Я не очень склонный к созерцанию искусства человек, меня больше всегда интересовала практическая сторона вопроса, но даже с индивидуально моей точки зрения – здесь было где разгуляться.
Начнем с того, что их греко-римская коллекция экспонатов вогнала бы в зависть и Грецию и Рим вместе взятые.
– Вит… Смотри, вот статуя Асклепия.
Мы уже второй час прогуливались по залам, и тянули время до закрытия.
Посмотрев на статую я тихонько выругался.
– В чем дело? – поинтересовалась Света.
– В статуе. Она целая.
– И? – она непонимающе посмотрела на меня.
Ответом ей был вздох.
– Видишь ли, когда дело касается обычной скульптуры – это не значит ровным счетом ничего, но в отношении богов и прочего связанного с Небывальщиной, действует один из принципов тауматургии.
– А если нормальным языком?
– Если нормальным – любое изображение бога – это сам бог, если оно целое. Не хватай здесь руки или куска бока – это было бы просто скульптурой. Но эту явно восстанавливали, и реставратор был хорош, поэтому – этот Асклепий – сам по себе бог.
– То есть, он может сойти с постамента и пойти прогуляться?
– Не удивлюсь, если он так и делает, после закрытия музея. Силы у него до той самой матери, так что провернуть такой фокус – не особо сложно.
Система оповещения, слегка хрипя от моего присутствия, известила о том, что до закрытия остается пятнадцать минут, и оставшиеся посетители потихоньку направились на выход, а я увлек Свету за собой.
– Ты куда?
– Думаешь, я просто так здесь с тобой два часа залы осматривал? Вот в том углу – слепое пятно у камер.
Выпустив минимум энергии, я окончательно вывел ближайшую камеру из строя, и накинул на нас легкую завесу.
Нет, не думайте, я не сделал нас невидимыми. Настоящая невидимость жрет столько энергии, сколько вам и не снилось, к тому же крайне неудобно получается, когда какой-нибудь человек пытается пройти сквозь вас, или натыкается на вашу конечность.
То, что я сделал, скорее давало эффект «это не те дроиды, которых вы ищете», то есть, нас видели, но ни у кого не откладывалось в мозгу то, что мы здесь. Нас никто не запоминал и не обращал внимания, но и не натыкался. Камеры, конечно, могли зафиксировать фигуры, но мое магическое поле создавало помехи в их работе, и я сомневаюсь, что лица можно было бы разглядеть. На всякий случай, я достал из сумки две банданы, и мы принялись изображать ковбоев в прерии.
Дождавшись, пока все посетители выйдут, двери музея закроют, и пройдет первый обход залов, мы вернулись к статуе Асклепия, и я вытащил из сумки кусок мела.
Быстро обведя круг вокруг статуи, я добавил с внешней стороны несколько удерживающих символов, после чего заключил все еще в один круг, на случай если первого окажется мало. Ко второму кругу я практически никогда не прибегал, но в этот раз дело было крайне серьезным, и я не имел ни малейшего права на ошибку. Недовольное тем, что его призвали, божество – могло запросто разбрызгать нас кровавой пеной по стенам зала, а это в мои планы не входило.
Выдохнув, я замкнул оба круга магией, и подпитал символы.
Становилось тяжеловато удерживать завесу и попутно держать два круга, но пока, судя по ощущениям, я справлялся, отчаянно жалея о том, что сюда нельзя было пронести мой посох. С ним все было бы в разы легче.
– Asclepius, dico vobis – произнес я, подкрепляя свой призыв щедрой порцией силы.
Когда статуя пошевелилась, Света тихо ахнула за моей спиной.
Ну, да, работа чародея – бывает эффектна, и, как бы она ни говорила о том, что приняла мою магию, а увидеть, как каменная статуя потягивается это всегда нечто. Сам с удовольствием наблюдаю за Голиафом, в момент пробуждения.
Асклепий попытался шагнуть вперед, и нахмурился, наткнувшись на круг.
– Это даже невежливо – недовольно произнес он, оглядываясь, и не замечая нас – сами позвали, сами сдерживаете, да еще и не показываетесь на глаза.
Я был уверен, что он говорит на родном языке, но, по счастью, что бы ни сотворила со мной Титания – оно еще действовало, поэтому я понимал его без труда. Правда, на Свету это не распространялось, но это уж ладно, потом расскажу про нашу беседу.
– Я приношу свои извинения, мудрый, за свои действия, но прошу принять во внимание, что это лишь предосторожность с моей стороны, поскольку сила ваша велика, а человек в сравнении с богом слаб.
Старец явно сориентировался на источник звука, и посмотрел почти мне в глаза.
– И зачем же ты призвал меня? Кого-то надо исцелить? Оживить? Я забыл уже, когда в последний раз ко мне обращались с такими просьбами.
– Ответить на вопросы, и после этого я не буду вас тревожить.
Он усмехнулся.
– Судя по голосу и поведению – ты молод и нагл. Что ты хочешь узнать?
Я задумался, как лучше сформулировать.
– Мое дело касается Гесперид и Ориона.
Он покачал головой.
– Самая большая моя неудача. Если бы не вмешался Зевс, то я смог бы оживить его.
– Вот об этом и речь. Вы все еще пытаетесь исправить эту неудачу?
