выставил я его перед собой, в тот момент, когда удар пришелся сзади.
Силой удара меня пронесло до середины моста, и я врезался в невидимую преграду, падая аккурат в центр круга, который был там начерчен. Впрочем, круг я увидел уже после приземления, а то, что он из себя представляет – мозг осознал еще позже, когда вокруг меня встала чужая воля, намертво отсекая меня от окружающего мира.
Спина болела так, будто в меня с разгону въехал карьерный грузовик, легкие пытались набрать воздух, концентрация на собранной энергии канула в небытие, и единственное, что можно было считать плюсом ситуации, так это то, что круг не дал ей рассеяться полностью.
Ну конечно. Я идиот. Акцента не было потому, что этот тип передо мной – вовсе не был некромантом. Какое-то подмастерье, из местных, а может даже тот, еще не найденный нами, барабанщик.
А вот ловушку поставил явно кто-то более одаренный.
Когда я, наконец, смог дышать, то тело заполнила боль от удара. Не удивлюсь, если потом насчитается несколько переломов.
В этот момент я услышал приближающиеся шаги, и с надеждой посмотрел в ту сторону, ожидая увидеть кого-нибудь из своей команды, но…
Практически двойник того субъекта. Ну, уж если по одежде – то точно.
– Не дергайся, чародей. Твой посох тебе не поможет, как и прочие игрушки.
Немецкий акцент. Я разозлился. Нет, даже больше, я взбесился.
Я вспоминал все, что было с Эглой и Драмин, вспомнил, что он сделал с несчастной эктоманткой, вспомнил, что он творил в городе, который я считал своим, и дикое, неукротимое бешенство и гнев охватили меня.
Добавив в топку эмоций собственную боль, я смог взять под контроль свой разум, и превратил все бушевавшее во мне в чистую, холодную и расчетливую, ярость, которую обрушил на сдерживающий меня круг.
Взломать чужой круг – далеко не просто. По сути, круг, который вы воздвигаете, это ваша воля, и чтобы продавить его хоть на миллиметр – нужна воля не меньшая.
Но я стал самим воплощением желания достать этого человека, даже ценой собственной жизни, и круг начал поддаваться…
– Tuhinga!!! – провозгласил мой оппонент за секунду до того, как я окончательно смог пробиться на свободу, и я ощутил падение в сон.
Прежде чем сознание угасло окончательно, я успел расслышать:
– К дьяволу мумию. Вот наша жертва.
Когда я проснулся, то первое что я сделал – пожалел об этом.
Болело всё. Не только спина, на которую пришелся тот удар. Болело лицо, и в особенности – разбитые в кровь губы. Болели руки, стянутые и вывернутые под неестественным углом. Болели все мышцы от того, в каком положении я находился уже долгое время.
Но это все было бы ничего, если бы рот не был закрыт очень качественным кляпом, а на глазах не было бы абсолютно непроницаемой повязки.
В прошлый раз, когда я оказался в схожей ситуации, мне удалось выкарабкаться только благодаря тому, что я имел дело с простофилей, и ухитрился привлечь внимание Мэб, но в этот раз…
В этот раз я имел дело с профессионалом, который явно не допустит подобной ошибки.
Когда я смог относительно оценивать ситуацию, то понял, что все еще хуже. Да, лицо болело, как и губы, но на самом деле – разбитыми они не были. Это было проецирование чужой боли. Чужие ощущения передавали мне, и все, что делали с тем человеком – чувствовал я, при этом не подвергая опасности свою жизнь. Даже если его убьют, я умру, но на самом деле – просто потеряю сознание, а потом приду в себя… Ну, если, конечно, болевой шок не сделает из меня овощ, но уверен, что этого не допустят.
Нет, ну вот почему со мной всегда так… Нанимали же найти девушку, и я её нашел, так почему бы не остановиться? Хотя, конечно, поручение Мэб до сих пор не исполнено, но уверен, что смог бы предложить ей что-то другое. В конце концов, она разумная женщина. А в результате – вишу тут теперь мясным кулем.
Больше всего огорчало в моем текущем положении то, что хотя друзья и были рядом, но у них, наверняка, не было ни малейшего шанса помочь.
Задумавшись об этом, я вдруг понял, что и Голиаф, который должен был приглядывать за мной сверху – тоже не вмешался. Интересно, что его остановило, и цел ли он?
В этот момент острая боль резанула мне ухо, и я замычал, чувствуя, как от меня отсекают кусок плоти.
Камни и звезды, ну почему же так больно!!!
Разум знал, что мое ухо осталось на месте, но ощущения упорно твердили обратное, а когда что-то пробило сначала одну, а потом и другую, барабанную перепонку – я оглох и потерял сознание.
Когда я вновь пришел в себя, мое чувство времени, которое и до того пребывало не в лучшей форме, не смогло мне подсказать сколько я уже вишу здесь.
О, нет, физически меня не трогали, и я был цел, за исключением вывернутых суставов и одной сплошной гематомы, которую я, по какому-то недоразумению, все еще считал своей спиной. Но чужая боль – сводила с ума.
Меня не тронут. Я нужен им как жертва.
Ну, то есть, тронут, конечно, но попозже.
