– Ефрейтор шестой роты сто шестьдесят седьмого пехотного полка восемьдесят шестой пехотной дивизии Йозеф Понн, – рапортовал немец.
Немецкий ефрейтор – высокий, совсем ещё молодой парень. На смуглом узком лице едва пробиваются усы. Скулы ровные, чётко очерченные, губы девичьи, запястья тонкие. Вчерашний школяр из впечатлительных. Старается блюсти субординацию, а сам надвинул на лоб каску. Прячет глаза, не желая демонстрировать союзникам иронию. Конечно! Колбасники считают мадьяр свинопасами, никудышными воинами. Ничего! Сейчас он покажет этому ефрейторишке, какие воины мадьяры!
– Хорошо, что арка уцелела. Мы подвесим их там.
Дани указал наверх, где замерли в вечном трепетании украшенные кистями и звёздами стяги большевиков.
– Слишком высоко, – возразил Алмос. – Придется строить помост, а площадка обстреливается. Какой дурак приказал вырубить деревья?
– Герр капитан Якоб, – отозвался Йозеф Понн. – Я и вас знаю, хоть вы и не представились, герр лейтенант.
– О ком это он? – Алмос приподнял брови.
– О тебе, Алмос. Ты – герой. Ты – восходящая звезда Второй венгерской армии. Храбрец, красавец, весельчак!
– Я имел в виду лейтенанта Габели – убийцу русских и его слугу Гюнтера Шаймоши, – возразил ефрейтор. – Ранним утром из штаба приходил вестовой. Он и рассказал о ночном расстреле в тюрьме. Это были вы? Выходит, не всех расстреляли?
– Имя моего ординарца – Гюла. А вы, ефрейтор вместе с вашими подчинёнными сейчас будете строить эшафот.
– Мы солдаты, а не палачи, – насупился ефрейтор.
– Сейчас речь не о казни, а о проведении акции устрашения засевшего в больнице большевистского отребья. Я не обязан отвечать на ваши вопросы, но тем не менее… Сегодняшней ночью наш отряд понёс значительные потери. У нас не осталось ресурсов для конвоирования такого количества пленных.
– Строить помост под огнём из больницы… – перебил его Алмос. – С другой стороны, без помоста не обойтись. Арка слишком высока.
– В моём «хорьхе» есть длинная верёвка. Хватит на троих. Капрал Шаймоши!
Ординарец возник незамедлительно. Пленного мальчишку он прижимал к груди, как собственное горячо любимое дитя. Сколько времени они потратили на дорогу от тюрьмы до ворот больничного парка? Пожалуй, не более часа. По мирному времени – один короткий миг, но для войны один час человеческой жизни очень долгий срок, и всё это время пленник прожил в неплохих условиях на заднем сиденье его «хорьха», но всё же… Тонкое тело мальчишки казалось совсем тщедушным в огромных лапищах Шаймоши. А ведь именно он в течение нескольких часов водил по лабиринтам воронежских руин колонну военной техники и тридцать хорошо вооруженных, опытных мужчин, треть из которых вывел из строя…
– Впрочем, в этом случае он действовал явно не один, – проговорил Дани по-русски.
Дани смотрел на мальчика. Лицо спокойное, даже сонное немного. Парнишка, должно быть, уверен в том, что его освободят.
– Вовка придёт за мной, – внезапно и словно в полусне проговорил мальчик. – Он всех вас убьёт. Вас осталось всего двадцать!
Мальчик выпростал из крепких объятий Шаймоши тонкие ручонки и показал Дани растопыренные, чумазые мальцы.
Дани пересчитал уцелевшее воинство 2-й венгерской армии. Всего двадцать два человека, если считать его самого и Алмоса. Капрал Армаш ранен в ногу. Ранение лёгкое, но Армаш слишком бледен, его трясёт озноб, и, похоже, он не в силах самостоятельно выбраться из «фиата». И ещё Дани вдруг вспомнил, что сухой паёк давно подъеден и ни у кого из них со вчерашнего утра во рту не было и маковой росинки.
– Поторопимся. Шаймоши, передай пленника на попечение солдат. Мне нужна твоя верёвка. Видишь эти кольца на интрадосе? Надо продеть в них концы верёвки. Да-да! Верёвку придётся порезать на три части. Исполняй, Шаймоши!
– Обычно делают так. Приговорённых ставят на скамью, надевают на шею верёвку, затягивают петлю и… – Шаймоши дёрнул ногой, демонстрируя швабскому ефрейтору технику выбивания скамьи из-под ног приговорённых преступников.
– Я смотрю, ты специалист! – девичьи губы Йозефа Пона забавно шевелились, но глаз за краями каски было не видать. – Кто же приговорил этих троих? Их судили?
– Не говори мне под руку, Йозеф, – огрызнулся Шаймоши. – Ты хорошо образован. На языке мадьяров говоришь, как на родном. И русский понимаешь! Не отпирайся! Я заметил, как ты смотрел на господина лейтенанта, когда тот беседовал с русским бандитом! Так вот заметь, когда Чатхо залезал на столб и продевал верёвки в кольца – их там оказалось как раз три! Заметь, будто нарочно готовили! Какой-то большевик в незапамятные времена ввернул в чёртов кирпич ровно три кольца! Я вижу в этом знак судьбы. А ты? Но и этого мало. Мы возимся тут битый час, не евши, не пивши, измаялись все, а из дьявольской больницы не прилетело ни одной пули! Ни одной мины! Ну не может же быть, дорогой мой Йозеф, чтобы большевики не замечали наших приготовлений. А раз заметили, но ничего не предприняли, значит, провидение на нашей стороне!
Дани лениво наблюдал за приготовлениями к казни через ветровое стекло «хорьха». Мальчишка-партизан, прикрыв запавшие глаза, неподвижно лежал на заднем сиденье. Дани время от времени посматривал на него в зеркало заднего вида. Двое других приговорённых сидели на земле, возле правой колонны ворот.
– Говорил я господину лейтенанту, не надо резать на куски хорошую верёвку. И я был прав – один конец слишком короток. Кто так ладит петли, деревенщина! Узел должен легко скользить, изувер! Так наши большевички неделю промаются! Эй, ты! Да вот ты! Ты из каких краёв будешь, что-то я позабыл? Ах, с Будайского холма! Значит, земляк. Ты будешь тянуть за этот конец. Как тянуть? Со всей силы, земляк. Тянуть, пока ноги большевичка не оторвутся от земли, а потом держать. Крепко держать! А ты зачем тут встал? Тоже хочешь участвовать? Тогда берись за эту верёвку. Тут мы студентика подвесим. Он лёгкий, ты как раз справишься. Что вы говорите, господин Гаспар? По двое на каждый конец? Будет исполнено! Вот только где же набрать столько добровольцев? Эй, ребята! Кто желает выполнить солдатский долг до конца?
Тираду Шаймоши прервало появление полевой кухни под управлением юного унтера. Поедание мясной похлебки отложило казнь не менее, чем на полчаса. Между делом накормили и приговорённых. Бывший офицер и студент сосредоточенно принялись за еду. Студент даже поблагодарил. А мальчишка лишь поморщился, когда Шаймоши поднес к его лицу жестяную гнутую миску с густой похлёбкой.
– Эх, если б то был гуляш, ты морду не воротил бы! – проговорил Шаймоши и съел порцию мальчишки сам.
Покончив с едой, Шаймоши возобновил хлопоты. Он поочередно дёргал за концы веревок. Одна действительно оказалась слишком коротка. Их выручила команда дота. Помощник пулемётчика вытащил наружу несколько пустых, добротно сколоченных ящиков. Под самой короткой из верёвок Шаймоши соорудил довольно устойчивый помост.
– Двоих вздёрнуть сразу, – приказал Дани. – Мальчишку поставить на ящик. На шею надеть петлю, но пока не вешать. Я думаю, в больнице его мать. Я уверен, что именно там скрылся его брат. Увидев его в столь плачевном положении, родственники попытаются помочь.
– Как знать! – пожал плечами Алмос. – У русских странная логика.
– Господин лейтенант имеет в виду пресловутую русскую жертвенность, – Шаймоши фыркнул. – Пожертвовать сыном ради спасения Родины!
– Бред! Я видел эту женщину. Она любит сына. Она выйдет. В этом нет сомнений, – сказал Дани.
Дани сам поставил мальчишку на ящик, сам надел на шею петлю. Руки мальчишке вязал Шаймоши. Стянул крепко и жестоко – конец ремня, связывающего запястья, обмотал вокруг шеи и подтянул. Мальчик дышал трудно. Глаза его слезились, но он пока молчал. Лишь смотрел неотрывно на серую стену больничного корпуса. Его старшие товарищи партизаны стояли слева и справа. Удавка Шаймоши мешала мальчику повернуть голову, проститься.
– Прощай, Матюха, – проговорил студент.
– Прощай, – подтвердил солдат.
– Приступайте! – скомандовал Дани. Добровольцы натянули верёвки.
Дани отвернулся. Больница уставилась на него черными квадратами пустых окон. Но сколько ни вглядывался он, ни в одном окне не заметил ни малейшего движения. А за его спиной умирали русские пленные. Дани уже слышал запах свежих фекалий и глухие хрипы. Либретто казни не отличается разнообразием, и зрелище это давно наскучило ему. Русский солдат был готов к принятию смерти и потому умер первым. Мальчишка-студент слишком хотел жить, и это иррациональное желание надолго продлило его мучения. Минуло не менее десяти минут, прежде чем и он испустил дух. Всё это время Дани стоял неподвижно, рассматривая пустые окна городской больницы. Почему большевики не попытались спасти своих?
– Ты прекрасная мишень, Дани, – проговорил за его спиной Алмос.
– Пока мальчишка жив, буду жить и я, – отозвался Дани.
– Оба мертвы, – доложил Шаймоши. – Люди устали.
Но бойцы взвода лейтенанта Габели уже отпустили верёвки. Тела мертвецов с глухим стуком повалились на землю. Солнце поднялось над крышей больничного корпуса. Становилось жарко. Меж обугленных пней мёртвого парка бродила тишина. Колеблющееся, знойное марево повисло над городом. Разрушенный Воронеж не желал просыпаться. Он желал принять смерть вместе со своими солдатами. И тогда Дани услышал голос немецкого ефрейтора Йозефа Поппа:
– Почему они молчат? Позавчера, перед наступлением ночи выпустили по нам с десяток мин. Это хромоногий мальчишка приносит им боеприпасы. Я видел его, но мне не удалось его подстрелить. Но вчера я его не видел. Может быть, его подстрелил кто-то другой? Думаю, он шатается по всему городу и вполне мог, к примеру, наступить на мину. Эх, жаль! Сегодня вечером нас сменят.
– Не-е-ет! Дьяволёнок всё ещё жив. Я уверен в этом, – ответил Дани. – Они не открывали огонь, опасаясь, что мальчишка погибнет от случайной пули. Пожертвовали двоими, надеясь сохранить его жизнь. Потерпи, Алмос. Сейчас она придёт к нам.