Заверяя Эмили, что не поедет в Чарлстон, Джо не лукавил. Но теперь, когда он находился вблизи от города, его потянуло туда. Его воспоминания стали расплывчатыми под влиянием времени. Но сейчас он отчетливо увидел Рождество у Трэддов и свой первый в жизни чулок, в который Санта-Клаус положил подарок. Они делились с ним тем немногим, что имели. Симмонсу стало стыдно за тот гнев, который он испытывал к Пинкни, и за весь причиненный ему вред. Наверное, подумал он, следует поехать извиниться. Это будет еще один новый для него шаг. Однако гордыня не позволяла ему решиться.
Но тут юрист сказал ему, что все десять лет каждые полгода получал чек от фосфатной компании «Трэдд—Симмонс».
– Черт побери, – взорвался Джо, – почему вы мне не сообщили? Они разорились, посылая мне деньги.
И он решил ехать в Чарлстон. «Я должен увидеться с Пинкни, – подумал он. – И с Лиззи, даже если это разорвет мне сердце».
Управляющий Чарлстонского отеля был счастлив предоставить мистеру Симмонсу лучший номер и сообщить всю необходимую информацию. Мистер Пинкни Трэдд погиб, сообщил он. Заупокойная служба проходила на кладбище, так как церковь Святого Михаила закрыта до окончания ремонта. Мистер Стюарт Трэдд все еще в госпитале Роупера: у него проломлен череп, но есть надежда на выздоровление. Миссис Элизабет Трэдд Купер? Нет, с ней все в порядке. Весь город только и говорит о том, как стойко она держалась на похоронах брата. И на похоронах своей тетушки. Говорят, она сама переправила баржу через реку Эшли. Старая леди не обретет покоя, сказала Элизабет, если ее не положат в своей земле. Да, сэр. Эта маленькая Купер – весьма бравая дама. Она держится стойко. Вспомните, как погиб ее муж несколько лет назад. На его похоронах она не пролила ни слезинки.
Джо бросил на стол управляющего золотую двадцатидолларовую монету и пулей вылетел вон.
– Будто за ним гонится шериф, – сказал управляющий своему помощнику. – И на что эти Трэдды такому богатому янки?
52
– Миссис Купер, вас там жантльмен спрашивает. – Делия закатила глаза – это значило, что «жантльмен» не из знакомых, производит впечатление и, помимо всего, может услышать каждое слово, сказанное вслух.
Элизабет взглянула через плечо на коренастого мужчину в великолепном костюме, ожидавшего ее в холле.
Его взгляд был устремлен на нее. Когда их глаза встретились, она увидела знакомые лучики-морщинки.
– Джо!
Элизабет, проскочив мимо Делии, подбежала к незнакомцу и, нагнувшись, прижалась щекой к его щеке.
– Ах, Джо, как я счастлива, что ты приехал! Ты чудесно выглядишь. Давай присядем.
Элизабет повела его в библиотеку, где стоял диван. Она продолжала держать его за руку, пока они шли разговаривая. Джо был потрясен, как плохо она выглядит, однако ничем не выдал своего изумления. Элизабет была пугающе бледна. Ее голубые глаза и рыжие волосы составляли кричащий контраст с бледной кожей. Запавшие глаза были обведены синевой. Она напомнила ему испуганную, хрупкую девочку, которую он встретил двадцать три года назад.
– Как долго мы с тобой не виделись, Джо! Кажется, прошла целая вечность.
– Почти что вечность. Целых десять лет, – ответил он и добавил про себя: «И не было ни одного дня, чтобы я не вспоминал о тебе. Что с тобой случилось, почему ты так замучена и издергана?» Внутренний голос подсказывал ему, что дело тут не только в землетрясении. Элизабет была на грани срыва.
Джо разговаривал с ней протяжно, ласковым голосом. Он рассказал ей о Виктории и вечерах с чаепитием; рассказал о Нью-Йорке и о своем сказочно быстром росте; об опере с ее волнующими сюжетами и о поездках в Европу; он даже показал ей свои новые зубы. Не скрыл Джо и маскарада в Нью-Йорке, когда он произвел на всех впечатление своей фамилией с одним «м». В конце его долгого непринужденного рассказа Элизабет рассмеялась. Джо казалось, что время повернуло вспять, к тем дням, когда он единственный умел рассмешить угрюмую девочку с косичками. Ему хотелось взять ее, как ребенка, на руки, чтобы защитить от враждебного мира.
Но детство с его легкими лекарствами давно миновало. Необходимо было узнать, что представляет собой эта женщина и что ей нужно. Он готов был сделать для нее все – ради той Лиззи, которая была сейчас ее частицей.
За несколько дней, проведенных в городе, Джо разузнал все об Элизабет, о городе и даже о себе. Город буквально воспрял. Пострадали все здания, однако коробки выдержали толчки, потеряв только дымоходы. Кирпичные дома все потрескались, стены представлялись ненадежными. Город призвал своих мастеров, чьи руки создавали витые балконные ограды и решетки, и шаткие строения были укреплены железными прутьями. Их пропустили под балками, на которых держались лестничные клетки и полы. Дом делался похожим на орех. Затем прутья сжимали до тех пор, пока стены не принимали прежних очертаний. В довершение восстанавливали камины и залепляли трещины свежей штукатуркой. Декоративные железные покрытия претворяли необходимость в красоту.
– Это выживание с шиком, – оценил Джо.
