Ему бросилось в глаза вырезанное клеймо – стилизованная голова леопарда с иератической буквой «Т» в оскаленных челюстях. Стрела была точь-в-точь как найденные им в колчане на месте убийства фараона. Последняя нить в сплетении предательства и измены была обнаружена. Наджа и Трок были по уши замешаны в кровавом заговоре, о настоящем размахе которого маг пока лишь догадывался.
Таита сунул добытую улику за пазуху хитона и закрыл крышку, проворно связал разрезанную веревку и стал дожидаться возвращения копейщика.
Воин бурно выразил благодарность за лечение, потом обратился к Таите еще с одной просьбой:
– У одного моего приятеля египетская зараза, маг. Что ты ему посоветуешь?
Таита всегда находил забавным, что гиксосы называют эту постыдную хворь египетской заразой, а египтяне, в свою очередь, гиксосской. А еще создавалось впечатление, что никто не болел этим сам, но обязательно имел товарища, страдающего от нее.
Свадебная церемония и пир в честь бракосочетания вельможи Наджи с двумя царевнами из династии Тамоса превосходили роскошью все известные в истории. По мнению Таиты, они напрочь затмили свадьбы и фараона Тамоса, и его отца, фараона Мамоса, каждый из которых являлся божественным сыном Ра, да живут они вечно.
На угощение для простых жителей Фив Наджа выделил пять сотен откормленных быков, две барки сорго из государственных закромов и пять тысяч больших кувшинов лучшего пива. Празднества продолжались неделю, но даже самые голодные нищие в Фивах не смогли истребить такую прорву еды за столь короткое время. Остатками сорго и мяса, которое для сохранности закоптили, город кормился еще целый месяц. А вот с пивом вышло по-другому – его выхлестали уже в первые дни.
Бракосочетание состоялось в храме Исиды в присутствии обоих фараонов, шести сотен жрецов и четырех тысяч приглашенных. Каждому входившему вручали в качестве памятного подарка слоновую кость, алмаз, аметист, коралл или другой драгоценный камень с выгравированным на нем именем самого гостя, а также регента и двух его невест.
Обе девушки прибыли к жениху в государственной повозке, запряженной священными белыми горбатыми быками под управлением обнаженных погонщиков-нубийцев. Дорогу усыпали пальмовыми ветвями и цветами, а перед свадебным экипажем ехала колесница, с которой в обезумевшую от счастья толпу по сторонам дороги швыряли серебряные и медные кольца. Воодушевление народа в немалой степени объяснялось щедростью Наджи по части пива.
Невесты были облачены в воздушные белые платья из тончайшего льна, а маленькая Мерикара почти сгибалась под тяжестью золота и драгоценностей, украшавших ее хрупкое тельце. Слезы ручьем бежали у нее из глаз, размывая угольную подводку глаз и сурьму на щеках. Хезерет крепко держала ее за руку, стараясь утешить.
Когда они достигли дворца и сошли с величественной повозки, их встретили два фараона. Ведя Мерикару по нефу храма, Нефер прошептал:
– Не плачь, котенок. Никто тебя не обидит. Еще до ночи ты вернешься в свою детскую.
В знак своего неодобрения этой свадьбы Нефер хотел уклониться от обязанности сопровождать младшую сестру в святилище, но Таита его отговорил:
– Мы не в состоянии помешать этому делу, хотя тебе известно, как мы пытались. Наджа настроен решительно. С твоей стороны будет жестоко оставить сестру без утешения в столь трудный час ее совсем короткой еще жизни.
Пересилив себя, Нефер уступил.
Следом за ним Апепи вел Хезерет. В своем снежно-белом наряде и блестящих украшениях царевна была прекрасна, как райская нимфа. За минувшие месяцы она смирилась с уготовленной богами участью, и первоначальные отчаяние и ужас уступили место любопытству и тайному ожиданию. Наджа был видным мужчиной, ее няньки, служанки и подружки обсуждали его в живых подробностях, указывая на видимые глазу достоинства и – со стыдливым хихиканьем – строя неприличные догадки о скрытых статях жениха.
Вероятно, этими беседами и был навеян волнующий сон, недавно увиденный царевной. В нем она бежала нагая по утопающему в зелени саду на берегу реки, а регент гнался за ней. Обернувшись, девушка заметила, что он тоже голый, но только выше пояса его тело – человеческое. Нижняя часть туловища была лошадиной, совсем как у любимого коня Нефера, Звездочета. Среди кобыл Звездочет пребывал в таком же состоянии, как сейчас регент, и Хезерет всегда находила это зрелище странным образом привлекательным. Но стоило Надже протянуть унизанную браслетами руку, чтобы схватить ее, девушка проснулась и обнаружила, что сидит на постели. Не сознавая, что делает, она скользнула рукой вниз и потрогала себя. Пальцы оказались мокрыми и скользкими. Царевна так растревожилась, что никак не могла снова уснуть и досмотреть сон, хотя и пыталась. Ей так хотелось узнать, чем же кончится это волнующее приключение. Утром она была злой и беспокойной и вымещала дурное настроение на окружающих. С тех пор ее девичья привязанность к Мерену начала угасать. Да и виделись они в те дни редко: после гибели его деда от рук Наджи семья оказалась в опале, имущество забрали в казну. Хезерет осознала, что у Мерена теперь нет ни гроша за душой, он всего лишь простой воин без надежд выдвинуться. В то время как вельможа Наджа был почти равен ей высоким положением, а богатством даже превосходил.
