за пируэтами истребителей.
– Меня убил русский мальчишка, – прохрипел Бартол. – Он бросил в мою повозку гранату.
– Хромоногий калека? Тот, что угнал «хорьх»?
– Другой. Совсем маленький, но дикий. Тут одичаешь в этих руинах. – Бартол снова застонал.
– Ты видел его? Сможешь узнать?
Дани осторожно прикоснулся кончиками пальцев к колючей щеке капрала. Бартол был очень бледен, но кровь из ран перестала сочиться. Женщина действительно была хорошим врачом. И достойным врагом.
– Тебе надо в госпиталь. Срочно!
Дани огляделся. Шаймоши пока не было видно. Верный ординарец шмыгнул на одну из боковых улиц и пока не показывался. Минуты текли. Бартол то проваливался в небытие, то возвращался назад.
– Поймайте его, – прошептал он. – Чёрная неблагодарность должна быть отомщена.
– Разумеется!
– Меня похоронят на кладбище в городском парке, на виду у уродливой статуи главного большевика. А я хочу быть похороненным на родине. Вы ведь из Буды? Так, господин лейтенант?
– Да. Называй меня просто Дани.
– Это противоречит субординации!
– Да какая там субординация! Ты отвоевался, дружище. Для тебя я больше не лейтенант, не командир, а просто боевой товарищ – Даниэль Габели.
– Я хочу быть похороненным на Фаркашрети теметё[16]. Я из простых, но мой прадед купил там участок. Теперь все мои предки после смерти любуются Дунаем. А здесь? Что ждёт меня здесь? Ворон нагадит на солдатский крест, и главный большевик будет тянуть ко мне свою чугунную руку…
Содержательную их беседу прервал новый звук, привнесённый в какофонию воздушного боя, усилиями капрала Шаймоши. Дани обернулся. По середине улицы мчался, треща и плюясь выхлопом немецкий мотоцикл марки «Мерседес» с коляской. Шаймоши лавировал между старыми и свежими воронками, подобно заправскому слаломисту. На груди его болтался автомат, за плечами громоздился ранец. Усы воинственно топорщились. Шаймоши лихо, с разворотом остановился в метре от полевой кухни. Град мелкого щебня вперемешку с пылью обрушился на Дани и Бартола.
– Все дворы в округе полны брошенной техникой, – проговорил Шаймоши. – Это сокровище я обнаружил на соседней улице.
– Эх, Бартол! Придётся тебе трястись в коляске, бедолага, – проговорил Дани. – Не стони. Прямо сейчас ты не помрёшь.
Похоже, Шаймоши вовсе не верил в то, что Бартола удастся спасти. Или устал, или ещё бог весть по каким причинам, он гнал «мерседес» на предельной скорости. Машину трясло на неровностях, изуродованной гусеницами бронетехники, дороги. Дани левой рукой ухватился за ремень Шаймоши, а правой придерживал бесчувственное тело Бартола. Встречный, жаркий и зловонный ветер выдавливал из глаз обильные слёзы. Шаймоши вертел головой, высматривая в боковых улицах их потерянный «хорьх». Всё безрезультатно.
Санитарная рота встретила их воем раненых, оглушительной бранью и удушливым запахом карболки. Санитарная рота – небольшая, двадцать на двадцать метров, площадка, обнесённая высокой оградой. Песчаная дорога, выбегающая с одной из окраинных улиц Воронежа в сторону Дона, приводет вас к её воротам. Здесь, на КПП, дежурит взвод полевой жандармерии. За воротами, на огороженном пространстве – скопище палаток. Красные кресты на сером брезенте. Трава между палатками вытоптана. Чёрная почва утрамбована множеством ног. В углу, под широким тентом – ряды носилок. Там особенно шумно. Раненые стонут и бранятся, требуют к себе внимания, но медицинский персонал их не замечает. Время от времени под тент забегают санитары, хватают носилки и тащат их в операционную палатку, которая находится в центре обнесённой оградой территории. Над плотно запахнутыми её полами висит табличка. Надпись на венгерском языке гласит: «операционная». С северной стороны ограды под открытым, источающим лютый зной небом – ряды гробов. Всюду суета и крики. К воротам время от времени подъезжают тентованные грузовики. Неподалёку от расположения санитарной роты железнодорожная станция. Оттуда раненых отправляют в дальний тыл. Бедолаг можно увидеть в те минуты, когда их вытаскивают из палаток с красными крестами и влекут к грузовикам. Легко раненные идут своими ногами или помогают нести тяжело раненных и ампутированных. Грузовики везут и тех, и других на железнодорожную станцию.
– Какого дьявола вы привезли сюда труп?! – заорал фельдфебель медицинской службы, когда «мерседес» под управлением Шаймоши, обогнав один из таких грузовиков, на полной скорости выкатился на площадку перед операционной палаткой. – Ты контужен, капрал? Я спрашиваю: какого чёрта?
Рукава его грязного халата отвердели от запёкшейся крови. Белая, бязевая шапочка насквозь пропиталась потом. Он сорвал через голову клеёнчатый фартук. Вытер лоб и бороду шапочкой, и она тут же приобрела неприятный, розовый оттенок.
– Он ещё жив! – прокричал в ответ Шаймоши. – Это добряк Бартол. У него нелады с руками.
– К дьяволу Бартола!
– Отставить брань, фельдфебель! – Дани соскочил с мотоцикла. – Требую соблюдения субординации.
– Перед тобой офицер, сволочь, – вставил Шаймоши, наперекор уставным положениям.
– Вам надо было оставить его в сквере, у горсовета. Там кладбище. Там и морг. Зачем притащили труп сюда? – фельдфебель сбавил тон. Он наконец обратил внимание на лейтенантские погоны Дани. – Перед пилой доктора Герхарда все равны.