Выглядел он величественным, могущественным, и… Удивленным.
– Это интересно, – сказал он, наконец, рассмотрев меня – ко мне нечасто в последнее время приходят гости, тем более добровольно.
Я не хотел говорить с ним, но, видимо, каждая моя мысль здесь звучала так, как будто я произносил её вслух.
– И кто вы, собственно?
Он рассмеялся.
– Ты же знаешь, кто я. Даже несмотря на то, что не принадлежишь к тем, кто поклоняется мне, ты знаешь мое имя. Люди до сих пор его помнят.
– Аид – имя вышло на поверхность само, как будто ожидая своего часа.
Он слегка наклонил голову, подтверждая.
– А ты – чародей, ушедший от мира живых, но еще не решивший какой дорогой ему идти дальше.
– Витторио Скамми, к вашим услугам.
Он коротко улыбнулся.
– Ну, раз уж ты их предлагаешь сам, то, пожалуй, не откажусь. Правда – не сейчас. Итак, чародей, расскажи мне, почему же я первый, кого ты решил увидеть на этом пути?
Я задумался, перебирая возможные причины, и решил, что, наверное, из-за всей это катавасии с гесперидами, Асклепием и прочим мое подсознание решило, что сейчас лучше встретить того, кто хоть как-то был связан с теми стародавними временами.
– Ах вот в чем дело… Асклепий… Опять за старое… Я уже много раз говорил этому упрямцу, что не выпущу Ориона, но он не оставляет попыток и каждый раз все наращивает мощь. Расскажи, что он на этот раз задумал.
Ну, заняться мне было особо нечем, а тут – какой-никакой, а собеседник, готовый выслушать, и я принялся подробно рассказывать всю текущую ситуацию.
Когда я закончил рассказ, Аид печально посмотрел на меня.
– Да, Асклепий вполне мог бы попробовать чужими руками уничтожить запрет Зевса в Небывальщине, и это могло бы привести к желаемому результату.
Он сделал жест рукой, и под ней моментально материализовался трехглавый пес, который с подозрением посмотрел на меня, после чего позволил хозяину почесать себе спину.
– И раз уж ты предложил мне свои услуги (вот же болтливый мой язык, надо будет подумать о другой форме представляться незнакомцам), то я попрошу тебя не допустить этого, тем более, что это и в интересах мира смертных.
Мне стало полугрустно, полувесело.
– Я, как бы, сейчас немного не в форме для этого. Вишу как кусок мяса на крюке, и готовлюсь умирать став жертвой в ритуале.
– С этим я ничем помочь не могу. Мои возможности в мире смертных ограничены количеством последователей и их расположением.
Моё любопытство сделало моментальную стойку.
– А у вас еще есть последователи?
– Немного – подтвердил он.
– Может тогда они… А, проклятье, я даже не знаю где нахожусь.
– Именно. И, поскольку ты сам к ним не принадлежишь, я не могу дать тебе сил, чтобы изменить ситуацию. Тебе придется рассчитывать только на себя.
Не знаю уж как, но я усмехнулся.
– Тогда – к чему вся эта встреча и разговор?
– Не знаю. Ты мне скажи. Ведь это ты пришел ко мне, а не наоборот.
Я подумал, что, скорее всего, мне просто нужно было уладить и эту часть происходящего. Терпеть не могу незаконченные дела. Нужно было, чтобы кто-то был в курсе, и девочкам не причинили вреда.
– Может и так, – согласился он – и не волнуйся за них. Им – я помогу. И я признателен тебе за такую заботу. У тебя очень обостренное чувство справедливости, и если что-то не укладывается в твои понятия о ней, то ты всегда считаешь это чуть ли не личным вызовом. Это и хорошо и плохо. Хорошо, потому, что таких как ты мало, а плохо – потому что это может стать причиной твоей смерти.
– Я бы сказал, что в каком-то смысле уже стало.
Он покачал головой.
– Мойры ушли от нас на Север, и стали именоваться Норнами, но никто так и не может сказать, какую судьбу они плетут каждому. Ты сделал мне одолжение, чародей, ничего не прося взамен, а я же попросил тебя об услуге… Неважно, выполнишь ты ее, или погибнешь, пытаясь выполнить, но я могу обещать тебе одно – когда придет твой черед, я дам тебе покой и убежище в моем царстве.
Он посмотрел на меня своими потрясающими глазами, и тихо добавил:
– Даже если ты останешься жив, ты можешь рассчитывать на них. А сейчас – тебе пора. Твой мучитель вернулся, и я чувствую, как он вмешивается в нашу беседу. Но я буду рад, если ты еще навестишь меня. Мне редко удается с кем-то поговорить.
Где-то вокруг начал нарастать нестерпимый жар, и меня выкинуло назад в мое тело. Вернувшись, и плавая в океане боли, я осознал – тот, кого пытали, чтобы я чувствовал его боль – мертв.
Уверен, что стал бы овощем, если бы не ушел в настолько глубокую медитацию, которая приняла на себя большую часть ощущений. Что бы ни сделали с тем человеком, его агония продлилась достаточно долго, чтобы выбить меня назад, но недостаточно, чтобы отправить меня за ним следом, поэтому я извивался на своем подвесе, ожидая пока всё стихнет.
