– Одна из них, милашка с длинными волосами, оказалась мальчиком. Меня так удивило это открытие, что ему почти удалось проскользнуть у меня между ног и удрать. – Гиксос громогласно захохотал. – Но я его поймал. К счастью, потому как он оказался самым сочным из этой парочки.
К наступлению ночи большинство гостей настолько опьянели или объелись, что лишь немногие смогли встать, когда вельможе Надже и его невестам пришло время удалиться. Оказавшись в своих покоях, Наджа велел нянькам отвести Мерикару в ее обычное жилье.
– Поаккуратнее с ней, – предупредил он. – Бедное дитя спит на ходу.
Потом он взял Хезерет за руку и повел в свою роскошно обставленную опочивальню, окна которой выходили на реку. Золотая россыпь звезд отражалась в темных водах Нила.
Как только они вошли в спальню, служанки отвели царевну за бамбуковую ширму, чтобы снять свадебный наряд и украшения.
Брачное ложе было застелено ослепительно-белым покрывалом из овчины. Наджа внимательно осмотрел его и, убедившись, что все безупречно, вышел на террасу и с наслаждением вдохнул прохладный речной воздух. Раб подал ему чашу с пряным вином, и вельможа с удовольствием припал к ней. Это был первый глоток вина, который он позволил себе за этот вечер. Наджа знал, что один из главных секретов выживания состоит в умении сохранять трезвую голову в присутствии врагов. Он наблюдал, как многие гости напились до унизительного состояния. Даже Трок, на которого регент возлагал такое доверие и надежды, и тот уступил своей скотской натуре – когда Наджа в последний раз видел его, гиксос обильно блевал в подставленный красивой рабыней-ливийкой сосуд. Очистив желудок, Трок утер губы подолом девушки, затем задрал юбку ей на голову, толкнул на четвереньки на травяную лужайку и оседлал сзади. Брезгливость Наджи была в высшей степени оскорблена этим зрелищем.
Когда он вернулся в покои, вошли два раба, таща чан с горячей водой, в которой плавали лепестки лотоса. Отставив чашу с вином, Наджа принял ванну. Один из рабов вытер и заплел ему волосы, а другой подал чистое белое одеяние. Отпустив их, Наджа подошел к ложу и улегся, вытянув длинные ноги, расправил усталые члены и положил голову на инкрустированный золотом подголовник из слоновой кости.
В дальнем углу опочивальни слышался шорох одежды и женский шепот. Один раз регент узнал хихиканье Хезерет, и этот звук возбудил его. Приподнявшись на локте, он посмотрел на бамбуковую ширму. Щели в ней были достаточно широкие, и взор его ловил дразнящую белизну гладкой кожи.
Власть и политическая выгода были главными причинами этого брака, но не единственными. Будучи воином по ремеслу и авантюристом по призванию, Наджа обладал при этом натурой чувственной и сладострастной. Многие годы он исподволь наблюдал за Хезерет, и интерес его рос по мере того, как росла она сама: из младенца она превратилась в нескладную девочку, затем наступила пора, когда ее груди заманчиво налились, тощий зад округлился, а все тело приобрело приятную мягкость и грациозность. Изменился и ее запах: находясь рядом, Наджа ощущал слабый мускусный аромат женственности, завораживавший его.
Однажды во время соколиной охоты Наджа набрел на Хезерет и двух ее подруг, собиравших цветы лотоса для венков. Она посмотрела на него, стоящего на высоком речном берегу, ее мокрая юбка прилипла к ногам, так что кожа просвечивала через тонкую ткань. Девушка отбросила упавшую на лицо прядь жестом невинным, но одновременно таким невыразимо чувственным. Хотя черты ее хранили серьезность и целомудренность, в миндалевидных глазах блеснул едва заметный распутный огонек, так притягивавший его. Это откровение продлилось всего миг, ибо потом царевна окликнула подружек и они, прошлепав по воде, побежали через луг к дворцу. Он смотрел, как мелькают ее длинные мокрые ноги, как округлые ягодицы меняют форму под льняной юбкой, и его дыхание сделалось вдруг прерывистым и частым.
При этом воспоминании чресла его ожили. Он и хотел, чтобы она поскорее вышла из-за ширмы, и при этом желал оттянуть этот момент, чтобы испить до дна чашу предвкушения. Наконец миг настал. Две служанки вывели невесту, а затем беззвучно ускользнули, оставив ее стоять одну посреди опочивальни.
Ночная сорочка укрывала ее от шеи до щиколоток. Пошитая из редкого и дорогого шелка из восточных земель, она была кремового цвета и такая воздушная, что, казалось, плыла вокруг девушки, как речной туман, волнуясь в такт каждому ее вдоху. В углу на треножнике позади невесты горела масляная лампа, и неяркий желтоватый свет проникал через шелк, подсвечивая изгиб бедер и плеч, так что они сияли, как выточенные из полированной слоновой кости. Обнаженные ступни и ладони были окрашены хной, краска с лица была начисто смыта, на щечках играл нежный девичий румянец, а губы дрожали, как будто она готова была вот-вот заплакать. На подобающий скромнице манер Хезерет опустила головку и посматривала на жениха из-под длинных ресниц. Глаза у нее были зеленые, и у Наджи кровь вскипела в жилах, когда он распознал в них тот самый заинтриговавший его похотливый огонек.
– Повернись, – мягко велел он, но во рту у него стало сухо, как если бы он попробовал недозрелой хурмы.