Знаете, ничто так не отрезвляет, как понимание неизбежности смерти. Правда, обычно, оно приходит к людям лет эдак в восемьдесят, а к чародеям – не раньше чем в двести, наверное…
В мои же двадцать с хвостиком, люди считают себя обычно молодыми, неудержимыми и бессмертными. Море по колено и горы по плечо.
Сейчас же я чувствовал прямо обратное, и галопом мчался от отрицания к принятию этого незавидного факта.
Я – смертен, и я умру. Неизбежно. Не прямо сейчас, но это случится. Возможно, это случится под ножом того мясника, который сейчас режет бедолагу где-то неподалеку, или меня сожрет какая-нибудь тварь из Небывальщины, высушит вампир, или просто собьёт на переходе пьяный водитель. Да что там скрывать, даже мыло упавшее в ванной может стать причиной моей смерти.
По сути, я уже таскаю свой будущий труп и рьяно его берегу.
Неожиданно, от этой мысли мне стало легко и смешно.
Я покойник, и все, что случится с моим телом – уже не важно. Я мертв, и был мертв еще до того, как попался в руки этому истязателю, но разум остается при мне, да и цели до сих пор ясны как никогда.
– Ну надо же… – раздался голос с немецким акцентом – Где же это ты, дружок, разжился защитой веры и благословением? Ничего, они уже иссякли. От того, что я делаю, тебе ничто не поможет.
Плевать. Я мертв. И внутри меня все мертво. Вот все, что мне нужно знать. Но я не тот труп, которым ты сможешь воспользоваться, и придет момент, пусть это будет всего одна секунда перед тем, как умрет мой разум, и я вырву тебе глотку зубами. А если не удастся – то награжу своим посмертным проклятием.
Кстати, а это мысль. Посмертные проклятия чародеев имеют такую силу, что отменить их не могут даже боги, и сбываются всегда. Вот только одна проблема, его потребуется произнести, сжигая самого себя и превращая в чистую магию, а у меня во рту кляп.
– Кстати, ты ухитрился меня впечатлить, чародей. Я давно не видел такой тонкой работы. Ведь ты сам делал себе браслет и посох? Ах, да, я и забыл, что ты не можешь ответить…
Болтай. Болтай, сколько тебе вздумается. У тебя нет ничего, чем ты мог бы достать меня. Я – мертв.
– А может, ты еще пожить хочешь? Знаешь, я даже готов был бы взять тебя в ученики, раз уж ты выбрался из моего «кармана». Ты уже хорошо представляешь себе всю ту мощь, которая скрыта в черной магии. Впрочем, неважно, что ты хочешь. На переправе коней не меняют, и искать другую жертву было бы утомительно. Повиси, пока, здесь, а я пойду и приведу сюда тех, кто составит тебе компанию. Точнее, не сюда, но это неважно. А когда вернусь – мы продолжим с тобой.
Он ушел, и все, что мне осталось – лишь одиночество, пустота, боль и ярость, выжигающая изнутри.
Глава 31
Знаете, когда я читал, в свое время, «Хроники Эмбера» и «Графа Монте-Кристо», то всегда удивлялся тому, какая жажда свободы жила в Корвине и Эдмоне Дантесе. Правда и Фариа тоже впечатлял. Планировать столь долгий срок свой побег, изнурять себя невероятными нагрузками…
Корвину, правда, повезло, так что он в меньшей степени заслуживал уважения за свой побег, но его плюсом было то, что он умело воспользовался шансом.
У меня же не было их времени и возможностей.
У меня не было нескольких лет на то, чтобы прорыть подземный ход, ко мне в камеру не придет Дворкин, чтобы своим волшебным талантом нарисовать мне путь к свободе…
Ко мне даже никто не заходил, чтобы дать напиться, не говоря уже о том, чтобы поесть, и я так и продолжал висеть бесполезной тушей, подтянутой за связанные за спиной руки к потолку.
Человек без еды может выдержать довольно долго, а вот без воды – в разы меньше. Чародей – протянет подольше, особенно если умеет медитировать, поскольку во время медитации себя можно чуть ли не в анабиоз загнать. Помню, как перепугал до смерти Фаю, когда она увидела меня в глубокой медитации и не смогла прощупать пульс и найти дыхание. Они, конечно, были, но настолько замедленные, что вдох растягивался на часы.
В общем, медитация была отличным выходом для меня сейчас, и основной проблемой было отсечь себя от болезненных ощущений, но я все-таки справился.
Живому здесь было не выжить, и я усиленно делал себя мертвым, отсекая всё. Я сделал эту мысль центром для концентрации, и шел к нему, не обращая внимания на все остальное.
Боль ушла. Ушло ощущение тела. Я парил в безвремении и вне пространства, и являл собой лишь одну мысль, свободную настолько, насколько это вообще возможно в нашем безумном мире.
Хм. А в буддизме все-таки что-то есть, при таких практиках.
Но что-то тревожило меня, явно вторгаясь в мое «ничто».
Постепенно, когда я сфокусировался на этом ощущении, рядом (хотя, что такое пространство, да и есть ли оно?) сформировался странный золотой трон, на котором восседала фигура статного мужчины лет сорока, обладающего шикарной вьющейся бородой и черными с проседью волосами до плеч. Но самым интересным в его облике были глаза, которые были бледными, усталыми, и закрытыми белесой пеленой. В руке незнакомец сжимал огромную вилку… То есть, нет, кажется, её когда-то называли двузубцем.