Свиты обоих правителей заполнили просторный внутренний двор, выстроившись друг напротив друга с видом мрачным и неприветливым. Их разделяли всего несколько шагов, но обида и ненависть шестидесятилетней вражды выстроила между ними непреодолимую стену.
Недружелюбное молчание прервал трубный глас бараньих рогов и гром бронзовых гонгов. То был сигнал царям выступать из противоположных крыльев храма.
Торжественным шагом проследовали вельможа Наджа и фараон Нефер-Сети, заняли места на тронах с высокими спинками. Две царевны, Хезерет и Мерикара, покорно проследовали за ними и расположились у подножия трона Наджи, поскольку являлись его нареченными. Обеих девочек так сильно накрасили, что лица их были не более выразительными, чем у статуи Хатхор, в тени которой они сидели.
Одновременно из противоположного крыла храма выступила гиксосская царская семья. Возглавлял ее Апепи: внушительная воинственная фигура в полном боевом облачении. Взор его был через двор устремлен на юного фараона. Следом шли восемь его сыновей, и только Кьян, самый младший, не оправился еще от чумы настолько, чтобы выдержать путешествие вверх по реке. Подобно отцу, юноши были с оружием и в доспехах, стараясь подражать его походке и властной повадке.
«Жуткая шайка кровожадных мерзавцев», – подумал Таита, оглядывая их со своего места рядом с троном Нефера.
Из многочисленных дочерей Апепи взял с собой только одну. Как выделяется пустынная роза в гуще колючих кактусов, так соседство с братьями только подчеркивало красоту Минтаки. Она заметила высокую фигуру и серебристые волосы Таиты в толпе напротив, и лицо ее озарилось улыбкой такой сияющей, как будто луч солнца пробился на миг через растянутые над внутренним двором навесы. Никто из египтян не видел ее прежде, и по их рядам прокатился удивленный шепот. Они оказались не готовы принять ее красоту – молва гласила, что женщины гиксосов такие же верзилы, как их мужчины, и вдвое уродливее.
Фараон Нефер-Сети немного наклонился вперед и, вопреки торжественности момента, потеребил мочку уха под бутылковидной белой короной. То была привычка, от которой Таита старался его отучить, и проявлялась она, только когда Нефер был чем-то очень заинтересован или увлечен. Таита не видел Нефера два месяца – Наджа держал мальчика взаперти все время после возвращения мага из ставки Апепи в Бубастисе, – но так хорошо знал воспитанника, так был настроен на его умственную волну, что по-прежнему без труда читал его мысли. Он чувствовал, что Нефер испытывает сейчас такой всплеск возбуждения и волнения, как если бы заметил газель, появившуюся на расстоянии выстрела из лука, или готовился оседлать необъезженного жеребца, или спустил сокола на цаплю и наблюдает, как хищник камнем падает на добычу.
Впервые на глазах Таиты Нефера так взволновала особа женского пола. На женщин, включая своих сестер, Нефер всегда смотрел с царственным пренебрежением. Впрочем, прошло меньше года с той поры, как мальчик вплыл в коварные воды половой зрелости, а большую часть этого времени он провел с Таитой в дебрях Гебель-Нагары.
Достигнув так многого при ничтожных усилиях, Таита самодовольно усмехнулся. Если бы Неферу не понравилась юная гиксоска, это могло бы расстроить замыслы мага и увеличить опасность. Если же молодые люди поженятся, Нефер станет зятем Апепи и обретет покровителя в его лице. Даже Наджа два раза подумает, прежде чем задевать человека столь могущественного и опасного. Минтака, сама того не зная, защитит Нефера от коварства регента. Уже одна эта причина подталкивала Таиту к устройству брачного союза.
За недолгое время, пока они вместе выхаживали ее брата, между Таитой и Минтакой установилась крепкая дружба. Маг почти неприметно кивнул и улыбнулся в ответ. Потом взгляд Минтаки скользнул мимо него. Она с интересом стала рассматривать стоявших напротив египетских женщин. Ей много доводилось о них слышать, а вот увидеть пришлось впервые. Она быстро выделила среди них Хезерет. Чуткий женский инстинкт опознал в ней красавицу под стать ей самой и, возможно, будущую соперницу. Хезерет повела себя точно так же, и царевны обменялись короткими, но надменными и неприязненными взглядами. Потом Минтака подняла глаза на внушительную фигуру вельможи Наджи и замерла в восхищении.
Он выглядел чудесно, совсем непохоже на ее отца и братьев. Регента украшали золото и драгоценные камни, а его одежда ослепляла своей чистотой. Даже через разделяющее их расстояние до нее долетал аромат его духов, будто от поля диких цветов. Густая краска на лице Наджи образовывала маску, кожа почти светилась, а глаза были подведены черным углем. И все-таки ей показалось, что это красота змеи или ядовитого насекомого. Минтака поежилась и посмотрела на человека на троне рядом с регентом.
Фараон Нефер-Сети смотрел на нее так пристально, что у нее перехватило дух. Глаза у него были зеленые – это было первое, что поразило ее; она попыталась отвести взгляд, но не смогла. А вместо этого начала заливаться румянцем.
Юный фараон выглядел таким благородным и величественным в белой короне и с фальшивой козлиной бородкой, что девушка смешалась. Затем фараон вдруг тепло и доверительно улыбнулся ей. В тот же миг лицо его сделалось мальчишеским и привлекательным, и дыхание ее непроизвольно участилось, а румянец на щеках заалел еще сильнее. С усилием отведя взгляд, она сталас подчеркнутым вниманием разглядывать статую, изображающую богиню Хатхор в образе коровы.
