Как уже было указано, в формировании воззрений молодого Дарвина сыграли выдающуюся роль передовые геологические идеи Ляйелля. На протяжении путешествия Дарвин все глубже овладевал учением Ляйелля, последовательно прилагая его ко все более широкому кругу явлений. В «Путешествии натуралиста» он пользуется каждым случаем, чтобы снова подчеркнуть несостоятельность теории катастроф, главными выразителями которой были в то время знаменитый французский палеонтолог и сравнительный анатом Кювье и его ученики, и. наоборот, указать значение обычных, повседневных физических факторов, которые, непрерывно действуя на протяжении громадных периодов времени, приводят к грандиозным геологическим изменениям.
Основной принцип Ляйелля — требование отыскивать для объяснения явлений прошлого причины, действующие и в настоящее время, и учитывать постоянно фактор времени — Дарвин уже во время путешествия начал применять и к объяснению биологических процессов: к вопросу о соотношении вымерших, ископаемых млекопитающих с современными родственными им формами, о причинах вымирания, об условиях, в которых могли обитать вымершие гигантские млекопитающие Южной Америки, о географическом распространении видов животных и растений, о способах расширения ареала (область обитания вида), о заселении животными и растениями океанических островов и т. д. Таким образом, путешествие на «Бигле» действительно привело Дарвина к отказу от метафизического представления о неизменности видов, натолкнуло его на поиски естественных причин изменения существующих и возникновения новых видов животных и растений, послужило прочным фундаментом для построения его эволюционного учения. В дальнейшем мы рассмотрим подробнее те наблюдения и обнаруженные Дарвином уже во время путешествия факты, которые непосредственно привели его к новым воззрениям.
Заканчивая рассмотрение результатов путешествия Дарвина, надо сказать несколько слов и о тех чувствах и мыслях, которые были вызваны у Дарвина наблюдениями над жизнью разных народов и классов. Варварское истребление испанцами индейцев, ужасное положение негров-рабов в Бразилии, невероятно тяжелые, беспросветные условия труда чилийских горняков, первобытная культура обитателей Огненной Земли, которых не коснулась еще «благодетельная рука цивилизация», и вымирание под влиянием этой самой «цивилизации» таитян и новозеландцев — обладателей своеобразной, но высокой культуры, методы колонизации Австралии и Тасмании, применявшиеся англичанами, и жестокое уничтожение ими туземного населения — вот тот клубок социально-экономических и политических процессов и событий, свидетелем которых стал Дарвин.
Дарвин принадлежал к старинной интеллигентной и свободомыслящей семье и был воспитан в духе буржуазного либерализма. Отсюда его симпатии к политической борьбе и программе партии вигов, либеральные лозунги которых он, подобно другим наивным в политическом отношении интеллигентам, принимал за чистую монету. Он не замечал ни реакционной антирабочей политики вигов, ни того, что они поддерживали жестокую колониальную политику английского правительства. Не видел он и того, что выдвинутый вигами под давлением народных масс лозунг избирательной реформы объяснялся тем, что «они хотели свергнуть своих врагов всякой ценой, но только не ценой… парламентской реформы»[3]. Отсюда же отрицательное отношение Дарвина к невольничеству, к неэкономной, нерациональной, с точки зрения английского промышленника, эксплуатации пролетаризирующегося чилийского крестьянства, к католическим миссионерам, которые «распространяют цивилизацию», но вместе с тем стремятся превратить цивилизуемых одновременно в христиан и рабов и приводят их к вымиранию. Дарвин должен был признать, что «где бы ни ступила нога европейца, смерть преследует туземца. Куда мы ни бросим взор, — на обширные ли просторы обеих Америк, на Полинезию, на мыс Доброй Надежды или на Австралию, — повсюду мы наблюдаем один и тот же результат»[4]. Разумеется, не в пример вигам-политикам Дарвин в своей отрицательной оценке этих явлений исходил прежде всего из чувства гуманности, человеколюбия.
Сравнивая темнокожие народы с их колонизаторами, Дарвин всегда отдавал предпочтение первым. Он восторгался умом и благородством характера негров, которые, по его словам, отличаются удивительной живостью и жизнерадостностью, добродушием и мужеством. Он считал, что их умственные способности «чрезмерно недооцениваются; они активные работники во всех необходимых производствах. Если число свободных чернокожих будет увеличиваться… и недовольство своим неравноправным положением по сравнению с белыми среди них станет усиливаться, то эпоха всеобщего освобождения не за горами… Я убежден, что в конце концов они захватят власть в свои руки… наступит день, когда они предъявят требования на собственные права, причем они забудут отомстить своим врагам»[5].
В равной мере его приводили в восхищение героизм южноамериканских индейцев, этого свободолюбивого народа, ведшего борьбу с испанцами за свои исконные земли и права, красота и мягкость таитян, энергичность новозеландцев, скромность и трудолюбие индейцев острова Чилоэ. И одновременно он дает самую безотрадную характеристику бразильским рабовладельцам — невежественным, трусливым, хитрым, чувственным и жестоким, людям, отличающимся, по словам Дарвина, «малой возвышенностью характера». Он подчеркивает, что индейцы Чилоэ были проданы в рабство своим христианским учителям, что «всепрощение» католиков распространяется только на людей богатых, что «христианское человеколюбие» белых не мешает им с бесчеловечной жестокостью истреблять индейцев и распродавать поодиночке семьи негров, что жестокость индейцев к захваченным ими в плен белым — справедливый ответ на поведение испанцев.
