– Мы вышлем небольшой дозор, чтобы осмотреть лагерь. И только тогда решим, как атаковать.
Отдав короткий приказ, Наджа выбрал пятерых воинов в разведку. Каждый из них был связан с ним кровной клятвой. Это были его люди, рукой и сердцем.
– Обмотайте ножны тканью, – велел им Наджа. – Чтобы не гремели.
Затем, взяв изогнутый в обратную сторону лук, ступил на тропу. Фараон шел рядом. Они шагали быстро, но тут Наджа заметил крестообразные сучья дерева, выделяющиеся на фоне неба. Он резко остановился и вскинул правую руку, призывая к молчанию. Потом прислушался.
– В чем дело? – шепотом спросил фараон.
– Мне показалось, что я слышу на гребне голоса. Говорят по-гиксосски. Подождите здесь, ваше величество, я проверю дорогу впереди.
Фараон и пятеро разведчиков присели рядом с тропой, а Наджа крадучись пошел дальше. Обогнув большой валун, он исчез из виду. Минуты тянулись медленно, и Тамос начал нервничать. Быстро приближался рассвет. Царь гиксосов скоро снимется с лагеря и выскользнет из ловушки.
Тихий свист заставил его вскочить. Это было искусное подражание соловьиной трели.
Фараон извлек легендарный серебристо-голубой меч.
– Путь свободен, – прошептал он. – За мной.
Разведчики двинулись вперед. Вскоре царь добрался до перегораживающего тропу высокого валуна. Он обогнул его и резко остановился. Перед ним, шагах в двадцати, стоял Наджа. Они были одни, скала загораживала их от следующих позади воинов. Лук Наджи был натянут, стрела была нацелена в обнаженную грудь фараона. И не успела она слететь с тетивы, как осознание происходящего молнией озарило царя. Это была та самая грязная и подлая измена, угрозу которой уловил обладающий даром ясновидения Таита.
Свет был достаточно ярким, чтобы разглядеть каждую черточку на лице врага, которого он любил как друга. Тетива была прижата к губам Наджи, искривляя их в жутковатой ухмылке, а во взгляде медово-карих глаз, направленном на фараона, пылала такая ненависть, как будто вельможа охотился на леопарда. Оперение стрелы было из малиновых, желтых и зеленых перьев, а острие было на гиксосский лад сделано из острого как бритва кремня, способного проникать через бронзу шлема и лат.
– Да живи вечно! – беззвучно, одними губами, прошептал Наджа, словно насылал проклятие.
И спустил стрелу.
Тетива звякнула, послышался гул. Казалось, что стрела движется нарочито медленно, как какое-то ядовитое насекомое. Перья вращали древко, и, пролетев двадцать шагов, она совершила полный оборот. Смертельная опасность обострила зрение и другие чувства фараона, однако тело повиновалось с трудом, как в кошмарном сне. Слишком медленно, чтобы избежать опасности. Стрела ударила в грудь там, где в клетке из ребер билось царственное сердце. Звук был похож на тот, что издает булыжник, упавший с высоты в мягкий нильский ил, а древко наполовину вошло в тело. Фараона развернуло и отбросило на валун. Секунду он цеплялся за его шершавую поверхность скрюченными пальцами. Кремневый наконечник вышел наружу, его острие торчало из бугристых мышц справа от позвоночника.
Голубой меч выпал из ладони Тамоса, хриплый крик сорвался с его губ, но его приглушил поток яркой легочной крови, хлынувшей через горло. Ноги его подкосились, он стал опускаться на колени, оставляя на красном камне царапины от ногтей.
– Засада! Берегись! – завопил Наджа, подбегая к фараону.
Он обхватил его рукой за туловище пониже торчащей стрелы и, поддерживая умирающего царя, снова закричал:
– Охрана, ко мне!
Два дюжих воина почти мгновенно появились из-за камня, спеша на зов. Они с первого взгляда поняли, что случилось с фараоном, и отметили яркое оперение на стреле.
– Гиксосы! – воскликнул один, пока они принимали фараона у Наджи и утаскивали под прикрытие скалы.
– Отнесите царя в колесницу, а я тем временем задержу врага, – распорядился вельможа.
Развернувшись, он вынул из колчана еще одну стрелу и направил ее вверх по тропе к пустынному гребню. Потом издал боевой клич, на который сам себе и ответил по-гиксосски, изменив голос.
Наджа подобрал выпавший из руки Тамоса голубой меч, сбежал вниз и присоединился к небольшой группе воинов, уносивших тело царя к колесницам в русле.
– Это была западня, – торопливо сообщил он им. – На вершине холма кишат враги. Нам нужно поскорее доставить фараона в безопасное место.
Но по тому, как безвольно обвисла голова царя, вельможа догадался, что тому ничто уже не поможет. Душа его наполнилась торжеством. Синяя военная корона сползла с чела фараона и упала на землю. Пробегая мимо, Наджа подобрал ее, с трудом преодолев искушение немедленно водрузить себе на голову.
«Терпение, время еще не пришло, – мысленно укорил он сам себя. – Но Египет уже мой, со всеми его коронами, церемониями и властью. Я стану олицетворением этого Египта, частью его божественной природы».
