– Ты великолепен, – прошептала царевна и погрузилась в сон в его объятиях.
Много позднее, постепенно пробуждаясь, она ощутила, что все ее естество наполняют легкость и радость, каких ей никогда не доводилось чувствовать прежде. Поначалу ей непонятен был источник ее счастья. Затем Хезерет ощутила мускулистое теплое тело под своими руками.
Открыв глаза, она обнаружила, что супруг смотрит на нее своими странными желтыми глазами и нежно улыбается.
– Какая замечательная получится из тебя царица, – промолвил Наджа.
Он не лукавил. За эту ночь он открыл в юной супруге качества, о которых прежде не подозревал. Регент чувствовал, что обрел в жене ту, чьи желания и порывы находятся в полном согласии с его собственными.
– А какого замечательного фараона обрел бы в тебе Египет! – Она улыбнулась ему и томно потянулась. Потом негромко рассмеялась и коснулась его щеки. – Жаль только, что этого никогда не случится.
Улыбка сошла с ее лица.
– Или это возможно? – совершенно серьезно спросила девушка.
– Тебе известно, что лишь одно стоит на нашем пути, – ответил Наджа.
Разъяснять не пришлось: он прочитал понимание в ее глазах. Они шли нога в ногу.
– Ты клинок, а я ножны. Проси меня о чем угодно, я никогда не подведу тебя, мой прекрасный господин.
Он положил палец на ее губы, опухшие и воспаленные от его поцелуев.
– Мы почти не нуждаемся в словах, поскольку сердца наши бьются согласно, – сказал регент.
После свадьбы Апепи со свитой пробыл в Фивах почти месяц. Гиксосы были гостями фараона Нефера-Сети и его регента, и принимали их с царским размахом. Таита радовался этой задержке, так как не сомневался, что Наджа не предпримет ничего против Нефера, пока Апепи и его дочь остаются в египетской столице.
Венценосные гости проводили дни на охоте, посещали бесчисленные храмы по обе стороны реки, а также устраивали состязания между войсками севера и юга: гонки колесниц, стрельба из лука, бег. Были даже заплывы – смельчакам предстояло пересечь широкий Нил ради приза в виде золотой статуэтки Гора.
В пустыне били с несущихся колесниц газелей и сернобыков или охотились с быстрыми балобанами на больших стервятников. Из царских соколов не осталось ни одного – всех выпустили на волю во время погребения Неферова отца. У реки гости охотились с соколами на цаплю и утку, а также били острогой усатого сома на отмелях. Целым флотом боевых галер отправились добывать речного коня, гиппопотама. Нефер стоял у руля собственного корабля, величаемого «Око Гора». Царевна Минтака рядом с ним визжала от восторга, когда спину вынырнувшего громадного зверя утыкивали копья и вода окрашивалась кровью.
В те дни Минтака часто проводила время с Нефером. Ездила в его колеснице во время охоты и подавала фараону копье, которым он поражал галопирующего рядом сернобыка; держала на руке собственного сокола, когда они прочесывали заросли тростника в поисках цапли. На привалах в пустыне она сидела рядом с ним, заботясь о его угощении: выбирала лучшие виноградины, счищала длинными красивыми пальцами кожуру и клала ягоду Неферу в рот.
Каждый вечер во дворце устраивались пиры, и тогда девушка сидела слева от жениха – традиционное место для женщины, чтобы она не мешала правой руке мужчины, держащей меч. Царевна смешила юношу своими острыми шуточками и обладала талантом подражателя. Она восхитительно изображала Хезерет: закатывала глаза, глупо улыбалась и лепетала «мой супруг, регент Египта» тем же напыщенным тоном, какой усвоила теперь Хезерет.
Но все их попытки остаться наедине проваливались: Наджа и Апепи строго следили за этим. Даже призванный Нефером на помощь Таита и то не смог изобрести уловку для встречи молодых людей с глазу на глаз. Неферу и в голову не приходило, что Таита только делал вид, будто старается, а на самом деле заботится об их целомудрии не меньше прочих. Давным-давно евнух устроил свидание для Тана и его возлюбленной Лостры, и эхо этого события до сих пор перекатывалось, подобно грому. Стоило Неферу и Минтаке усесться за бао, за игрой наблюдала стайка рабынь, а придворные и вездесущий Асмор шныряли вокруг. Усвоив урок, фараон перестал недооценивать искусство Минтаки за доской и теперь играл в полную силу, как против Таиты. Он распознал ее сильные и – весьма немногие – слабые стороны как игрока: гиксоска чрезмерно оберегала свою главную крепость, и если он сильно теснил ее в этом секторе, могла ослабить фланги. Дважды ему удавалось использовать этот маневр, но на третий раз Нефер слишком поздно спохватился, что соперница распознала эту его тактику и подстроила ловушку. Стоило ему обнажить свою западную крепость, она бросила в пролом фалангу и, когда ему пришлось сдаться, смеялась так радостно, что он почти, пусть и не совсем, простил ее. Их поединки становились все изощреннее и под конец разрослись до таких внушительных значений, что даже Таита часами наблюдал за их игрой, временами одобрительно кивая и улыбаясь тонкой стариковской улыбкой.