Теперь, когда Апепи вел ее по гипостилю[1] к святилищу храма, она старалась придать лицу скромное и благочестивое выражение. Вельможа ждал невест, и хотя его окружали придворные и военные в ярких и роскошных нарядах, Хезерет видела только его одного.
На регенте был головной убор из страусовых перьев, уподобляющий его Осирису, и он казался выше всех близстоящих, включая даже Асмора и Трока. Приближаясь, Хезерет уловила аромат его духов. То была смесь вытяжки из цветов далекой страны за рекой Инд, но присутствовали здесь также серая амбра – ее лишь изредка находили на морском берегу, то был драгоценный дар богов из океанских глубин. Возбужденная этим ароматом, она без колебаний приняла предложенную Наджей руку и заглянула в его волнующие желтые глаза.
Но стоило ему протянуть другую руку Мерикаре, та громко заплакала, и Нефер принялся утешать ее, как мог. Но девочка тихонько всхлипывала все время церемонии.
Когда наконец Наджа разбил кувшины с нильской водой, знаменуя кульминацию обряда, толпа ахнула – воды великой реки, на берегу которой стоял храм, окрасились в ярко-синий цвет. За ближайшим поворотом по приказу регента все течение реки перекрыли стоявшие на якорях барки; по сигналу с крыши храма, с судов опорожнили в реку кувшины с краской. Синий был цветом династии Тамоса – этим символическим жестом Наджа объявил всему миру о своем вступлении в род фараонов.
С крыши западного придела храма Таита видел, как река изменила цвет, и вздрогнул от недоброго предчувствия. На миг показалось, будто солнце в бездонном египетском небе померкло и синие воды реки окрасились кровью. Но, подняв глаза, он не обнаружил ни облачка, ни стаи птиц, которые могли бы затенить лучи светила, а когда опустил взгляд, поток снова отливал лазурью.
«Теперь Наджа тоже принадлежит к царской семье, и Нефер лишен даже этой защиты. Я – единственный его щит, а я всего лишь одинокий старик. Хватит ли моих способностей, чтобы отвратить кобру от подрастающего сокола? Укрепи мои силы, божественный Гор! Ты был щитом моим и копьем все эти годы, так не оставь же меня сейчас, могучий бог».
На роскошной повозке Наджа и две его невесты подъехали по священной улице между двух шеренг гранитных львов к дворцовым воротам. Спешившись, они проследовали через сады в пиршественный зал. Большая часть гостей прибыла раньше и уже пробовала вино из виноградников храма Осириса. Когда показались новобрачные, гвалт поднялся невообразимый. Наджа вел молодых жен, держа их за руки. Трио важно проследовало через толпу и бегло осмотрело сложенные в центре зала подарки, подобающие такому знаменательному случаю. Апепи преподнес колесницу, обшитую листовым золотом. Она так сияла, что даже в тусклом освещении зала слепила глаза. Вавилонский царь Саргон прислал сотню рабов, каждый из которых держал сундучок из сандалового дерева, наполненный драгоценными камнями или золотыми сосудами; опустившись на колени, они сложили свою ношу к ногам регента. Наджа коснулся каждого в знак того, что принимает дар. Фараон Нефер-Сети, по подсказке самого Наджи, пожаловал свежеиспеченному зятю пять обширных имений на речном берегу. Писцы обсчитали стоимость всех этих сокровищ, и получилось, что она превысила три лакха чистого золота. Богатства регента почти сравнялись с богатствами самого фараона.
Трио новобрачных заняло места во главе стола, и дворцовые повара выставили перед ним и гостями обед из сорока различных блюд. Прислуживала добрая тысяча рабов. Среди угощений были слоновий хобот, буйволовы языки, отбивные из нубийского горного козла, мясо вепря и дикой свиньи, газели, варана, питона, крокодила, гиппопотама, говядина и баранина. Были представлены все виды водящейся в Ниле рыбы, от сома, чье мясо густо покрывал желтый жир, до белого окуня и леща. Из северного моря пожаловали на стол тунец, акула, морской окунь, а из дельты на быстрой галере прислали раков и крабов. Имелась и крылатая дичь: лебедь-шипун, три вида гусей, бесчисленные породы уток и жаворонков, дрофы, куропатки и перепела. Пернатых подавали зажаренными или запеченными, в соусе из вина или под диким медом, приправленными ароматными травами или пряностями с Востока. Нищие и простые горожане, толпившиеся у ворот дворца, а также народ, собравшийся на берегу и на ладьях на реке, с жадностью вдыхали ароматный дым и запахи готовящихся кушаний.
Гостей развлекали музыканты, жонглеры, акробаты и дрессировщики зверей. Ошалев от гула, здоровенный бурый медведь сорвался с цепи и убежал. Ватага знатных гиксосов во главе с Троком погналась за ним через сад с пьяными воплями и прикончила беглеца на берегу реки.
Царь Апепи пришел в восхищение от ловкости и силы двух ассирийских акробаток; ухватив обеих и сунув под мышки, он уволок их, пинающихся и визжащих, с танцевального помоста в личные покои. Вернувшись, признался Таите: