— К тому, кто любит королеву.
— О, да! — Бром откинул голову назад и закатил глаза. — К тому, кто безумно любит королеву. Будь уверен, он тебе об этом еще не раз скажет.
— Но ты ему не веришь?
Бром сцепил руки за спиной и, опустив голову, стал переминаться с ноги на ногу.
— Он либо правдив, либо блестящий лжец. Если он лжет, то научился этому поразительно быстро. В отчем доме его учили говорить только правду. И все же он — лорд Дома Кловиса, один из тех, кто утверждает, что правителя следует выбирать. По их словам, в незапамятные времена так был избран король Кловис с одобрения тех, кем он правил.
— Ну, тут они малость исказили историю, — пробормотал Род. — Но, как я понимаю, их планы подразумевают свержение Катарины с трона?
— Да. Поэтому как я могу верить ему, когда он говорит, что любит ее? — Бром печально покачал головой. — Туан весьма достойный молодой человек, честный и благородный, трубадур, умеющий не только воспеть красоту глаз предмета своего обожания, но и выбить у вас шпагу из рук. Он всегда и во всем остается джентльменом, в нем нет и тени обмана.
— Похоже, ты неплохо его знал?
— О, да! Знал, еще как знал! Но знаю ли я его теперь? — Бром тяжело вздохнул, качая головой. — Они встретились, когда ей было всего лишь семь лет от роду, а ему — восемь, в замке милорда Логайра на юге, куда отец отправил ее для безопасности.
Подружившись, дети резвились и играли под моим присмотром, ибо мне было поручено постоянно оберегать их. Детей того же возраста в замке не было, а... — он улыбнулся и горько усмехнулся, — я был диковинкой — взрослый мужчина, который меньше их ростом.
Бром снова улыбнулся и откинул голову назад, словно глядя сквозь каменные стены коридора на канувшие в Лету годы.
— Они были тогда так невинны, Род Гэллоуглас! Да, так невинны и так счастливы! И он поклонялся ей, рвал цветы для ее венков, хотя садовник и бранил его. Ей докучает солнце? Он сделает полог из листьев! Она разбила хрустальный кубок миледи. Он возьмет вину на себя!
— Избаловал ее до крайности, — пробурчал Род.
— Да, но не он один строил из себя идиота перед ней. Ибо даже тогда она была самой прелестной принцессой на свете, Род Гэллоуглас. Но их счастье омрачала темная зловещая тень — Ансельм Логайр, паренек лет четырнадцати, наследник замка и владений.
Он частенько наблюдал за их играми из окна башни с кислой миной на лице. И лишь он один во всей стране ненавидел Катарину Плантагенет — почему, никто не знает.
— И он по-прежнему ненавидит ее?
— Да, и потому мы все желаем милорду Логайру долгих лет жизни. Почти пять лет ненависть жгла Ансельма, и вот, наконец, желанный момент настал. Отец Катарины усмирил лордов Севера и призвал ее обратно, в этот замок. И тогда Туан и Катарина дали обет, — ей было одиннадцать лет, а ему — двенадцать — что никогда не забудут друг друга, и она будет ждать, пока он не приедет за ней. — Бром печально покачал своей огромной лохматой головой. — И он приехал за ней. Девятнадцатилетний отрок, златокудрый принц примчался с юга на могучем белом скакуне. Он был красив и широкоплеч, его мускулы могли заставить содрогаться от страсти любую женщину. Трубадур с лютней за спиною и шпагой на боку, рассыпающий тысячи необыкновенных комплиментов ее красоте. И его смех остался таким же чистым, сердце — столь же открытым, а темперамент — по-прежнему неистовым, как и семь лет назад.
Бром улыбнулся Роду.
— Ей минуло восемнадцать, и жизнь ее текла тихо и спокойно, словно ручеек в летний зной. В свои годы она уже созрела для мужа, и ее голова была забита той легкомысленной чепухой, что девушки черпают из книжек и баллад.
Взгляд Брома посуровел, его по-прежнему мягкий голос гулким эхом отдавался в бездне прожитых им лет.
— Неужто ты никогда не мечтал о принцессе, Род Гэллоуглас?
Род судорожно сглотнул и пронзил его бешеным взглядом.
— Продолжай, — выдавил он.
Бром, пожав плечами, отвернулся.
— Чего тут говорить? Она, конечно, влюбилась в него. А какая женщина устояла бы? Он не знал, для чего существуют на свете женщины, и я готов поклясться, что она тоже не знала, но вдвоем, возможно, они поняли бы это. У них на то были все шансы, можешь не сомневаться.
Нахмурившись, он покачал головой.
— Это событие могло бы послужить венцом последних дней ее юности. Ибо той же весной умер ее отец. И скипетр перешел в руки Катарины.
Он замолк и принялся мерить шагами коридор. Его молчание столь затянулось, что Род почувствовал: надо что-то сказать.
— Во всем этом нет причины для ненависти, Бром О'Берин.
— О, да! Но дослушай до конца мою историю. Как только у нее на голове оказалась корона, Катарина вдруг вспомнила, что Туан — второй сын, а значит, он наследует только уважаемое имя, и не более. Тогда она заявила, что он не любит ее и мечтает лишь о троне. Она больше не желала его знать и отослала прочь, заклеймив гневом и презрением, причем, казалось, без всякой на то причины, хотя вся правда известна только им двоим.
