Женщины смыли с лиц пыль, уложили друг другу волосы и почистили хитоны. Затем, взявшись за руки для храбрости, подошли к воротам в частоколе. Десятник стражи заметил их и вышел навстречу, чтобы прогнать.
– Эй вы, два сочных кусочка для насадки на шип! Идите-ка трясти своими прелестями где-нибудь в другом месте. Пошли вон отсюда!
– Ты вроде как добрый и порядочный человек, – сухо сказала ему Минтака. – Позволил бы ты какому-нибудь нахалу так грубо разговаривать с твоими дочками?
Десятник уставился на нее. Она говорила на гиксосском языке грамотно и в таком тоне, какой услышишь только у знати. Он поднял фонарь и осветил женщин. На них была простая одежда, но, разглядев их черты, он резко выдохнул. Перед ним явно стояли девушки высокого ранга. Даже лица были ему смутно знакомы, хотя припомнить, где он их видел, пока не получалось.
– Извините, госпожи, – пробормотал он. – Я принял вас за…
Он запнулся, и Минтака милостиво улыбнулась:
– Конечно, мы тебя прощаем. Передашь от нас сообщение для военачальника Пренна?
Она протянула ему скатанный папирус. Десятник поколебался, прежде чем взять свиток.
– Мне очень жаль, но я прошу вас подождать, пока не получу указаний.
Совсем скоро десятник прибежал назад:
– Госпожи! Простите, что заставил вас ждать. Прошу, следуйте за мной.
Он проводил их к шатру из окрашенного льна посередине обнесенного частоколом лагеря. Последовала еще одна небольшая задержка, пока десятник шептался с младшим офицером, отвечающим за пост. Затем девушек провели в шатер. Внутри он был скудно обставлен, пол устилали шкуры сернобыков, зебр и леопардов. На них, скрестив ноги, сидел мужчина в окружении карт и свитков папируса. На коленях он держал деревянное блюдо с зажаренными на костре ребрышками и лепешками из дурры. Мужчина посмотрел на вошедших. Лицо у него было худое, щеки ввалились, и даже ленты в его бороде не могли скрыть того, что она скорее седая, чем черная. Кожаная повязка закрывала один глаз. Взгляд у него был хмурый.
– Дядя Тонка! – Минтака шагнула на свет лампы и скинула накидку.
Мужчина медленно поднялся и уставился на нее. Затем внезапно усмехнулся, а единственный его глаз сверкнул.
– Я и поверить не мог! – Он обнял ее и поднял в воздух. – Я слышал, ты покинула нас и переметнулась к врагу.
Когда он снова поставил Минтаку и она частично оправилась от столь бурного выражения любви, она выпалила:
– Я затем и приехала, чтобы поговорить с тобой об этом, дядя Тонка.
– Кто это с тобой? – Он поглядел на Мерикару, затем заморгал здоровым глазом. – Клянусь зловонным дыханием Сета, я ее знаю.
– Это царевна Мерикара.
– Сбежавшая жена Наджи. Он будет рад заполучить тебя обратно, – хмыкнул Пренн. – Есть хотите?
Не дожидаясь ответа, он крикнул своим слугам, чтобы принесли еще мяса, хлеба и вина. Когда слуги подавали им пищу, обе девушки вновь закрыли лица, но как только они ушли, Минтака подсела к Пренну со стороны здорового уха и понизила голос, чтобы никто любопытный за стенами шатра не мог их подслушать.
Гиксос слушал молча, но когда девушка описала ему события той ужасной ночи, когда ее отец и все братья погибли на горящем корабле у Баласфуры, выражение его лица изменилось. Минтаке показалось, что она заметила слезу, блеснувшую в уголке глаза ветерана, хотя подобная слабость немыслима для сотника Красных. Пренн отвернулся, а когда посмотрел на нее снова, слезы не было, и Минтака поняла, что ошиблась.
– Я любил твоего отца почти так же сильно, как люблю тебя, маленький сверчок, но ты предлагаешь мне совершить измену, – только и сказал Пренн, когда девушка закончила свой рассказ.
Некоторое время он молчал, потом вздохнул и сказал:
– Мне требуется время, чтобы все обдумать. Но вы, однако, не можете вернуться туда, откуда пришли. Это слишком опасно. Вам обеим придется побыть под моей защитой, пока это дело не разрешится.
В ответ на их возражения он решительно отрезал:
– Это не просьба, а приказ. – Он на миг задумался. – Я переодену вас, как пару моих любимых мальчиков. Это не вызовет толков, поскольку всем моим людям известно, что огузок мне по вкусу ничуть не меньше, чем филе.
– Можно мне хотя бы послать весточку Неферу-Сети? – взмолилась Минтака.
– Это тоже слишком рискованно. Наберитесь терпения. Долго ждать не придется. Наджа стоит на высотах Хатмии и через несколько дней двинется на Исмаилию. Сражение состоится еще до того, как полная луна Осириса пойдет на убыль. – Потом он буркнул еле слышно: – И я вынужден буду принять решение.
Мерен издалека наблюдал за огромным войском фараона Наджи. Когда оно начало спускаться с перевала Хатмия на сухие земли пустыни, он выпустил пару голубей из данных ему Таитой. Если одну поймает сокол или другая хищная птица, вторая все же донесет весть. На лапку у каждой птицы была намотана в один оборот красная нить – извещение о том, что наступление началось.