Девушке потребовалось время, чтобы овладеть собой. Тут как раз слово взял вельможа Наджа, регент Верхнего Египта. Ровным голосом он поприветствовал Апепи, учтиво называя его царем гиксосов, но избегая упоминаний о его притязаниях на египетские владения. Минтака напряженно следила за его губами; она чувствовала на себе взгляд Нефера, но твердо решила не смотреть на него.
Голос Наджи звучал гулко и монотонно, и наконец ей стало невмоготу. Девушка искоса глянула на Нефера, намереваясь сразу отвести взгляд, но его глаза так и были направлены на нее. Они блестели от немого веселья и интриговали ее. По характеру Минтака не была тихоней, но на этот раз ее улыбка получилась застенчивой и робкой, а щеки снова запылали. Она потупила взор и, сплетя пальцы рук, стала рассматривать их, но, поняв, что нервно теребит ладони, одернула себя. Руки ее замерли, но теперь девушка злилась на Нефера, нарушившего ее покой. «Ведь это всего лишь египетский хлыщ, – думала она. – Любой из моих братьев куда более похож на мужчину и вдвое красивее. Этот тип всего-навсего пытается выставить меня дурой, пялясь таким неприличным образом. И вовсе я не буду на него смотреть, а сделаю вид, будто его не существует». Так решила Минтака, и ее твердость длилась до тех пор, пока Наджа не кончил говорить и ее отец не взял ответное слово.
Девушка бросила на Нефера еще один взгляд из-под длинных черных ресниц. Фараон смотрел на ее отца, но как только ее взгляд коснулся его лица, сразу посмотрел на нее. Минтака старалась сохранять спокойное и неприступное выражение, но стоило ему улыбнуться, ее губы тоже дрогнули в ответ. «Он и впрямь не уступит красотой некоторым из моих братьев, – признала она, потом снова стрельнула глазами на юношу. – А быть может, и никому из них».
Она снова уставилась на свои колени и задумалась. Потом взглянула на египтянина еще разок, просто чтобы удостовериться. Да, быть может, красивее любого из них, включая Ругу. Почувствовав, что предает тем самым старшего брата, Минтака поправилась: красивее, но на другой лад, разумеется.
Девушка скосила глаза на Ругу. Чернобровый, с заплетенными в бороду лентами, Руга был воплощением воина, настоящий красавец, решила преданная сестра.
Таита из рядов напротив вроде как и не наблюдал за ней, но не упускал ни одной мелочи из потаенной беседы между Нефером и Минтакой. Но видел он не только это. Трок, двоюродный брат Наджи, занимал место сразу за троном Апепи, на расстоянии вытянутой руки от Минтаки. Его сложенные на груди руки были унизаны браслетами из чистого золота. Через одно плечо был переброшен тяжелый изогнутый лук, на другом висел колчан, покрытый листовым золотом. На шее блестела как знак доблести и отличия золотая цепь. Гиксосы усвоили не только верования и обычаи египтян, но и их награды. Трок не сводил глаз с гиксосской царевны.
Последовал очередной обмен взглядами между Нефером и Минтакой, и Трок угрюмо и враждебно проследил за ним. Таита улавливал гнев и ревность военачальника. Ощущение создавалось такое, как будто хамсин, эта ужасная сахарская буря, горячим и душным облаком собирается на горизонте. «Вот этого я не предвидел, – сказал себе Таита. – Что влечет Трока к царевне – любовь или корыстный расчет? Желает ли он ее или рассматривает исключительно как ступеньку на пути к власти? В любом случае Трок опасен, его нельзя сбрасывать со счетов».
Обмен приветственными речами подходил к концу, и ничего существенного не прозвучало: мирным переговорам предстояло проходить на тайной встрече на следующий день. Владыки с обеих сторон поднялись с тронов, обменялись поклонами и направились к выходу; снова ударили гонги и взревели рога.
Таита бросил последний взгляд на ряд гиксосов. Апепи и его сыновья исчезли в воротах, меж высоких гранитных колонн, вершины которых увенчивали коровьи головы богини. Минтака, оглянувшись, последовала за отцом и братьями. Трок шел прямо за ней и тоже метнул на фараона Нефера-Сети прощальный взгляд через плечо. Затем решительно зашагал в ворота. При этом стрелы в его колчане отозвались негромким стуком, и их оперение привлекло внимание Таиты. В отличие от боевого кожаного, этот церемониальный колчан был покрыт листовым золотом и не имел крышки, так что задние концы стрел торчали над плечом гиксоса. Перья на них были красные и зеленые. Что-то недоброе шевельнулось в памяти у евнуха. Трок шел через ворота, а Таита пристально смотрел ему вслед.
Таита вернулся в каморку в каменной пристройке храма, выделенную ему на время мирных переговоров. Устав от жары во дворе, он выпил немного шербета, потом подошел к окну в толстой стене. Стайка яркоперых ткачиков и синичек чирикала на подоконнике и на плитах террасы внизу. Пока маг крошил им лепешку из дурры, птахи садились ему на плечи, клевали еду из сложенных ковшиком ладоней. Таита тем временем размышлял о событиях утра, и постепенно в голове у него начали складываться воедино разрозненные наблюдения, сделанные во время встречи.