— Власть? — недоуменно сдвинул брови Туан. — Но какое отношение к власти имеет проповедь Слова Господня?
— Задумайтесь, ведь даже вы, со всей королевской конницей и всей королевской ратью, не можете управлять мыслями людей. А священник может — он просто говорит человеку, что думать о том или о сем — грех. Хуже другое, когда человеку указывают, о чем нужно думать, а если люди начинают о чем-то думать — у них руки чешутся за это взяться. Например, пойти священной войной на нечестивых — в роль коих, по-моему, вы уже попали.
Побледневшая Катарина изумленно уставилась на Чародея. Туан заметил это и грустно усмехнулся:
— Разве ты не видишь, радость моя? Если мы против Святой Матери Церкви, мы — самые неблагодарные из ее детей.
— Неужели наш народ поверит в такое? — прошептала Катарина.
— Еще как поверят, — успокоил ее Род. — Верующий никогда не усомнится в том, во что положено верить. Он просто пойдет да спросит у своего духовника.
— Но ведь тогда священники смогут заставить людей делать все, чего они ни пожелают!
— А священники повинуются архиепископу, — кивнул Род. — Хотите рецепт надежного правления? Мой вам совет, постригитесь в монахи и провозгласите себя архиепископом.
— Да, но монахи провозглашают, что слово Господне делает людей свободными!
— Оно делает свободными монахов. А крестьян? Ничуть не больше, чем они были. Это отличное средство, чтобы держать народ в узде. Только скажите им, что рожденному крестьянином положено крестьянином и оставаться, а любая попытка подняться вверх по общественной лестнице — грех. И подавляющее большинство из них преспокойно подчинится. И даже не станет особо возмущаться, что хлеба не хватает или новую одежду купить не на что — потому что им изо дня в день твердят, что Бог терпел и нам велел, и что блаженны нищие, ибо их есть царствие небесное. Мол, на Небесах за все страдания воздастся сторицей — но здесь и сейчас они воздаяния не дождутся. Да, священники могут облегчать людские страдания, но те же священники мешают людям самим позаботиться о себе.
— Но как раз в этом и лежит основа всех притязаний аббата, — перебил Туан. — Он желает полностью взять в свои руки помощь бедным, чтобы облегчить их страдания.
— Само собой, и сделать их полностью зависимыми от него. И тогда вся чернь будет повиноваться только ему.
Туан поморщился: однажды он и сам сумел объединить раннимедских нищих и попрошаек в могучую армию.
— Не хочешь ли ты сказать, что Церковь жертвует, только чтобы получать?
— Нет-нет, конечно, начинается все совсем не так. Но пройдет совсем немного времени, и даже самый праведный и возвышенный духовник сообразит, что вокруг множество очень благодарных ему людей, которые с готовностью исполнят все, что он им ни прикажет. И вот тогда он начнет возвращаться к заботам мирским.
— Ну, Лорд Чародей! — всплеснула руками Катарина. — Такое даже мне не могло прийти в голову! Ты что же, хочешь сказать, что у Церкви вообще не должно быть никакой власти?
— Ну, мне не хотелось, чтобы меня поняли настолько прямолинейно, но раз уж вы сами сделали такое заключение — да. Именно это я и хотел сказать.
— Но Церковь не сможет служить Господу, если у нее не будет никакой власти в миру, — возразил Туан.
— Еще как сможет — проповедью и поучением. Церковь, кажется, должна учить свою паству жить праведной жизнью, а не заставлять силой. Церковь не должна обладать светской властью, Туан. Власть разлагает, а аббат, ныне архиепископ, метит к абсолютной власти. Слово «иерархия» придумали именно клирики. Это означает «священное правление». Или «правление святых». Но когда они начинают править, они перестают быть святыми. Абсолютная власть развращает священника так же абсолютно, как и рыцаря, или купца.
— Или короля? — глянул на него Туан.
— Ваша власть не абсолютна, Ваше Величество, — покачал головой Род. — Уж ваши бароны об этом позаботятся. Да и аббат тоже отхватил свой кусок. Если бы ваша власть была абсолютной, разве смог бы аббат собрать армию, когда он выступил против вас в последний раз?
Туан отвернулся, окинул взглядом сад. Потом кивнул.
— Да, в этом ты прав, лорд Гэллоуглас. В этом мы должны открыто противостоять Церкви.
Род с огромным облегчением вздохнул. Наконец-то Туан вышел из своего религиозного дурмана. Он кинул взгляд на Катарину и увидел в ее глазах не меньшее облегчение и благодарность. Род улыбнулся в ответ королеве, с изумлением сообразив, что сейчас он впервые чувствует себя действительно ее союзником.
— Однако не стоит и идти напролом, — напомнил он. — Не дайте народу ни единого повода считать вас дьяволом во плоти, наш новый архиепископ и так позаботится об этом.
Туан сардонически усмехнулся.
— Хорошо сказано, лорд Чародей. И потому нам нужно отказать в его требованиях — и только.
— И ничего больше? — нахмурилась Катарина.
— Будет и больше, — поглядел на нее Туан, — но начинать битву с рукопашной — плохая тактика. Пока ему достаточно будет увидеть наши передовые дозоры.
— И до чего мы дозреем? — покосился на короля Род.
