— Помните, вы тогда спросили меня, что такое ад? — Он смотрел куда-то на печенье. — Забавно то, что рай — почти то же самое. — Он хмыкнул и покачал головой.
Хрусть.
— Но это все лирика. Просто для красоты композиции. У меня был один друг, филолог и поэт. Он как-то сказал, что все, чему его научили, — видеть красоту композиции, видеть системы и структуры. И поэтому он пытается найти во всем эту красоту.
Хрусть.
— Как сказал бы Алкивиад, «как и все мы, детка», — улыбнулась Марица.
— Да, похоже на то. В общем... скажите, вы знали, что Анастейша пыталась шантажировать мистера Ференка?
Марица помолчала.
— Повторите, пожалуйста, эту фразу еще раз.
— Анастейша Сторм шантажировала мистера Ференка фактом их отношений.
— Я об этом не знала. Но со второго раза я вам поверила. Потому что — да, пожалуй, она могла. Другой вопрос — зачем? Ференк дал бы ей денег, если бы они ей понадобились.
— Более того, ей предлагали денег за молчание. Насколько мне известно, она отказалась. Собственно, это вызывает множество вопросов.
Хрусть.
— Вспомните, пожалуйста, как можно подробнее обстоятельства вашего знакомства с Аной Сторм и обстоятельства ее знакомства с Ференком. И да... вот еще. Ана Сторм могла знать про «Масахаши»?
— Можно, сначала я спрошу? — Марица подняла руку, как школьница.
— Да, конечно.
— Какой ответ вы видите, Дэниэл?
— Самая простая мысль — промышленный шпионаж или просто влияние на Ференка. — Он помолчал. — Ну, и если у нее было что-то еще, чем она могла шантажировать его... то это вписывается просто на ура. — Он посмотрел на Марицу.
Ее улыбка осталась непроницаемой.
— Я думаю, это потому, Дэниэл, что вы агент корпорации, — ласково сказала она. — В вашем мире все вращается вокруг планов и шпионажа. И вы видите мир как паутину заговоров. — Она отхлебнула чаю. — Я вижу по-другому. Я скорее вижу мир как совокупность индивидуумов, разрывающихся между попыткой понять, что же вокруг происходит, и суицидальными стремлениями от того, что эти попытки обречены на неудачу. Я вижу мир как иррациональность, Дэниэл. И стремлюсь именно это и передать. Поэтому для меня здесь больше одного ответа.
Она сделала драматическую паузу, откусив печенья.
— Потому, что Ана считала, что это весело. Потому, что она могла. Или потому, что ей было интересно, может ли она играть в такие игры. Потому, что ее заводила власть над Ференком, который в то же время демонстрировал власть над ней. Потому, что она хотела, чтобы он бросил жену...
— А вот о последнем — поподробнее, пожалуйста, — сказал Дэниэл. — И... вы не совсем правы. Я вижу мир не как паутину заговоров. Но об этом позже.
— Я же говорю «к примеру», Дэниэл. Простые человеческие мотивации. Я лишь предположила, что она хочет стать миссис Цсолт, чтобы не быть ограниченной несколькими часами в день в «Тинкербель». Это ведь похоже на мотив?
— Похоже. Но я не уверен, что было именно так. Хотя, если честно, касательно личности убийцы Аны у меня все меньше и меньше предположений. — Он помолчал. — Так знала ли она про «Масахаши» и могла ли знать?
— Думаю, что вполне могла. Разве ее жених не работал у Ференка?
— Работал, — кивнул Дэниэл. — Более того, по какой-то невероятной случайности он начал работать там во вполне определенное время. И я даже не уверен, пока не уверен, где он работал до этого. — Он помолчал. — Кроме того, мне кажется, что некий кукловод все же был. Хотя это лишь предположение.
— Вы полагаете вмешательство интеллекта столь могущественного, что мы не способны постичь его цели и мотивы? Ибо предполагать, что весь кукольный спектакль должен был привести к гибели одной, пусть и весьма талантливой девушки — это скорее религия, а не дедукция, мне кажется.
— Нет. По-моему, как раз таки смерть Аны... это несколько из другой оперы. Я даже иногда думаю, что она жива.
— Дэниэл... — Марица аккуратно поставила чашку на блюдце и отодвинула их в сторону. — Вам удалось меня удивить. Почему?
— Потому что либо я предполагаю, что просто... кто-то случайно убил Ану именно в этот момент. Либо это не случайность и она сама спланировала собственную смерть. Последнее, кстати, подходит под категорию «весело», как вы выразились. Идеальная неразбериха.
Хрусть.
Круглое белое печенье крошилось, сахарная пудра пачкала руки.
— В любом случае, спасибо вам за разговор. А теперь мне пора бежать дальше. — Кармайкл поднялся на ноги. — И, когда Китти будет в более приемлемом состоянии, пожалуйста, свяжитесь со мной. Думаю, мне все же стоит поговорить с ней.
Марица, отряхнув крошки, легко поднялась и направилась к двери.
— Возьмите печенья в дорогу.
***
— Проходите.
После аристократического аскетизма башни Графини жилище Леви Миклоса поневоле ассоциировалось с домом горожанина, живущего где-то неподалеку от городской стены рядом с воротами, где по утрам грохочущие по главной улице телеги не дают поспать подольше.
Жилище было в достаточной степени утилитарным — ведь, с одной стороны, его хозяину приходилось платить в городскую казну налог по количеству окон в доме, так что лишних денег на изыски не оставалось, а с другой — все равно большая часть его жизни проходила не здесь, а за прилавком на первом этаже.