Она изгнала Туана в Дикие Земли, назначив цену за его голову, дабы он или скитался там среди варваров и эльфов, или умер.
Бром снова замолк.
— И милорд Логайр поднялся во гневе? — подстегнул его Род.
— Да, — проворчал Бром, — а с ним все его вассалы и половина знати королевства. «Если Туан зашел слишком далеко в своих ухаживаниях, то он заслужил гнев и презрение. — молвил Логайр, — но в изгнание отправляют только за измену».
«А разве посягательство на ее корону — не измена?» горячо возразила Катарина.
Тогда Логайр встал и с холодной гордостью в голосе сказал, что Туан искал только любви Катарины, но его слова не встретили поддержки, ибо тот, за кого королева выйдет замуж, станет королем, и Катарина указала ему на это.
Логайр с печалью в голосе ответил, что его сын не изменник, а глупец, который вздумал ухаживать за легкомысленным и избалованным ребенком, но тут Катарина вновь закричала: «Измена!», и я не успел удержать ее.
— И все же ты считаешь, что она любит и Туана, и герцога?
— Да, иначе к чему такая резкость?
Бром снова замкнулся.
Род прочистил горло и сказал:
— Туан, кажется, не слишком долго пробыл в изгнании...
— Да. — Уголки рта Брома опустились. — Этот дурень поклялся, что останется неподалеку от нее, хотя и рискует при этом головой. Но пока не отменена награда за его поимку, ему придется влачить жизнь вора или убийцы.
Род кисло улыбнулся.
— И в один прекрасный день ему пришла в голову мысль, что нищие будут доставлять меньше хлопот, если о них кто-нибудь позаботится.
Бром кивнул.
— Так нищие стали силой, с которой приходится считаться. Но Туан клянется, что он сделает все возможное, чтобы прикрыть королеву с тыла. Он утверждает, что все еще любит ее и будет любить, даже если она готова огрубить ему голову.
— А Катарина, конечно, считает, — рассудил Род, — что у него есть веские причины ненавидеть ее.
— И она права. Однако, мне кажется, Туан по-прежнему любит ее.
Они подошли к двери караульной. Род положил руку на засов, улыбнулся Брому и печально покачал головой.
— Безмозглые они оба, — сказал он.
— И самые нежно любящие друг друга враги на свете, — слегка раздраженно улыбнулся в ответ Бром. — А вот и твоя казарма. Спокойной ночи.
Бром развернулся на каблуках и зашагал прочь. Род посмотрел ему вслед, мысленно ругая себя и качая головой.
— Какой же я дурак, — пробормотал он. — Я-то думал, что Бром О'Берин поддерживает королеву потому, что влюблен в нее. Ну, ладно, Векс тоже порой ошибается...
В казарме от большой свечи остался лишь огарок. На Грамарае отсчет времени велся по огромным свечам, раскрашенным в полоску — шесть красных и шесть белых колец. Одна свеча зажигалась на рассвете, другая — двенадцать часов спустя.
Судя по стоящей в казарме свече, сейчас было три часа утра. У Рода тут же стали слипаться глаза. А когда он вспомнил, что час на Грамарае минут на двадцать длиннее Стандартного Галактического, его веки просто налились свинцом.
Он поплелся к своей койке и вдруг обо что-то споткнулся. Предмет под его ногами тихо охнул. Род совсем забыл, что Большой Том обычно спал на полу подле его кровати.
Великан сел, зевнул во весь рот и почесался. Он поднял голову и увидел Рода.
— А-а, добрый вечер, хозяин! Который час?
— Девять часов вечера, — мягко ответил Род. — Спи, Большой Том, я не хотел тебя будить.
— Я здесь для этого и нахожусь, хозяин. — Он помотал головой, чтобы окончательно проснуться.
Род внезапно понял, что глаза у него совершенно ясные. Это было весьма подозрительно. В мозгу Рода замигала лампочка, сон сразу как рукой сняло, и он, как и подобает полевому агенту, мгновенно насторожился.
Но, чтобы не спугнуть Большого Тома, он постарался выглядеть еще более сонным, чем на самом деле.
— Нелегкая выдалась ночка, Большой Том, — пробормотал он и рухнул лицом вниз на койку. Он надеялся, что Том оставит его в покое и снова завалится спать. Но тут Род услышал тихое беззлобное хихиканье у изголовья кровати, и великан стал стягивать с него сапоги.
— Немного покуролесил, хозяин? — шепотом спросил он. — Ручаюсь, обслужил по крайней мере пару девок.
— Разбуди меня, когда будут зажигать свечу, — буркнул в подушку Род. — Я должен прислуживать королеве за завтраком. Большой Том стянул с него другой сапог и, посмеиваясь, улегся.
Род подождал, пока Том снова не захрапит, затем приподнялся на локтях и посмотрел на него через плечо. В общем-то, этот увалень казался вполне преданным и безнадежно глупым, но временами Рода обуревали сомнения...
Он позволил голове вновь плюхнуться на подушку, закрыл глаза и приказал себе уснуть.
К несчастью, положение «дух первичен, а материя вторична» сегодня ночью не оправдывалось. Все его чувства, казалось, обострились до предела. Род был готов поклясться, что ощущает щекой каждую нить подушки, слышит мышь, грызущую плинтус; лягушку, квакающую в пруду; веселый смех, приносимый порывами ветра. Он резко открыл глаза. Веселый смех?