Любовь их была так очевидна, что отсвет ее падал на всех окружающих, и где бы ни появлялись эти двое, вокруг неизменно расцветали смех и улыбки. Когда колесница Нефера катилась по улицам Фив с Минтакой в качестве копейщика, при этом темные волосы девушки развевались, подобно знамени, хозяйки выбегали из жилищ, а их мужья отрывались от дневных трудов, чтобы поприветствовать молодую пару и пожелать ей счастья. Даже Наджа добродушно улыбался, и никто не догадался бы, как сильно ему неприятно, что народ меньше уделяет внимания ему и его новобрачным. Только Трок сохранял мрачный вид во время всех охотничьих вылазок, прогулок и пирушек во дворце.
Для влюбленных время бежало слишком быстро.
– Вокруг нас всегда так много народу, – шепнул Нефер невесте через доску для бао. – А я так хочу остаться наедине с тобой хотя бы на несколько минут. Через три дня вы с отцом уезжаете в Аварис. Могут пройти месяцы, даже годы, прежде чем мы снова встретимся. А мне так много нужно тебе сказать, но только не при всех этих ушах и глазах, нацеленных на нас, словно стрелы.
Царевна кивнула, потом протянула руку и передвинула камень, сделав ход, который фараон в своей озабоченности просмотрел. Он опустил глаза на доску и поначалу не увидел ничего серьезного, но потом осознал, что его западная крепость взята в клещи. Три хода спустя Минтака прорвала его строй. Нефер продолжал некоторое время вести безнадежную битву, но силы его пришли в расстройство, и поражение было неизбежным.
– Ты воспользовалась тем, что мои мысли были заняты другими вещами, – посетовал фараон. – Это так по-женски.
– Ваше величество, я не претендую быть кем-нибудь еще, кроме как женщиной. – Его титул она произнесла с иронией, ранившей не менее глубоко, чем мог бы висевший у нее на поясе кинжал с драгоценными камнями на рукояти. Потом наклонилась поближе и прошептала: – Если мы окажемся наедине, даешь ли ты слово уважать мое целомудрие?
– Клянусь раненым глазом великого Гора, что никогда, покуда жив, я не причиню тебе позора, – пылко заверил ее юноша.
Минтака улыбнулась:
– Моих братьев это обещание не порадует – им так хотелось бы найти предлог перерезать тебе глотку. – Она стрельнула на него своими дивными темными глазами. – А если не доберутся до глотки, то готовы будут удовольствоваться еще какой-нибудь частью тела.
Возможность представилась на следующий день. Из деревни Дабба, что за холмами, прибыл царский ловчий и сообщил, что из восточной пустыни пришел лев и совершил ночью набег на загоны для скота. Хищник перепрыгнул частокол и убил восемь перепуганных животных. На заре толпа вооруженных горящими факелами, бьющих в барабаны, трубящих в рога и дико кричавших селян заставила его уйти.
– Когда это произошло? – спросил Наджа.
– Три дня назад, ваша милость. – Егерь распростерся перед троном регента. – Я отправился вверх по реке как только смог, но течение было быстрым, а ветер неустойчивым.
– Что сталось со зверем? – нетерпеливо перебил его Апепи.
– Вернулся обратно в холмы. Но я послал двух лучших моих нубийских разведчиков выследить его.
– Кто-нибудь видел хищника? Он крупный? Лев или львица?
– Селяне утверждают, что то был огромных размеров самец, с густой и черной гривой.
Вот уже лет шестьдесят львы почти не появлялись на берегах реки. То была царская дичь, и фараоны предыдущих династий безжалостно истребляли их, не только потому, что львы причиняли вред крестьянским стадам, но и потому, что они считались самой драгоценной добычей для монаршей охоты.
За время долгой и ожесточенной войны с гиксосами фараонам обоих государств хватало иных забот, и на львов охотились редко. Помимо этого, оставленные на полях сражений трупы обеспечивали звериные семьи пищей в изобилии. Благодаря этому животные быстро размножались, в последние десятилетия их поголовье, как и дерзость, возросли многократно.
– Немедленно погрузите колесницы на барки, – распорядился Апепи. – При таком состоянии реки мы будем в Даббе завтра рано утром. – царь ухмыльнулся и ударил кулаком в мозолистую ладонь правой руки. – Клянусь Сутехом, я не упущу этого черногривого! С тех пор как я перестал убивать египтян, меня гложет тоска по настоящей забаве.
Надже эта затея не понравилась.
– Ваше величество, вы ведь собирались послезавтра отправиться в Аварис.
– Ты прав, регент. Однако большая часть наших вещей уже погружена, и корабли могут отплыть в любую минуту. К тому же Дабба нам по пути, и я вполне могу выкроить пару дней и присоединиться к охоте.
Наджа замялся. Он не настолько любил охоту, чтобы пренебречь ради нее многочисленными государственными делами. Ему хотелось поскорее избавиться от Апепи – присутствие этого шумного и своевольного гостя давно ему надоело. Кроме того, у него имелись замыслы, осуществить которые можно было только после отъезда Апепи из Фив. Но и позволить фараону гиксосов охотиться самостоятельно на землях Верхнего Египта регент не мог – не только невежливо, но и неразумно будет позволять Апепи хозяйничать в пределах южного царства.