Дэниэл прошел, оглядевшись.
— Печенье будете? — поинтересовался он, доставая свой походный пакет. — Мне тут подсказали, где пекут очень вкусное. Оказалось даже вкуснее картошки.
Он с наслаждением отправил присыпанный сахарной пудрой белый кругляшок в рот.
— Многие вещи вкуснее картошки, — пожал плечами Леви, взяв печенье. — Но вы неправильно делаете. Вы должны были выдавать их мне за правдивые ответы.
— Хм... верно. Но сначала я же должен показать вам, что это вкусно, не так ли? Расскажите мне, как вы устроились на вашу нынешнюю работу? И кем вы работали до этого?
— Ана предложила попробовать. До этого ничего путного не подворачивалось.
Дэниэл, улыбнувшись, протянул ему печенье.
— Что вам известно о связи «Ферцсофт» и «Масахаши»?
— Они планируют заключить контракт, в соответствии с которым «Ферцсофт» станет младшим партнером. Будем разрабатывать программное обеспечение для автопилотов.
— Вы рассказывали Ане об этом?
— М-м-м... — Леви подошел к стойке, отделявшей кухню от комнаты, и включил чайник. — Я не помню. Возможно да.
— Можете попробовать вспомнить? И кто, если не секрет, был инициатором помолвки? Вы или она?
По комнате распространился странный аромат — вместо чая Леви заваривал какие-то травы. Кармайкл с удовольствием втянул носом воздух, чувствуя нотки мяты.
— Я, — ответил Леви. — Когда такая девушка обращает на тебя внимание... — Он пожал плечами. — Хочется, чтобы она никуда не делась.
— Ясно, — кивнул Дэниэл, высыпая печенье в лиловую керамическую миску. — Можете вспомнить, как именно вы познакомились? И заодно: знала ли Ана, что вы держите связь с Ирвингом?
— Ну, об этом я ей точно не рассказывал. — Парень протянул Дэниэлу пузатую чашку с янтарной жидкостью. — Нечем гордиться. Да и историей знакомства, в общем, тоже. Когда-то повстречались в кафе возле университета. Ну и... — Он махнул рукой. — Тут правда нет ничего интересного. Потом я увивался за ней достаточно долгое время, пока она не сжалилась.
— А как вообще вы познакомились с ее отцом? То есть... она не знала об этом, но каким-то образом вы связались с ним, верно?
Они устроились на стульях за стойкой.
— Она рассказала о нем. И я решил: ему следует знать, что с ней все в порядке.
— Вы сами связались с ним? Но она вряд ли отзывалась о нем хорошо. Зачем вы сделали это? Ваша девушка сбежала от отца, которого ненавидела, а вы сообщили ему, где она и что с ней?
Леви вздохнул.
— Ничего хорошего, конечно, понимаю. Но... возможно, это был мой способ вернуть контроль. Иллюзию контроля. Она ведь, хотя и была со мной, все равно делала, что хотела. И я знал, что ничего с этим поделать не могу. Потому что она просто уйдет в таком случае.
Дэниэл макнул печенье в чай и сделал большой глоток.
— И уже тогда Ирвинг взялся за вас... — Он покачал головой. — Думаю, у меня нет больше вопросов, мистер Миклос. Удачного вам дня.
***
Когда Кармайкл вернулся в дом Марицы, Китти, развалившаяся на ковре, действительно напоминала сытую кошку. На этот раз Графиня не возражала против его разговора со своим Котенком и отпустила их прогуляться на крышу. Конечно, в зоне действия камер. Она даже предложила Дэниэлу угостить его чем-то, но он устоял перед таким искушением.
— Кто-нибудь из них наверняка высказал бы какую-нибудь подходящую ситуации оригинальную мысль.
Китти стояла на краю крыши кондоминиума.
Именно отсюда Будпешт казался заводной игрушкой. С шуршанием заводных вертолетиков, гулом заводных автомобилей и заводными человечками внизу, перемещающимися по заранее заданным траекториям.
— А мне в голову одни банальности лезут. Так что просто спрашивай меня. Спрашивай меня полностью.
— Расскажи мне все, что знаешь про Ану. С самого начала. С момента ее появления в твоем поле зрения, — попросил Дэниэл.
Он засмотрелся на гору Геллерта, утопающую в зелени, и монумент Свободы. Где-то далеко впереди возвышался Будайский дворец. Над городом зависли грозовые тучи.
— Ана... — повторила Китти. — Анастейша... Ана мертва, детка. Глупо злиться на нее теперь. Но тогда все было иначе. Я не думаю, что могу быть объективной, — потому что я помню только эмоции. Человеческий разум имеет свойство запихивать неприятные воспоминания поглубже, чтобы потом никогда не извлекать их оттуда, знаешь? Вот и я... я почти ничего не помню. Помню, что Ференк делал меня счастливой... С ним было иначе, чем с Марицей, она... Впрочем, я пытаюсь говорить о себе.
Она вздохнула, перегнувшись через край крыши и уставившись вниз.
— А мы говорим об Ане. Мы всегда говорим об Ане. Я честно пытаюсь вспомнить сейчас. Помню, что она легко вливалась в компанию. То есть, она пришла буквально раз — и сразу же поняла, что к чему. Усвоила правила, традиции, поняла, что делать, чтобы стать лучшей шлюшкой в притоне и получить лучшего в притоне господина. Когда я пришла... Ох, прости. Опять. Сложно. Помню, что я постоянно сравнивала себя с ней. И я постоянно проигрывала. Во всем. Если бы это была оперетта, я была бы во втором составе.