– Какое тебе дело до этого, смертный?
– Самое что ни на есть прямое. К тому же вы тоже были смертным, когда-то. Вы не ответили на мой вопрос. Вы все еще пытаетесь исправить эту неудачу?
Старик нахмурился, и в его позе засквозило раздражение.
– Никто не вправе вмешиваться в дела богов!
Мне крайне не нравилось то, что он дважды не ответил на мой вопрос. Обычно это значило, что кому-то есть что скрывать, и по классическому правилу призыва трижды повторенный вопрос к сверхъестественному существу требовал правдивого ответа. Вот только я знал, что когда-то он был смертным, но не имел понятия, дает ли это ему пространство для маневра. Поэтому я вложил всю свою волю, хотя и знал что нарываюсь.
– Третий раз я спрашиваю тебя, Асклепий, ты все еще пытаешься исправить эту неудачу?
Его глаза яростно сверкнули, и я ощутил, как он продавил, разрушая, внутренний круг, и символы, вычерченные мной, ярко полыхнули, поднимаясь столбами света между нами.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь, смертный! Для того чтобы отменить волю Зевса нужна не просто сила, которой даже он не достиг! Необходимо было бы стереть саму память о его запрете, и померяться силой и волей с самим Аидом, чтобы он отпустил из заточения того, кто больше тысячи лет находится в его Царстве! Необходимо было бы сотрясти небосвод, чтобы вернуть с небес тот след Ориона, который остался там! Всякий раз, когда я кого-то оживлял, мне приходилось меряться силой с Аидом, и если ты думаешь, что твой жалкий круг удержит меня, то ты заблуждаешься!!!
Давление на символы нарастало, и они стали гаснуть один за другим, после чего неимоверная тяжесть навалилась на мою последнюю линию обороны.
Я, торопливо, и изнывая от затрат энергии, вскинул руки в защитном жесте, и прокричал, вкладывая почти все силы которые у меня остались:
– Asclepius, ego, mitte te. Vade et noli turbare mortali mundo amplius.
Я успел. Успел ровно за секунду до того, как мой круг оказался разрушен. Успел только потому, что использовал его истинное имя, вкупе с изгнанием.
Статуя замерла в ее привычной позе, а я стоял, обливаясь потом, до тех пор, пока мне на плечо не легла рука Светы.
– Что произошло?
С трудом держась на ногах, я повернулся к ней.
– Ничего. И хвала небу, что ничего. Мы повздорили со стариком. Но что куда важнее, этот штопанный… В общем, он отказался отвечать мне на мой вопрос, и это само по себе плохо… Правда он изложил мне кое-что, что смотрится как очень красивый план действий.
Не корча из себя слишком уж крутого, я сел на пол, восстанавливая дыхание и сердцебиение.
– Вымотан? – тихо спросила Света, поглаживая мои волосы.
– Я не каждый день богов призываю, и уж тем более – противостою им. Хорошо, если до дверей дойти смогу.
– А толку то? Они все заперты… И скоро обход. Переведи пока дух, я сейчас…
Она вытащила из сумочки носовой платок, и принялась торопливо стирать все с пола.
– Это зачем?
– Чтобы нас в вандализме не обвинили, балда. Сможешь сыграть, что тебе очень плохо?
– Даже играть не придется – заверил я её.
– Тогда хватит скрывать нас.
Я развеял завесу, и спустя несколько минут мы услышали торопливые шаги охраны.
Честно говоря, мне было ну совсем не до них, поэтому Света взяла огонь на себя, рассказывая историю, что мне стало плохо прямо перед закрытием музея, что мы просто тут тихо расположились в уголке, ничего не трогая, что нас, почему-то не замечали…
Охрана внимательно осмотрела нас на предмет не стащили ли мы чего, и после этого выпроводила на улицу, решив что раз у нас ничего нет, то не стоит поднимать кучу пыли и писать две тонны бумаг. Правда, данные паспортов пришлось оставить, но то, что мы просто посетители одному из которых стало плохо – мой внешний вид подтвердил.
Кое-как добравшись до машины, я выругался. На дворе была ночь, а значит – домой ехать предстояло кругами. Мосты были разведены.
Пока мы ехали, я передал весь разговор с божеством Свете, и она долго обдумывала все услышанное.
– То есть, – сказала она, наконец – ты хочешь сказать, что теперь один из богов хочет приколотить твою шкуру как коврик перед дверью, а помимо этого – этот тысячелетний старик, скорее всего, собирает силы чтобы… Чтобы что? Отомстить за обиду нанесенную ему Зевсом? Но как он может это провернуть?
– Теоретически?
Я уже мог более или менее здраво рассуждать, хотя упадок сил был еще знатный.
– Хотя бы.
– Ладно, давай порассуждаем. Этот дряхлый дядя – вовсе не дряхлый, на самом деле. Он и при жизни ухитрился стать богом, когда ему приносили жертвы, когда его именем стали называть разные места, когда части его снаряжения прочно укрепились в сознании людей, и до сих пор символы связанные с ним используются по всему миру. Жертв, конечно, уже не приносят, но люди верят в силу, к примеру, той же Всемирной Организации Здравоохранения, на логотипе которой красуется его посох, а значит часть этой веры он все-таки получает.