— Мне кажется, да, — осторожно промолвил Логайр. — Ибо баньши снова был ночью на вашей крыше.
Род навострил уши.
Катарина закусила губу и закрыла глаза. За столом воцарилось молчание. В наступившей тишине прогремел голос Брома:
— Баньши видели на крыше замка Ее Величества уже много раз, а королева до сих пор жива.
— Замолчи! — оборвала его Катарина. Она выпрямилась и, наклонившись вперед, взяла свой кубок.
— Я не желаю больше слышать о баньши.
Она осушила кубок и протянула руку вбок.
— Слуга, еще вина!
Дюрер сорвался со своего места и в миг очутился рядом с королевой. Выхватив кубок из ее рук, он повернулся к подбежавшему слуге и держал чашу до тех пор, пока тот не наполнил ее из кувшина, а весь двор пялил глаза — подобная учтивость по отношению к королеве была несвойственна Дюреру.
Советник повернулся обратно к королеве, опустился на колено и подал кубок. Катарина изумленно уставилась на него, затем медленно приняла чашу.
— Благодарю вас, Дюрер. Все-таки, должна признаться, я не ожидала от вас такой любезности.
Глаза Дюрера блеснули. Он с насмешливой улыбкой поднялся и поклонился ей в ноги.
— Пейте на здоровье, моя королева.
Но Род был менее доверчив, чем Катарина. Более того, он заметил, что перед тем, как слуга налил вино, Дюрер провел рукой над кубком.
Он покинул свой пост и выхватил кубок, когда Катарина поднесла его к губам. Она, побледнев, уставилась на него наливающимися яростью глазами.
— Я не звала вас, сударь.
— Прошу прощения. Ваше Величество.
Род отстегнул от пояса кинжал, положил клинок на стол и наполнил конические ножны вином. Слава небесам, он принял меры предосторожности, включив Векса перед тем, как заступить на дежурство! Он поднял вверх серебряный рог и сказал:
— Нижайше прошу прощения у Вашего Величества за то, что не могу анализировать свои действия. Все дело в том, что я боюсь за жизнь Вашего Величества.
Но Катарина уже забыла о гневе и завороженно следила за действиями Рода.
— Что это такое? — спросила она, показывая на серебристый конус.
— Рог единорога, — ответил Род и поднял взгляд, чтобы заглянуть в пылающие яростью глаза Дюрера.
— Анализ завершен, — прошептал голос у него за ухом. — Субстанция ядовита для организма человека.
Род угрюмо улыбнулся и надавил мизинцем на шишечку на острие ножен.
«Рог единорога» стал пурпурным. Весь двор ахнул от ужаса, ибо, согласно известному всем поверью, рог единорога приобретает пурпурный оттенок, если в него налит яд. Катарина побледнела и стиснула кулачки, чтобы скрыть дрожь. Рука Логайра сжалась в громадный кулак, он посмотрел на Дюрера сузившимися от ярости глазами.
— Ничтожество, если ты хоть как-то участвовал в измене...
— Милорд, вы же видели... — голос Дюрера стал хриплым. — Я только подал кубок.
Но его горящий взор впился в глаза Рода, будто намекая, что тот избавит себя от многих неприятностей и мучений, если сам, прямо здесь, выпьет это вино.
Роду и еще трем гвардейцам было поручено сопровождать Катарину от ее апартаментов до Большого Зала Верховного Суда.
Они вчетвером ждали у ее покоев, покуда не открылась дверь и не появился Бром О'Берин, возглавивший королевскую свиту. Между ним и Катариной встали два солдата, а Род вместе с еще одним гвардейцем замкнули шествие.
Они не спеша зашагали по коридору, приноравливаясь к Катарине. А укутанная в тяжелый меховой плащ королева, обремененная, к тому же, массивной золотой короной, шла очень медленно. Но каким-то образом она ухитрялась при этом выглядеть скорее величественно, чем неуклюже.
Когда они приблизились к Большому Залу, откуда-то выскочил худой изможденный человечек, одетый в бархат, Дюрер.
— Прошу прощения, — сказал он, трижды поклонившись, — но я должен поговорить с Вашим Величеством.
Губы его были крепко сжаты, глаза пылали гневом. Катарина остановилась и выпрямилась во весь рост.
«А она полностью готова к бою,» — подумал Род.
— Так говори же, — сказала она, глядя свысока на склонившегося перед ней человечка. — Но поторопись, смерд.
Глаза Дюрера вспыхнули от такого обращения. Прозвище «смерд» было зарезервировано за крестьянами. Однако он сумел сохранить почтительный вид.
— Ваше Величество, умоляю Вас без промедления выслушать петицию Великих Лордов, ибо они крайне возбуждены.
Катарина нахмурилась.
— А к чему мне оттягивать это? — Дюрер закусил губу и отвел глаза. В глазах Катарины вспыхнул гнев. — Продолжай, смерд, — приказала она. — Или ты хочешь сказать, что королева боится выслушать своих вельмож?
— Ваше Величество... — неохотно начал Дюрер, затем выпалил скороговоркой:
— Я слышал, на суде сегодня должно быть заслушано дело двух крестьян...
— Верно, — поджала губы Катарина. — Это дело было рекомендовано мне тобой, Дюрер.