Дарвина особенно угнетали и приводили в негодование «объем, в каком ведется работорговля, дикость, с какой она защищается, порядочные (!) люди, заинтересованные в ней», жестокое обращение с неграми, «кого цивилизованные дикари в Англии вряд ли причисляют к своим братьям, даже в глазах бога». Описывая ужасы рабства, Дарвин заключает: «Представьте себе, что над вами вечно висит опасность того, что жену вашу и ваших маленьких детей… оторвут от бас и продадут, подобно скоту, первому, кто подороже заплатит за них! А ведь такие дела совершают и оправдывают люди, которые исповедуют «люби ближнего, как самого себя»… Кровь закипает в жилах и сердце сжимается при мысли о том, какая огромная вина за это — ив прошлом и в настоящее время — лежит на нас, англичанах, и на потомках наших, американцах, с их хвастливыми криками о свободе»[6].
Путешествие Дарвина вокруг света продолжалось, как записал он в своем «Путевом дневнике», пять лет и сто тридцать шесть дней. 2 октября 1836 года «Бигль» бросил якорь в Фалмутской бухте, на крайнем юго-западе Англии, и в ту же ночь Дарвин отправился почтовым дилижансом к себе домой, в Шрусбери.
Несколько месяцев после возвращения на родину Дарвин провел в Кембридже, занимаясь разборкой и систематизацией своих коллекций, которые хранились у Генсло. С марта 1837 года он поселился в Лондоне, где прожил пять с половиной лет — до сентября 1842 года. За эти годы он опубликовал «Путешествие натуралиста» (1839), монографию «Коралловые рифы» (1842), первые четыре тома «Зоологических результатов путешествия» и напечатал в «Трудах» Лондонского геологического и Лондонского зоологического обществ ряд статей и сообщений по геологии и зоологии, которые предварительно были доложены им на заседаниях этих обществ.
Кроме того, он проделал значительную часть работы по подготовке к печати двух других монографий по геологии — «Вулканические острова» и «Берега Южной Америки», которые, однако, были литературно оформлены им в 1843 и 1845 годах и вышли в свет в 1844 и 1846 годах.
Все эти труды очень скоро создали Дарвину широкую известность не только в Англии, но и за ее пределами как выдающемуся | путешественнику, геологу и зоологу. В возрасте 27–32 лет Дарвин был уже признанным ученым-натуралистом, стоявшим в ряду самых передовых естествоиспытателей своего времени, пролагателей новых путей в геологической науке. В 1837 году он получил степень магистра наук в своем родном университете — в Кембридже, а в 1836–1839 годах был избран членом Зоологического, Энтомологического, Геологического, Географического обществ и высшего научного учреждения Англии— Лондонского королевского общества. С 16 февраля 1838 года до 19 февраля 1841 года он состоял одним из секретарей Лондонского геологического общества, развив на этом посту энергичную деятельность.
Однако с конца 30-х годов здоровье Дарвина начало сильно сдавать. Частые и мучительные головокружения, тошноты, слабость не оставляли его уже до конца жизни и по временам надолго отрывали от работы. В январе 1839 года Дарвин женился на своей двоюродной сестре Эмме Веджвуд, дочери Джосайи Веджвуда — «дяди Джоса», который в 1831 году помог ему отправиться в кругосветное путешествие. В 1841 году, после рождения второго ребенка, Чарлз и Эмма Дарвины решили оставить Лондон и поселиться где-нибудь в деревне неподалеку от Лондона. Решение это было принято ими с целью создать для болезненного Чарлза Дарвина спокойные и благоприятные для успешной работы условия. К юго-востоку от Лондона, в деревне Даун, они приобрели небольшой дом с маленьким участком земли. Средства для этой, покупки были предоставлены Чарлзу его отцом доктором Дарвином.
Поселившись в Дауне в сентябре 1842 года, Дарвин изредка выезжал в Лондон и другие города Англии для встреч с учеными, участия в научных съездах, на курорты и в гости к родичам и друзьям. Отчетливо сознавая свою ответственность перед наукой, необходимость осуществления громадных научных задач, которые он поставил перед собой, и крайнюю ограниченность своих физических сил, подорванных длительной болезнью, Дарвин неизменно экономил время. Только исключительно строгий режим, упорядоченность труда и отдыха да заботливый уход жены позволили Чарлзу Дарвину осуществить свой поистине гигантский труд. На протяжении сорока лет жизни в Дауне, с сентября 1842 года до дня смерти, наступившей 19 апреля 1882 года, великий «даунский отшельник» написал и опубликовал множество больших и малых сочинений, каждое из которых явилось новым, революционным словом в биологии, сочинений, которые полностью перестроили всю теоретическую биологию и подвели рациональную научную основу под сельскохозяйственные науки.