Она повиновалась, но с томной неторопливостью. Качнула бедрами, животик смутно обрисовался под шелком; колыхнула ягодицами, округлыми и гладкими, как страусовые яйца, тряхнула прядями блестящих волос.
– Ты прекрасна, – обретя голос, сказал Наджа.
Намек на улыбку обозначился в уголках ее губ, и она увлажнила их кончиком языка, алого, как у котенка.
– Я рада, что мой господин регент так считает.
Он встал с постели и подошел к ней; взял ее за руку, показавшуюся ему теплой и мягкой, и повел к ложу. Она без колебаний последовала за ним, опустилась на колени на белую овчину и склонила голову так, что волосы упали ей на лицо. Стоя над ней, он склонился и коснулся ее губами. От нее исходил неуловимый аромат здоровой молодой женщины в первом цвете зрелости. Наджа погладил ее волосы, и Хезерет взглянула на него через их темную завесу. Он разделил пряди и коснулся рукой ее подбородка. Потом медленно, дразня себя, приподнял его.
– У тебя глаза как у Айконы, – прошептала девушка.
Айконой звали ее ручного леопарда – этот зверь всегда пугал и привлекал ее. Эти же эмоции обуревали ее и сейчас, поскольку Наджа был гибким и хищным, как огромная кошка, с желтыми неумолимыми глазами. Женским чутьем она угадывала в них жестокость и беспощадность, и это вызывало в ней неизведанное дотоле ощущение.
– Ты тоже прекрасен, – прошептала она, и не лгала.
В этот миг девушка поняла, что перед ней самый красивый мужчина из всех, с кем ей доводилось встречаться.
Он поцеловал ее, и его губы удивили ее. У них был вкус спелого плода, которого ей не доводилось пробовать прежде, и вполне естественно, что Хезерет разомкнула уста в стремлении насладиться им. Его язык был стремителен, как змеиный, но не вызвал у нее отвращения. Закрыв глаза, она коснулась его своим собственным. Затем Наджа положил руку ей на затылок и крепче прижал ее к своим губам. Девушка настолько растворилась в поцелуях, что, когда его ладонь сомкнулась на ее груди, это застало ее врасплох. Глаза ее открылись, Хезерет охнула. Она попыталась вырваться, но регент крепко держал добычу, начав ласкать ее осторожными, но умелыми прикосновениями, успокоившими страхи юной невесты. Наджа сдавил ее сосок, и волна наслаждения прокатилась по всему телу, вплоть до кончиков пальцев. Когда он отнял руку, она ощутила острое разочарование. Он поднял ее на ноги, поставив ее перед собой на овчину так, что ее груди оказались на уровне его лица.
Одним движением Наджа стянул с нее шелковую сорочку, и та упала на пол. Когда он стал посасывать ее отвердевший сосок, она вскрикнула. Одновременно его рука скользнула между ее бедер и сжала мягкую плоть с черным треугольником волос.
Хезерет даже не подумала сопротивляться, пока все это проделывали с ней. Напротив, она полностью подчинилась мужу. После рассказов рабынь она боялась, что он причинит ей боль, но его руки, пусть быстрые и сильные, были нежными. Казалось, Наджа знает ее тело лучше ее самой; его игра с ним была такой искусной, что девушка все быстрее и глубже погружалась в море новых для нее ощущений.
На поверхность она вынырнула лишь раз, когда открыла вдруг глаза и обнаружила, что супруг скинул с себя одежду и стоит перед ней обнаженный. Ей припомнился сон, в котором у него была такая же штуковина, как у скакуна Звездочета. Хезерет со страхом опустила взгляд, но увиденное вовсе не напоминало орудие из сна: это было гладкое и розовое, но твердое, как кость, а по форме напоминало храмовую колонну. Боязнь ее испарилась, и девушка вновь отдалась рукам и губам суженого. Был миг острой боли, но это случилось позже, и боль прошла, быстро сменившись непривычным, но чудесным ощущением наполненности. Спустя еще какое-то время она услышала, как он вскрикнул, лежа на ней. Звук пробудил что-то в ее собственном теле, обратив почти невыносимое наслаждение в своего рода боль; обхватив изо всех сил мужа руками и ногами, она закричала вместе с ним.
Еще дважды в течение этой слишком краткой волшебной ночи он заставлял ее вскрикивать от приступа наслаждения, и когда в покой прокрались первые розовые и серебристые лучи рассвета, Хезерет все еще лежала в объятиях супруга. Она чувствовала себя так, будто вся жизненная сила утекла из нее, будто кости размягчились и стали пластичными, как глина. А еще в глубине тела ощущалась тихая боль, с которой так не хотелось расставаться.
Наджа выскользнул из ее объятий, и ей хватило только сил произнести:
– Не уходи! О, не покидай меня, господин мой! Мой прекрасный господин.
– Это ненадолго, – прошептал он и бережно извлек из-под нее овчину.
Она заметила на белой шерсти пятна, алые, как лепестки розы. Лишаясь девственности, она испытала лишь краткий миг боли.
Регент вынес овчину на террасу и, пока она наблюдала за ним через дверной проем, свесил через парапет стены. Далеко снизу донеслись крики ликования – это ожидавшие жители города узрели доказательство того, что девственность новобрачной потеряна. Хезерет не было дела до одобрения толпы простолюдинов – она смотрела на обнаженную спину мужа и ощущала, как в груди и в растревоженной утробе поднимается волна любви к нему. Когда он вернулся, она простерла к нему руки.