Тенью Мерен следовал за ползущей через пустыню вражеской армией, а ночью подбирался ближе к станам: смотрел, как воины берут воду из припасенных кувшинов, подслушивал обрывки громких разговоров у походных костров.
На пятую ночь все войско Наджи спустилось в пустыню и начало переход. Головные отряды к тому времени прошли уже половину пути между Хатмией и Исмаилией. Мерен получил возможность выехать на дорогу позади арьергарда и обследовать водные склады позади войска. Почти все кувшины были опустошены или унесены. Наджа был так уверен в победе, что не берег запасов на случай возможного отступления. Из оставшихся нетронутыми кувшинов Мерен наполнил свои бурдюки, а немногие последние разбил.
Он проследовал вдоль дороги Наджи, но значительно южнее и вне поле зрения его разведчиков, а затем описал широкий круг перед тяжело нагруженной, медленно ползущей ордой и вернулся туда, где оставил в укрытии большую часть своего отряда. С ним было пятьдесят колесниц с лучшими воинами и лучшими упряжками во всем войске Нефера. Задержался Мерен только для того, чтобы напоить лошадей и заменить вымпелы на колесницах с синих на красные, обозначающие армию Наджи, утешая себя тем, что это правомерная военная хитрость. Затем во главе своего отряда он снова выехал на дорогу перед авангардом лжефараона и яростно погнал коней.
Воины, оставленные сторожить хранилища с водой, видели колесницы, приближавшиеся с той стороны, откуда ожидали своих товарищей. Узнав ложные флаги над повозками, они окончательно успокаивались. Не давая им прийти в себя, Мерен обрушивался на них, рубя всех, кто оказывал сопротивление. Оставшимся в живых предоставляли выбор: смерть или смена стороны. Большинство перешло на сторону Нефера-Сети. Каждому глиняному кувшину хватало одного удара киянкой, и драгоценная жидкость выливалась в песок. Отряд Мерена садился на колесницы и ехал к следующему хранилищу.
Когда разведчики приблизились наконец к Исмаилии, Нефер выехал навстречу. Обнял Мерена, услышав, что поручение исполнено: Наджа оказался в пустыне без воды.
– Ты только что заслужил свое первое Золото Доблести! Также я произвожу тебя в ранг Лучшего из Десяти Тысяч.
Он обрадовался, видя, что Мерен оправился от раны и выглядит гибким, энергичным и загорелым дочерна под солнцем пустыни.
– В предстоящем сражении я поручаю тебе командовать правым крылом.
– Фараон, если я угодил тебе, то дозволь попросить награды.
– Конечно, дружище. Если это в моей власти, ты ее получишь.
– Мое законное место – рядом с тобой. Мы проехали вместе по Красной дороге, давай же вместе пойдем и в бой. Позволь мне снова ехать с тобой копейщиком. Большей чести мне не нужно.
Нефер схватил его руку и крепко пожал:
– Ты поедешь снова в моей колеснице. Это будет наградой и для меня. – Он опустил руку. – Но у нас больше нет времени на разговоры. Наджа едва ли сильно отстал от тебя. Как только он обнаружит, как мы напакостили ему с запасами воды, то устремится вперед со всей возможной скоростью.
Головы обоих невольно повернулись в сторону пустыни, откуда должен был появиться враг. Но знойное марево было серым и мутным, и на безжизненной равнине трудно было что-либо разглядеть. Так или иначе, ждать им оставалось недолго.
Фараон Наджа натянул поводья и внимательно осмотрел остатки своего водного хранилища. Хотя разведчики предупредили заранее, серьезность погрома его поразила. Он медленно спустился с колесницы и прошелся через усеянное черепками поле. Осколки разбитых кувшинов хрустели под его сандалиями, и внезапно он утратил обычное хладнокровие. В досаде он пнул кувшин, выпрямился, стиснув кулаки, и воззрился на запад. С трудом овладев собой и задышав размереннее, Наджа пошел туда, где его ждали члены военного совета.
– Прикажете повернуть назад? – робко спросил кто-то.
Наджа вперил в него холодный взгляд:
– Следующего труса, который предложит подобное, я раздену догола и потащу за ноги за своей колесницей. Вот так он и прибудет в Египет.
Все потупили глаза и зашаркали ногами по песку.
Наджа снял синюю военную корону, взял поданный копьеносцем лоскут льняной ткани и вытер пот с бритой головы. Сунув корону под мышку, он стал раздавать приказы:
– Соберите все мехи с водой со всего войска. Отныне выдача воды под моим личным надзором. Ни один человек и ни одно животное не напьются без моего разрешения. Никаких разворотов, никакого отступления. Всем боевым колесницам переместиться в голову колонны, даже колесницам Пренна из арьергарда. Остальные повозки и пехота пусть рассчитывают на свои силы и следуют за ними как можно скорее. Я с конницей выдвинусь вперед и захвачу источники в Исмаилии…
Хезерет высунула голову из-под полога шатра и окликнула начальника своей стражи:
– Что происходит, приятель? Это место отведено для царских и божественных особ, что этим негодяям потребовалось за моим частоколом?
Она указала на воинов, сгружавших бурдюки воды с возов ее личной поклажи.
– Что им взбрело в голову? Как они смеют забирать нашу воду? Я еще не мылась. Пусть немедленно вернут мехи на место.