Род изогнул шею, проходя мимо, и успел увидеть краем глаза старинный компас со стрелкой, указывающей наверх, игральную карту, на которой валет держал в руке старинный пистолет и какой-то архаичный домкрат. Дальше шло множество книжиц с инициалами, скорее всего, бывших владельцев: на привычной глазу латинице, на экзотической кириллице, арабским шрифтом и даже иероглифами. Род еще подумал, а что Же таится в глубине этой груды.
Наконец они подошли к колоссальной куче флаконов. Большинство из них были заткнуты пробками, но кое-какие были открыты; на всех красовались этикетки с фамилиями или именами. На некоторых надписи так поблекли от времени, так что виднелись только инициалы. На одной Род прочитал что-то похожее на слово «ах». Некоторые были такие старые (или новые), что на них использовались не надписи, а пиктограммы. Еще на одной чародей разглядел стилизованный рисунок двух лосей с широкими лопатообразными рогами. Род мог представить себе рисунок таких рогов на рукоятке бластера Бака Роджерса.[13]
— А это что за предметы, святой отец?
— В сосудах находится, сын мой, способность рассуждать тех мужчин и женщин, кто утратил силу логичной мысли.
Род обратил внимание на очень большой флакон с надписью «Граф Орландо» и решил, что он относится к середине истории этого безумца, встреченного Родом несколько дней назад.
Флакон был открыт.
— Почему этот сосуд находится здесь, если он пуст?
— Ждет возвращения разума, который в нем содержался, — объяснил святой Иоанн.
И будет ждать вечно, знал Род.
— Мой флакон тоже здесь?
— Конечно, здесь хранится та твоя часть, которая обеспечивает ясность и рассудительность твоего мышления. Тот аспект твоего разума, который видит реальный мир таким, каков он есть.
— Неужели только материальный мир? А как же та моя часть, что воспринимает неосязаемый мир?
— Эту часть своего разума ты еще не утратил, — сказал святой.
Род собирался спросить об этом «еще», но потом передумал. Он стал перебирать флаконы.
Поиск может оказаться долгим, отец. Мне не хотелось бы вас задерживать…
— Нет, поиск предстоит недолгий, — возразил святой, — ибо разум покинул тебя всего несколько дней назад. Ты наверняка обнаружишь потерянное вблизи вершины.
Внимание Рода привлек большой сосуд, из тех, что были закрыты резиновой пробкой, а не запечатаны воском. На нем отчетливыми крупными буквами было написано: «Род Гэллоуглас, урожденный д'Арманд».
Рядом, разумеется, лежал флакон сказочника Рори. Род слегка удивился, увидев, что он пуст.
Он наклонил свой сосуд, всмотрелся в туманный пар внутри.
— Почему у всех остальных содержимое прозрачное?
— Лучше спроси, почему твое затуманилось, — ответил евангелист.
Род отметил, что Иоанн так и не ответил на вопрос.
— Поднеси к ноздрям, — посоветовал старик, — и осторожно открой.
Нахмурившись, Род так и поступил — туман начал выходить из пробирки. Он окутал всю его голову, потом устремился в ноздри, в глаза, в уши. Клочок коснулся его губ, оставив такое дразнящее ощущение, что Род, не успев подумать, открыл, как по команде, рот — и пар устремился внутрь и вниз по горлу.
— Облако твоего разума проникло в голову через все естественные отверстия, — объяснил евангелист.
Чувства Рода смешались в причудливом коктейле; неожиданно он распробовал вкус цвета и стал осязать запахи. Он слушал тепло, и мир потерял отчетливость очертаний; потом уже другой туман — туман бесчувственности — заволок сознание. Остался только слух, звук старческого голоса рядом с его ухом, повторяющий чуть ли не в самой голове:
— Помни: если усомнишься в том, что видишь, или заподозришь, что видишь не то, закрой глаза и вспомни этот момент и это место. Снова найди свой сосуд, если понадобится, и твой разум снова к тебе вернется.
Кто-то поблизости спрашивал:
— Как это действует, добрый отец?
И старик ответил:
— Путем манипуляции символами, сын мой. Через знаки того, что не существует, ты пробуждаешься к восприятию того, что есть истинно… есть истинно… есть…
Где-то далеко заплакала Гвен.
— Воспринимай мир таким, каков он есть, молю тебя! Супруг, очнись!
Род замигал, и туман развеялся. Он плотно закрыл глаза, потом снова открыл их и увидел дневной свет и белую больничную стену.
Глава двадцатая
Род очнулся, ощущал ставшую уже привычной тошноту. Он застонал и схватился за живот. Все, что ему хотелось — так это только лечь и спокойно умереть.
Потом он понял, что и так лежит. И смотрит на белые стены, а рядом с его койкой стоит грубый самодельный стол и такой же стул, а на стене висит распятие. Род посмотрел на серебряного Иисуса и решил, что тошноту он способен вынести.
Что-то холодное и влажное коснулось его лба. Он машинально отшатнулся — и увидел полную женщину с добрым лицом и деловитыми манерами в коричневой монашеской рясе. Волосы ее были упрятаны под капюшон, по краю которого проходила широкая белая полоска.