Человечек злобно глянул на нее, но затем вновь надел маску покорного просителя.
— Я подумал... я слышал... я боялся...
— Чего ты боялся?
— Ваше Величество в последнее время уделяет особое внимание своим крестьянам... — Дюрер поколебался, затем продолжил:
— Я опасался... что Ваше Величество может...
Взгляд королевы посуровел.
— Что я могу выслушать этих двух крестьян прежде, чем предоставлю слово моим вельможам?
— Вы не должны так поступать, Ваше Величество! — Дюрер рухнул на колени и умоляюще простер к ней руки. — Не следует гневить сегодня Великих Лордов! Вы подвергнете опасности свою жизнь, если...
— Смерд, ты назвал меня трусихой?
Род закрыл глаза, сердце замерло у него в груди.
— Ваше Величество! — вскричал Дюрер. — Я только хотел сказать, что...
— Довольно! — Катарина повернулась, с презрением оттолкнув щуплого советника. Бром О'Берин и гвардейцы двинулись за ней. Огромные дубовые двери распахнулись перед ними. Род рискнул бросить быстрый взгляд через плечо. Лицо Дюрера расплылось в злорадной улыбке, глаза его светились торжеством.
Самый верный способ заставить девчонку сделать что-то — всячески отговаривать ее от этого...
Бром привел королевскую свиту в огромное помещение со сводчатым потолком. Свет проникал сквозь ряды фонарных* [31] окон, прорезанных во всех четырех стенах. На пятидесятифутовой высоте через весь зал тянулась, словно хребет, потолочная балка. От нее к гранитным стенам отходили дубовые ребра. С потолка свисали две огромные люстры из кованого железа с горящими в канделябрах свечами.
Они прошли к возвышавшемуся на десять футов над уровнем пола помосту, на котором стоял огромный золоченый трон.
Бром провел их к нему вокруг помоста. Гвардейцы выстроились по обеим сторонам трона, а Катарина сделала последние полшага и встала, стройная и гордая, подле него, глядя поверх голов сгрудившихся внизу людей.
Здесь собрались представители всех слоев населения.
Огромный зал был набит битком от ступенек помоста до тройных дверей в противоположном конце помещения.
На переднем плане в напоминающих песочные часы деревянных креслах, поставленных полукругом в двадцати футах от ведущих к трону ступеней, сидели двенадцать Великих Лордов. За ними стояли сорок-пятьдесят пожилых мужчин, облаченных в коричневые, серые или темно-зеленые одежды с бархатными воротничками. На голове у них красовались маленькие квадратные фетровые шляпы, на необъятных животах покачивались массивные серебряные и золотые цепочки. Бюргеры, догадался Род, местные чиновники, торговцы, мастера гильдий, словом, буржуазия.
Позади них виднелись черные рясы духовенства, ну а еще дальше толпились крестьяне, одетые в залатанную одежду унылых тонов. Род был уверен, что большинство крестьян пригнали с дворцовой кухни, дабы на Верховном Суде присутствовали представители всех классов. В центре толпы простолюдинов стояли четверо солдат в зелено-золотом — цветах королевы, а между ними переминались с ноги на ногу двое крестьян — один молодой, другой старый. Оба, явно перепуганные до смерти, нервно мяли в руках свои шапки. У старика была длинная седая борода, юнец же был чисто выбрит.
Одеждой им служили темные рубахи из грубого полотна и плотно облегающие брюки из той же ткани. Рядом с ними стоял священник, чувствующий себя так же неловко, как и они.
Все взгляды были прикованы к королеве. Катарина прекрасно понимала это. Она еще больше выпрямилась и оставалась в этой позе, пока в зале не воцарилась полная тишина. Затем она медленно села, а Бром пристроился, скрестив ноги, подле нее.
Тупые концы пик глухо стукнули о камень — Род и остальные гвардейцы стали по стойке «вольно», отставив пики под углом двадцать градусов. Бром прогремел на весь зал:
— Кто сегодня предстанет перед королевой?
Вперед вышел герольд с пергаментным свитком и зачитал список, состоящий из двадцати пунктов. Первой стояла петиция двенадцати вельмож, последней — петиция крестьян.
Катарина стиснула подлокотники трона и сказала высоким ясным голосом:
— Господь наш говорил: униженные да будут возвышены, последние да станут первыми. Поэтому давайте сначала заслушаем показания этих двух крестьян.
На миг все от изумления смолкли. Затем поднялся старый лорд Логайр и вскричал:
— Показания! Неужели они Вам так необходимы, что Вы ставите эту деревенщину впереди знатнейших из Ваших вельмож?
— Милорд, — огрызнулась Катарина, — вы забыли о своем месте при моем дворе.
— Нет, это Вы забылись! Вы не уважаете традиции, а также все законы, которые Вам с детства внушал Ваш отец!
Старый лорд выпрямился во весь рост и свирепо посмотрел на нее.
— Ваш отец никогда не обесчестил бы своих вассалов! — прогремел он.
— Опомнись, старик! — холодно и надменно ответила Катарина. — Я бы все отдала, чтобы мой отец был до сих пор жив, но он умер, и теперь правлю я!
— Правишь! — губы Логайра скривились в усмешке. — Это не правление, а тирания!
Потрясенный зал умолк, затем по нему, все нарастая, пополз шепот.