И так было на протяжении всей истории Чарлстона. Энергия и стремление к прогрессу, которые некогда нравились ему, показались теперь разрушительной силой. Старомодные люди, старомодные вещи презирались всеми в быстро растущем городе, который он считал своим домом. В мире южнее Брод-стрит они все еще ценились.
И Джо их тоже ценил. Оказывается, в его характере была эта черта, которой он даже не осознавал. В редкие минуты праздности он размышлял о себе и делал удивительные открытия.
Однако сейчас ему было не до раздумий. Его главной заботой стала Лиззи, или, как она теперь себя называла, Элизабет. Он ни о чем ее не расспрашивал, как не расспрашивал маленькую девчушку, которую некогда знал. Но Джо чувствовал, что с ней случилось нечто ужасное. И она замкнулась в себе, подобно девочке, когда-то раскачивавшейся в кресле-качалке. Элизабет улыбалась и разговаривала, не обращая внимания на куски штукатурки, которые отваливались то от стен, то от потолка. Джо понимал, что это свидетельствует о ее выдержке. С каждым днем Элизабет все глубже погружалась в себя, замыкалась в крепости бесчувствия, и к ней было не подобраться.
Джо долго думал, как помочь Элизабет. Он решил, что должен использовать величайший шанс в своей жизни, несмотря на риск утратить доверие и привязанность, которые она питала к нему со дней раннего детства. Джо хотелось заботиться о ней, но его любовь могла оттолкнуть Элизабет. Ей надо было выйти из своей крепости, чтобы вновь обрести себя. Однажды после обеда Джо, задвинув стул, заговорил, пытаясь ни мимикой, ни голосом не выдать своего волнения:
– Тебе придется теперь самой управлять фосфатной компанией, Элизабет. Больше некому. Стюарт унаследовал Барони и собирается переехать туда, чтобы вести хозяйство. Пинкни оставил тебе этот дом и Карлингтон. Если ты заботишься о пропитании своих детей, ты должна зарабатывать деньги.
– Но ведь ты совладелец, Джо. Я полагала, что вести дела будешь ты.
– Глупости. У меня есть занятия поважней. Я задержусь, чтобы ввести тебя в курс дела, а потом вернусь в Нью-Йорк.
– Но я не смогу.
– Не сомневайся, сможешь. Я помню, как ты присматривала за домом, когда еще ходила в коротких платьицах. Заниматься бизнесом гораздо проще. И интересней. Ты была деловитой маленькой мисс. А теперь ты снова возглавишь дело. Тебе это подходит.
– Но, Джо, леди не занимаются бизнесом. Общество будет скандализовано.
– Не говори чепухи. После войны наидостойнейшие дамы занялись бизнесом. Госпожа Олстон и госпожа Пинкни открыли школы. Думаешь, они для удовольствия возились с такими, как ты? В наши дни леди чинят одежду, открывают пансионы, обучают игре на фортепиано и танцам… И все для того, чтобы не остаться без крова. Ты из семейства Трэддов, детка. Ты можешь сделать все что угодно, хоть убить кого-нибудь, и никто слова не скажет.
Джо недоумевал, почему Элизабет так вздрогнула при его словах.
– Хорошо, я подумаю, – сказала она. Джо улыбнулся – дело шло на лад.
– Ты всегда так говорила, когда была маленькой, – сказал он. – У тебя и вид сосредоточенный. Брови сдвигаются к переносице. И я опять чувствую себя молодым.
Спустя два дня Джо нашел лодку с гребцами, и они отправились в Карлингтон. Там они не нашли никого, кроме одного старого негра, который выбрался им навстречу из ветхой развалюхи. Он представился как Кудио и отвесил Элизабет ревматический поклон.
– Вы, должно быть, сестра мистера Пинкни, мэм. У вас такие же огненно-рыжие волосы. У меня едва не разорвалось сердце, когда я узнал, что он погиб. Не понимаю, зачем Господь забрал его, а дряхлого, согбенного негра вроде меня оставил жить.
Слезы текли по темным, морщинистым щекам старика. Элизабет обняла его за плечи:
– Не плачь, отец. У Господа на все свои причины. Наверное, он оставил тебя, чтобы ты помогал другим членам семейства. Мистер Пинкни рассказывал, как ты заботился о нем.
Джо с удивлением заметил, как старик помолодел у него на глазах. Он забыл, пока жил в Нью-Йорке, о взаимном чувстве ответственности и заботы, которое связывало чарлстонские семьи с их бывшими рабами. К престарелому негру было принято обращаться «отец», к престарелой негритянке – «матушка». Для младших они были как родители, и дети боялись и почитали их не меньше, чем родителей. В свою очередь, ожидалось, что «родители» должны печься о благополучии белых детей даже тогда, когда они становились взрослыми. Это было неписаным законом, который не затронуло Освобождение.
Чужакам это было непонятно; Джо даже и не пытался понять. Он только сознавал, что Элизабет находится там, где ее знают, и что папаша Кудио позаботится о ней. Джо последовал за обоими, с привычной зоркостью подмечая брошенные допотопные орудия и следы небрежности. Пинкни по натуре не был бизнесменом. Карьер за несколько лет добычи протянулся более чем на милю вдоль реки. Многие ямы были засыпаны землей, выбранной из других ям. Однако множество груд выкопанного грунта высилось возле углубления в восемь футов глубиной. Ямы успели зарасти, на дне их блестели лучи дождевой воды. Элизабет сказала что-то неодобрительное папаше Кудио, и старик закряхтел. Хозяйка должна навести здесь порядок, подумал Джо. Посмотрим, что она скажет о лужах в лавке компании.