— Легкий упрек, если будет угодно. Наши герольды объявят, что хотя мы и королева обладаем всей полнотой светской власти, мы тем не менее признаем право аббата святого ордена приказывать своим монахам и судить по всем вопросам веры, открытым для обсуждения.
— Ага… — Род задумчиво потер подбородок. — Кажется, это могло бы прозвучать несколько… эээ… напористей?
— Нет, — Катарина стала рядом с Туаном и взяла его за руку. — Король выбрал верные слова, лорд Чародей. Обращаясь к аббату ордена, он тем самым не признает его титул архиепископа, а говоря о вопросах, «открытых для обсуждения», отказывается признать разрыв с Римом.
Подумав, Род кивнул.
— Да, тонко сформулировано. И не только на словах, но и в том, что осталось не высказано. Может быть, даже слишком тонко, вы уверены, что значение этих слов будет понято правильно?
— Будь уверен, лорды поймут их, как надо, ответил Туан. — И аббат тоже. Уж будь уверен.
— Они поймут, это уж точно, — повторил Род Фессу, когда они галопом мчали домой. — И их отпрыски тоже. Как я рад, что Туан решился на поступок.
— И когда герольды объявят об этом решении по всей стране, эти слова станут законом.
— Разумеется, и без сомнения, станут частью любого свода законов, понимает это Туан или нет.
— Разделение Церкви и Государства, — заметил Фесс, — жизненно важный принцип демократии. Даже ты сам не смог бы устроить лучше.
— И это только к лучшему, — усмехнулся Род. — Напомни, чтобы я оставил себе копию этого указа.
— …во всех вопросах духовных или касающихся Веры, — писарь поднял глаза от пергамента и вопросительно посмотрел на Их Величества.
Туан медленно кивнул, а Катарина истолковала сей жест:
— Великолепно. Каждое слово на своем месте и ничего не упущено.
— Отлично. Сказано не больше и не меньше, чем мы хотели сказать, — тут Туан посмотрел на писца. — Перепиши это, в точности, как прочел, и отдай своим ученикам, пусть сделают к завтрашнему утру два десятка копий. Завтра я пришлю за ними.
Писец кивнул.
— Все будет исполнено в точности, как вы велели, Ваше Величество.
Он попятился к двери и вышел. Туан со вздохом поднялся, уперся руками в спину и выгнулся, потягиваясь.
— Что ж, дело сделано. С сердца словно камень упал. Пойдем, пора ложиться.
Улыбка растопила жесткую неумолимость на лице королевы, она подошла к супругу, взяв его за руку. Обменявшись улыбками, они направились к двери.
На пороге стоял сэр Марис.
Катарина и Туан остановились, улыбки растаяли. Затем Туан снова расправил плечи, чувствуя, что вес ответственности, еще не успев как следует раствориться, снова устраивается поудобнее.
— Что за неотложное дело привело тебя, сенешаль, что ты решился подняться в королевские палаты в столь поздний час?
— Перепутанный крестьянин, Ваше Величество.
— И только? — поднял брови Туан. — Не темни, сэр Марис! Должно быть, дело серьезное, иначе тебе не было бы нужды тревожить нас.
— Это так, Ваше Величество, — поклонился сэр Марис. — Я решился известить вас, потому что меня беспокоит история, которую он рассказывает. Умоляю, прислушайтесь к его словам и решите сами.
— Ну так веди его, — Туан жалобно покосился на Катарину и снова уселся в кресло. Та стала рядом, положив руку королю на плечо.
Сэр Марис вышел за дверь, махнул рукой, и в комнату робко заглянул насмерть перепуганный крестьянин, нервно теребя в руках шляпу.
— Не бойся, — приказал сэр Марис. — Ты стоишь перед твоими сюзеренами, чья единственная забота — твоя зашита и благополучие.
Если у крестьянина и были определенные сомнения на этот счет, он не показал виду, а только поклонился до самой земли, может быть, чтобы скрыть выражение лица.
— Ладно-ладно, переломишься, — нетерпеливо махнул рукой Туан. — Как твое имя и откуда ты?
— Пирс, Ваше Величество, — разогнулся крестьянин. — Я конюх на постоялом дворе «Красный Бочонок».
— Хорошо, Пирс. Отвечай, что испугало тебя.
Пирс сглотнул и еще сильнее принялся мусолить шляпу.
— Час назад, Ваше Величество, я шел домой…
— Так поздно? — перебила Катарина. — Где ты был в такое время?
Крестьянин покраснел.
— Я… мы с друзьями… ну…
Не может найти нужное слово, догадался Туан.
— Ты и твои друзья искали развлечений?
— Вроде как. Мы пили эль и рассказывали всякие… истории.
Туан покосился на Катарину, а потом снова посмотрел на крестьянина.
— Ты женат?
Пирс снова сглотнул и кивнул, потупив глаза.
— А где же вы пили? — спросила Катарина.
— В лесу, на полянке…
Катарина отвернулась, воздев очи горе, но Туан сохранил серьезное лицо.
— И что же случилось по дороге домой?
Пирс набрал полную грудь воздуха и, запинаясь, пристыжено поведал им все случившееся. Когда в его рассказе возникла слишком длинная пауза, король пробормотал: