– Давай мы ей после операции позвоним и скажем, что всё хорошо. Зачем её волновать…
– А если не всё хорошо? Она тебе этого никогда не простит.
– Нет. Не буду.
Через несколько часов в коридор вбежала зареванная молодая женщина в красном концертном платье. Она тут же направилась в ординаторскую и минут тридцать разговаривала с доктором, который сделал операцию. Вадим и мама спали на коридорных диванчиках после двух бессонных суток. Женщина в красном присела рядом с Вадимом и провела ладонью по его волосам. Вадим спросонья ничего не понял:
– Блин, отрубился. Как она? Как операция?
– Всё хорошо. Удачно. Спит.
– Погоди, а ты? А полуфинал?
– Сон вчера увидела и сразу на самолёт. Я говорила тебе, что Нильс и Бьянка такие старые?
– А тебе всё молодых подавай!
– Да, таких, как ты. Была у неё, она улыбается.
– Она смеётся над нами.
Олдин
Аптека открывалась в восемь утра, но каждый день уже в 7.40 он стоял у входа и терпеливо ждал. Настя приходила, улыбалась, открывала дверь, брала его за локоть и медленно, небольшими шажками вела к прилавку. Потом она надевала белый халат и занимала своё рабочее место у кассы, а Виктор Михайлович, опираясь на палочку, слабым, еле слышным голосом шелестел:
– Здравствуйте, моя дорогая Настенька! Вот! – И доставал откуда-то из-под плаща одинокую, слегка примятую гвоздику.
– Доброе утро, Виктор Михайлович! Спасибо. Какой вы милый и выглядите сегодня бодренько. Цветочек-то не с могилки какой сдёрнули?
– Настенька, если бы, как вы выражаетесь, я сдёрнул гвоздику с могилки, прихватил бы конфетки и печенье. Как ваши вокальные упражнения, позанимались вчера?
– Да-да-да-а-а… – пропела Настя.
– Очень рад, очень рад. Елена Владимировна – педагог от Бога. Ну что, подвезли моё лекарство? Тьфу ты, опять я забыл название.
Виктор Михайлович запустил дрожащую руку в карман плаща и вытащил бумажку. Поднеся её к самым глазам, он медленно прочитал:
– Ол-дин. Ну, немцы, ну, паразиты, придумают же.
– Сейчас, Виктор Михайлович, посмотрим в базе.
Настя старательно застучала по клавиатуре.
– Эх, ёлы-палы… Московские поставщики подводят. В остатках нет. Но на кемеровский склад доставили недавно, было распределение. Значит, подвезут сегодня после обеда.
– Москвичи, Настенька, вечно подводят. Во сколько мне подойти?
– В 13.15, не раньше. Что вы беспокоитесь, сами сказали – запасов ещё на четыре дня.
– Это обеденное время, неужели будете стоять за кассой?
– Может, я ваша тайная поклонница. Виктор Михайлович, так и правда удобнее: покупатели свалят, поболтаем спокойно.
– Как скажете, Настенька. Про билеты-то узнали?
– Конечно, я всё записала.
Она достала из сумочки чистый листок и начала «читать», сочиняя на ходу:
– Есть рейс до Гента через Брюссель. Сначала нужно добраться на автобусе до Новосибирска, потом сесть на самолёт до Москвы, а там на Брюссель. Летает раз в полгода.
– А когда был последний рейс?
– Две недели назад.
– Эх, немножко опоздали. Ну ничего, подождём следующего. Спасибо, моя дорогая! Я вернусь в обед, ты уж отложи парочку.
– Конечно, отложу. Вам лучше, Виктор Михайлович, вон руки меньше трясутся и шаг чёткий. Расцветаете на глазах. Поженимся с вами скоро.
Говоря это, Настя провожала его до двери, всё так же аккуратно ведя под локоть.
– Ну вы и лиса, Настенька. До встречи!
Она закрыла дверь. Часы показывали 7.55. Настя зашла в подсобку, уткнулась носом в подушку и проплакала ровно три минуты. Потом вытерла лицо, причесалась и в 7.58 снова стояла за кассой. Ровно в восемь пришла заведующая.
– Валентина Сергеевна, можно я сегодня на обед уйду пораньше? У меня запись к стоматологу.
Заведующая вздохнула:
– Ну, раз к стоматологу, иди. Настенька, зря ты всё это…
– Что?
– Отпирай дверь, работать пора.
Ровно в 12.40 Настя выскочила из аптеки и побежала на соседнюю улицу, к подвальному помещению с вывеской «Срочная полиграфия».
– Привет, распечатай с флешки, как обычно.
– Самоклейка?
Паренёк-полиграфист открыл на экране компьютера файл с изображением этикетки. Настя нервно озиралась по сторонам. Кроме них двоих, здесь никого не было.
– Давай быстрее! Руки из одного места, что ли?
– Не хами.
– А ты не тупи. Если что, у меня парень – боксёр муай-тай. Когда домой пойдёшь, не забывай оглядываться.
Полиграфист засуетился.
Эта картинка была лучшей и единственной работой Насти в Фотошопе, чем она очень гордилась. Ютубовский ролик под названием: «Как подделать этикетку» был засмотрен до дыр. Пусть она завалила вступительные экзамены в мед, пусть на работу в аптеку её устроила мама, но этикетка – собственное Настино достижение.
– Готово!
Парень бросил стопку этикеток на стол.
– Сорян, я правда тороплюсь, вот и нервничаю. А ты ничего, соображаешь. Приходи ко мне завтра в аптеку.