– Умница, – раздался голос с немецким акцентом – я в тебе и не сомневался. Только тот, чья цель превыше даже самой жизни в состоянии найти способы, чтобы уцелеть.
Пересохшее горло нещадно саднило. Кляп, судя по ощущениям, сросся со ртом и стал его неотъемлемой частью. Рук я уже не чувствовал, а мышцы всего тела говорили, что от постоянного положения стали твердыми как камень. Суставы ломило нещадно.
Всё было настолько дерьмово, что я был уверен, что второй раз в такую медитацию мне уже не уйти.
Неожиданно, меня опустили на пол, и развязали, но я был настолько обессилен, что сделать ничего не мог.
– Знаешь, такое долгое висение не слишком благотворно сказывается на организме. Да и мне не нужно чтобы ты умер раньше, чем потребуется.
Изо рта убрали кляп, и влили немного воды. Судя по ощущениям, язык распух и в рот уже не помещался.
– Видимо, придется о тебе позаботиться… В этом отношении с фэйри проще, им такое обращение без разницы.
Я честно попытался сказать, что убью эту гниду, но даже прохрипеть ничего не смог.
– Когда-то давно, в Японии, были очень забавные люди, – продолжил немец – от которых до наших дней дошла лишь часть искусств, которыми они владели.
Его пальцы сновали по моему телу, то нажимая, то стискивая, то отпуская.
– И одно из этих искусств называлось сан-нэн-гороси… Искусство смертельного касания…
Я сипел от того, что в моем теле резко восстановился кровоток, и мышцы, расслабляясь, стали разом сигнализировать о дикой боли которую испытывали все время.
– Но это искусство называли также и дзю-нэн-гороси – касанием отсроченной смерти. Мне оно всегда было интересно еще и тем, что при помощи него можно было не только убивать, но и почти моментально привести кого-либо в порядок. Вот как тебя сейчас. Это позволяет очень быстро начать все заново, как будто с тобой ничего до этого не делали.
Хотелось выть и плакать, но сил не было, как не было и слез. Я принадлежал ему сейчас.
В голове шевельнулась столь тщательно выпестованная в процессе медитации мысль, и моментально пришло облегчение. Я мертв.
Тело реагировало на его манипуляции, но сознание устремилось вдаль от него.
Почти идеальное состояние. Жаль только, что творить магию в нем невозможно.
Меня снова связали, вернув кляп на место, и подтянули на веревках в прежнее положение.
– Ничего, осталось недолго. Самоуверенная Летняя уже у меня, и осталось лишь получить Зимнюю. Тогда, наконец, твои мучения прекратятся. А пока… Пока я нашел тебе еще одного партнера, с которым ты почувствуешь себя целым. Правда ненадолго. Ничего личного, просто ваша боль мне нужна для дела.
Да заткнись ты уже.
Волна энергии накрыла меня, связывая с еще одной жертвой, и я понял, что скоро весь ад вернется.
Глава 32
И все-таки, боли было чересчур много, и даже медитация не давала спастись от нее полностью.
Несмотря на то, что физического вреда телу причинялось мало, чужая боль выматывала и высасывала все силы. Вдобавок, осознание того, что кого-то пытают только ради того, чтобы подобным образом помучить меня и не дать мне скрыться в глубинах разума, просто убивало на корню. Я уже готов был предложить ему себя полностью, чтобы он не трогал других, но некроманту было настолько без разницы моё желание, что я просто готов был впасть в отчаяние.
В какой-то момент, до меня дошло, зачем это делается.
Он распалял мой гнев и ярость. Заставлял меня сконцентрироваться лишь на жажде мщения ему, за все то, что он делает.
Впору было быть благодарным за такое укрепление духа и целеустремленности, вот только методы которыми это делалось – не вызывали и намека на благодарность.
Ну и, кроме того, я догадывался, что он использует нашу боль как источник для своих сил. Лично мне подобные практики были не знакомы, но за всю историю мира про них слышали не раз.
Меня искали. Я был просто уверен, что меня искали.
Сестра заставит кого угодно, да и Густав вместе со Стафилом и Кейлой наверняка чувствуют себя достаточно виноватыми в том, что всё проворонили, чтобы сделать мои поиски ключевой вещью в своей жизни. Оли, наверняка, тоже пылает от ярости.
Вот только я не чувствовал ни малейшего следа этих попыток, а значит, место где я находился было исключительно хорошо экранировано от подобных поисков. Надежда была лишь на то, что кто-то из стаи сможет случайно учуять мой запах, и это приведет их ко мне, но она была такой слабой и нереальной, что я даже не принимал её во внимание.
Я был не просто сам по себе, я был в компании человека, которого даже не мог описать как психопата или садиста, потому что он не был ни тем, ни другим.
Психопаты, по определению – это люди, страдающие расстройством личности, склонностью к нанесению вреда окружающим людям, а этот тип… Нет, он таким не был. Он был цельной личностью, и склонности к нанесению вреда тут не было. Просто расчетливая необходимость. Я не чувствовал в нем и того, чтобы он наслаждался чужой болью или пытками… Это было лишь средствами, поэтому под определение садиста он тоже не подходил. Возможно, что его можно было бы описать как социопата, но и в этом я сильно сомневаюсь.