Зажав тяжелую корону под мышкой, вельможа во весь голос заорал:
– Живее, враги у нас на плечах! Царь не должен попасть к ним в руки!
До отряда донеслись крики, и лекарь уже ждал у фараоновой колесницы. То был ученик Таиты, и хотя целебной магией он не владел, но обладал опытом, способным помочь даже при таких ужасных ранах, как та, что зияла в груди у царя. Но Наджа не собирался давать своей жертве шанс вернуться из подземного мира и коротким приказом отослал врача.
– Враг следует по пятам, нет времени на шарлатанство. Надо доставить царя в безопасное место, под прикрытие войска, пока нас не настигли.
Он бережно принял Тамоса из рук воинов и положил на пол собственной колесницы. Затем вырвал из груди раненого стрелу и поднял, чтобы все могли ее видеть.
– Это проклятое орудие сразило нашего фараона. Нашего бога и царя. Да поразит Сет ту гиксосскую свинью, которая выпустила эту стрелу, и да горит этот негодяй вечным пламенем тысячу лет.
Воины отозвались возгласом мрачного одобрения. Наджа аккуратно завернул стрелу в ткань и положил в корзинку на стенке колесницы. Ее предстояло предъявить совету в Фивах во время доклада о смерти фараона.
– Надежного человека сюда, чтобы поддерживать фараона, – приказал вельможа. – Только бережно.
Когда вызвался собственный копейщик царя, Наджа отстегнул висящие на поясе Тамоса ножны, вложил в них голубой меч и аккуратно спрятал в собственной корзине для оружия.
Копейщик запрыгнул в колесницу и стал заботливо поддерживать голову повелителя. Колесница описала круг, разворачиваясь, а затем поехала по сухому руслу; остальные повозки отряда старались не отстать. На губах фараона выступила свежая кровь. Хотя копейщик старался поддерживать его как мог, обмякшее тело царя жестоко трясло.
Глядя вперед, чтобы никто не мог рассмотреть выражения его лица, Наджа негромко смеялся. Хохот его заглушали шум колес и скрип осей, когда повозка подпрыгивала на каком-нибудь камешке, который вельможа и не старался объезжать. Покинув песчаное русло, отряд устремился к дюнам и соляным озерам.
Утро было в самом разгаре, и ослепительно-белое солнце проделало половину пути до зенита, когда Наджа наконец позволил колонне остановиться. Лекарь поспешил осмотреть царя. Не требовалось особой премудрости, чтобы установить очевидное: дух фараона давно уже покинул тело и начал путешествие в загробный мир.
– Фараон мертв, – негромко объявил врач, руки которого по запястья были покрыты царственной кровью.
Горестный вопль зародился в голове колонны и прокатился по всей ее длине. Дав воинам вволю излить печаль, Наджа призвал к себе военачальников.
– Государство обезглавлено, – сказал он им. – Египет в страшной опасности. Десяти самым быстрым колесницам следует как можно скорее отвезти тело фараона в Фивы. Их поведу я, потому как совет может возложить на меня обязанности регента при царевиче Нефере.
Он бросил в почву первые семена и по почтительным лицам полководцев понял, что всходы проклюнулись почти сразу же. Вельможа стал развивать успех, действуя с мрачной деловитостью, так подходившей этим горьким обстоятельствам.
– Пусть лекарь запеленает царственный труп на то время, пока я не доставлю тело в погребальный храм. И нужно немедленно разыскать царевича Нефера. Ему следует сообщить, что его отец погиб и он стал преемником. Это самое неотложное дело для всего государства и для меня как регента.
Наджа как само собой разумеющееся присвоил этот титул, и никто не возразил и даже не бросил на него косого взгляда. Вельможа развернул папирусный свиток с изображением местности от Фив вниз по течению до Мемфиса и разложил на передке колесницы.
– Вам следует разделиться на небольшие отряды и прочесать окрестности в поисках царевича, – сказал он, указывая на карту. – Как я понимаю, фараон отослал его в пустыню вместе с евнухом, чтобы юноша прошел обряды посвящения в мужчину, так что нам нужно вести поиски здесь, от Галлалы, где мы в последний раз их видели, удаляясь на юг и на восток.
Непререкаемым тоном Наджа очертил область поисков и приказал колесницам развернуться веером, чтобы обнаружить и доставить к нему Нефера.
Возглавляемый Наджей отряд вернулся в Галлалу. Следом за его колесницей ехала повозка с частично забальзамированным телом фараона. Лекарь положил труп на берегу озера Ваифра и по принятому порядку сделал разрез в левом боку. Через него он извлек печень и другие внутренние органы, промыл желудок и кишки в вязкой соленой воде озера. Затем органы пересыпали кристаллами соли – белый поясок выпаренной соли тянулся вдоль береговой кромки – и сложили в глиняные кувшины из-под вина. Полость царственного тела наполнили натром, затем обмотали пропитанными крепким соляным раствором бинтами. По прибытии в Фивы тело поместят в личном погребальном храме фараона и передадут жрецам и бальзамировщикам для семидесятидневного ритуала подготовки к погребению. Наджу раздражал каждый миг задержки – ему хотелось поспеть в столицу, пока весть о гибели фараона не опередила его. И все же, расположившись перед воротами разрушенного города, он не жалел драгоценного времени, давая начальникам отрядов наставления по поискам царевича.