– А как же боксёр?
– Во-первых, у него сборы. Во-вторых, его не существует. Двух причин, чтобы прийти, тебе хватит? Могу третью подбросить: ты вроде норм.
– Ладно, проехали. Приду.
Перед уходом Настя заскочила в туалет, достала из сумочки упаковку аскорбиновой кислоты и, содрав обёртку, приклеила свежую этикетку несуществующего лекарства.
Ровно в 13.15 Виктор Михайлович вернулся с очередным подарком – бледно-жёлтой розой на тонком стебле.
– Спасибо! Вы бы остановились, хватит таскать сюда цветы. Я ж знаю, где вы их берёте.
– С нетерпением жду очередной версии, Настенька.
– Вы убиваете торговцев в цветочных магазах. Один человек – одна розочка-гвоздичка. Если посчитаем всех, получится… Тридцать дней умножить на шесть месяцев – сто пятьдесят продавцов вы порешили за полгода. Ужасно мило! Старичок-потрошитель.
Виктор Михайлович смеялся от души. Отдышавшись, он сказал:
– Дорогая моя, ничего удивительного, что вы потерпели фиаско на экзаменах: шесть на тридцать будет сто восемьдесят.
– Я пожалела целых тридцать человек.
– Знаю, что вы добрая девушка, Настенька. Надеюсь, вокал станет вашей судьбой и из аптеки вы уйдёте. Негоже юной красавице сидеть тут и ждать стариков. Ещё надеюсь, что ваш будущий кавалер не поскупится на букеты каждый день. Ну, как там наши москвичи, не подвели?
– Да, всё хорошо. Вот, держите. Принимать, как обычно, три раза в день.
Это случилось полгода назад. Настя стояла за кассой в ненавистной аптеке. Была осень, все её одноклассники поступили в институты и разъехались кто куда. А она провалилась и осталась гнить в своём маленьком городке.
Даже на троечку экзамен не вытянула, не помогли мамины хлопоты.
В дождливый и скучный сентябрьский день её коллеги ушли на обед. Настя сидела одна, с наслаждением вытянув гудящие ноги. В наушниках звучал любимый французский мюзикл «Ромео и Джульетта».
Дверь толкнули, и в аптеку буквально вкатился старик лет семидесяти пяти. Он был грязен и чумаз, одежда источала неприятную смесь запахов: алкоголя, лекарств и пыльной, запущенной квартиры. Настя узнала мужчину. Это был бывший преподаватель математики монтажного техникума, Виктор Михайлович Щербаков.
В небольших городах все знают друг друга. Виктора Михайловича Настя ещё в детстве часто встречала на улице – он жил неподалёку. Мама рассказывала, что когда-то преподаватель был уважаемым человеком. Вместе с семьёй он переехал из Кемерова, где только что защитил докторскую диссертацию, и устроился в политехникум. Ему не хотелось участвовать в закулисных играх на кафедре вуза. Тихая Юрга, скромный провинциальный коллектив в техникуме, хорошая рыбалка – то, что нужно. Через несколько лет Виктор Михайлович бросил жену и начал жить с молодой аспиранткой, за что местные сплетницы окрестили его «подонком, каких свет не видывал». Город отвернулся от преподавателя. А потом аспирантка бросила его, променяв на перспективного физика: вместе они уехали в бельгийский город Гент – жить в уютном домике и работать в современной лаборатории. Юрга злорадствовала и называла этот поворот событий «расплатой для старого дурака».
– Дочка, какие сильные антибиотики есть?
Он буквально подполз к окошку кассы.
– Амоксиклав, азитромицин, тетрациклин. Смотря зачем. Что у вас болит?
– Дайте десять упаковок каждого.
– Я не поняла, что у вас болит?
– Всё болит. Давай сюда лекарства!
– Не орите на меня, а то охрану позову.
– Слушай сюда. Тебе лет шестнадцать, да? Сейчас сентябрь, и, вместо того чтобы учиться, ты сидишь в аптеке. Значит, мозги у тебя куриные, и ты не поймёшь, что у меня болит. Эта болезнь называется старостью! Я превращаюсь в труп, который сам себе не нужен, а ей тем более. Так что замолчи и выбивай чек, глупая девчонка.
– Сам ты глупый, дед! И вали отсюда, пока я охрану не позвала.
Её губы задрожали, на глазах появились слёзы. Виктор Михайлович перевёл дух:
– Дочка, мне нужно осуществить задуманное! Я и так вот-вот сдохну. Она уехала в этот поганый Гент, потому что не могла больше на меня смотреть: руки дрожат, голова почти лысая, кожа как у покойника. От меня отвернулись друзья и родственники, а я ведь жил только ради неё. Но когда мы вместе шли по улице, люди переходили на другую сторону. Внучка вела деда-инвалида – вот как это выглядело. Не могу без неё! Прошу, дай мне лекарства.
– Нет. – Настя уже почти ревела. – Касса сломана.
– Не смей мне врать.
– У вас же дети есть, вот и живите ради них.
– Дети знать меня не хотят: не здороваются на улице, на звонки не отвечают. Я для них предатель.
Он потянулся через прилавок и попытался схватить коробочки с лекарствами. Настя оттолкнула его руку:
– А вы не думали, что она вас любит до сих пор? Нельзя так быстро забыть человека.
Виктор Михайлович остановился.
– Это невозможно, – сказал он.
– Возможно. Женщины устроены иначе. Если мы полюбили, то одного и на всю жизнь. Просто у неё какие-то дела в этом Генте.