— Успокойся, — тихо проговорила монахиня. — Боль скоро пройдет. Ты был тяжело ранен и потерял много крови. Ты должен отдыхать.
— Думаю, я… смогу это сделать, — простонал Род. — И… поймите меня правильно… я высоко все это оцениваю… особенно огонь, но скажите ради Бога… где я?
— В нашем монастыре, — ответила монахиня. — Меня зовут сестра Патерна Тетса. Болит живот?
— Нет, но меня подташнивает…
Род подавился.
Женщина достала из-под стола глиняную миску и поставила на пол у кровати.
— Воспользуйся этим, если потребуется. Тебя только сейчас начало тошнить или тошнило и до схватки?
— Схватки? Ах, с великаном… Нет, добрая женщина… ну, я был… я видел то, чего нет… и уже несколько дней… ну, потом я ослабел, у меня кружилась голова, меня тошнило… — Род закрыл глаза, ожидая, когда пройдет приступ боли. Когда спазм миновал, он выдохнул: — И такие приступы тоже.
Сестра Патерна Теста снова сунула руку под стол и достала бутылку с розовой жидкостью. Налила немного в плошку, похожую на половинку яичной скорлупы, протянула ему и приказала:
— Выпей. Сразу полегчает.
Род осторожно взял сосуд. Ему хотелось бы думать, что у него по-прежнему галлюцинации, но тошнота обычно наступала после приступов, а не во время. Род проглотил лекарство и нахмурился.
— Странно. Почти вкусно.
— Скоро подействует, — монахиня взяла скорлупу и откинулась в кресле. — Давно ли ты видишь то, чего нет в реальности?
— С тех пор, как поел каштанов, которые продала незнакомая старуха. Вы говорите, что я участвовал в схватке?
— Да.
— Значит, вы тоже ее видели? А с кем я сражался?
— С воином и пятью вооруженными крестьянами.
— Гм… — Род покачал головой. — А я видел перед собой великана и толпу беспрестанно галдящих троллей. Скажите, а вы видели, как мне помогал высокий светловолосый рыцарь?
Монахиня покачала головой.
— Рядом с тобой бились только высокий черный конь и лепрекон, но ты действительно уложил столько противников, словно был не один, а по крайней мере вас было двое.
Итак, Беабрас, стало быть, не реален.
Но тут до него дошла первая часть сказанного, и он вскочил с широко раскрытыми глазами.
— Мой конь! Мне нужно помочь ему!
Он сел на край кровати, но женщина уперлась рукой больному в грудь и твердо сказала:
— Ты должен отдохнуть. А что касается твоей лошади…
«Я здесь, Род».
Род вздрогнул, услышав голос Фесса.
— С ним все в порядке!
— Само собой, — невозмутимо подтвердила сестра Патерна Теста. — К воротам подошел молодой человек, позвал лошадь, и та пошла за ним. Он постучал в ворота, и мы его впустили, потому что у него тоже кружилась голова от удара.
— Удар по голове! — воскликнул Род. — Боже! Проверили, нет ли у него сотрясения мозга?
— Конечно, проверили. Никакого сотрясения мозга. Будьте уверены, храбрый молодой человек не ранен, хотя голова у него болит, как у тебя.
— Минутку, — возразил Род. — Вы не должны знать, что существует такое понятие, как «сотрясение мозга».
Монахиня пожала плечами:
— Медицине меня научил монах много лет назад. В конце концов, его знания привели меня в этот монастырь.
— Вы хотите сказать, что основали монастырь?
— Нет, он здесь стоит уже больше двух сотен лет и состоит из нескольких зданий: ты сейчас в нашей гостинице. Мы называем себя орденом Кассет, наверное, потому что умеем лечить головы и мозги, которые в них содержатся. Ты ведь знаешь, что «casse tete» на французском языке означает «разбитая голова»?
Род знал, а вот женщина явно не знала, что такое кассета.
— Значит, официально вы не относитесь к ордену святого Видикона?
— Понятно, не относимся. У нас нет формального устава, хотя имеются свои правила. Мы всего лишь женщины, объединенные желанием жить вдали от мира, но всегда готовые оказать помощь нуждающимся в ней.
Род кивнул.
— А кто аббатисса?
— У нас ее нет. Мы не придерживаемся принципа старшинства. Я ведь сказала: мы всего лишь женщины, которые живут как сестры. Но другие зовут меня матушкой. Не знаю уж, шутка это или почесть.
— Итак, вы мать Патерна Теста, — Род подумал, что в этом титуле нет никакой шутки. — Я тоже буду звать вас матушкой, пока нахожусь у вас в гостях.
— Это не обязательно.
— Нет, так нужно, — Род нахмурился и прижал ладонь ко лбу: боль уменьшилась, но еще чувствовалась. — Интересно, продолжаю ли я видеть галлюцинации: знакомые монахи никогда при мне не упоминали о существовании такого монастыря.
— Они и не могли упоминать: мы им не сообщали о себе и не хотим сообщать. Хотим только, чтобы нас, кассетинок, оставили в мире.
— И не хотите получать приказы от аббата?
— И это тоже, — признала мать Патерна Теста, — хотя меня больше беспокоит то, что он мог бы нас распустить. Но так как мы не настоящий монастырь, а только называем себя так, мы не подпадаем под его правление.