нехватке продовольствия и резкому росту цен на рынках. Расходы на новые колесницы, оружие и военное снаряжение неизбежно привели к увеличению налогов. Пошли разговоры, что Апепи, при всей его воинственности, поборах и богохульстве, был не таким уж и плохим правителем, как казалось раньше.
Спустя несколько недель Трок распорядился начать работы по расширению и украшению дворца в Аварисе, где он собрался поселиться вместе со своей невестой, царевной Минтакой. По прикидке архитекторов, работы обещали обойтись в два лакха золота. Ропот в народе усилился.
Прекрасно осведомленный о растущем недовольстве, Трок ответил на него объявлением о своей божественности. Неделю спустя началось возведение храма в его честь. Место было выбрано рядом с величественным святилищем Сутеха в Аварисе. Трок решил, что его храм должен превзойти в роскоши обиталище его собрата-бога. Архитекторы посчитали, что строительство потребует пяти тысяч рабочих, займет пять лет и будет стоить еще два лакха золота.
В дельте вспыхнул бунт. Воины пехотного полка, которым целый год не платили жалованья, перебили начальников и двинулись на Аварис, призывая народ восстать и свергнуть тирана. Трок встретил мятежников под Манаши с тремя сотнями колесниц и порубил в куски в первой же атаке.
Пятьсот бунтовщиков он велел оскопить и посадить на кол. Наводящим жуть лесом выросли колья по обеим сторонам дороги, протянувшись на половину лиги от деревни Манаши. Зачинщиков фараон велел привязать позади колесниц и тащить в Аварис, чтобы они там изложили свои обиды. Никто из них не пережил путешествия – к концу пути тела их почти уже не напоминали человеческие. Кожа и почти вся плоть оказались содраны, пока несчастных волокли по неровному грунту. Куски мяса и раздробленные кости были разбросаны на двадцать лиг вдоль дороги, на радость бродячим псам, шакалам и воронам.
Несколько сотен мятежников разбежались и рассеялись по пустыне. Трок не отрядил за ними погоню к восточным границам, потому как это ничтожное происшествие и так отняло у него много времени и на несколько недель задержало его свадьбу. Он поспешил в Аварис, загнав в лихорадочном нетерпении три упряжки.
Пока Трок отсутствовал, Минтака предприняла еще две попытки отправить гонцов к Таите в Фивы. Первым посланцем был один из евнухов гарема, толстый добряк-негр, знавший ее с колыбели. Между евнухами обоих царств существовала особая связь, не признававшая границ и расовых различий. Даже когда два царства враждовали друг с другом, Сот, как звали евнуха, не порывал сношений с Таитой, будучи его другом и доверенным лицом.
Но шпионы Трока не дремали. Сот не добрался до Асьюта, его привезли обратно в кожаном мешке, едва живого. Потом несчастного предали казни, засунув его голову в котел с кипящей водой. Его череп, с которого предварительно выварили всю плоть, кости выбелили и отполировали, а в глазницы вставили шарики из ляпис-лазури, поднесли царевне Минтаке как особый дар от фараона Трока.
После этого Минтака не решалась искать нового гонца, зная, что обречет его или ее на мучительную смерть. Тогда одна из ее рабынь-ливиек, по имени Тана, зная о любви госпожи, вызвалась пойти сам. Тана не считалась самой красивой из девушек, с бельмом на глазу и крупным носом, но была преданной, любящей и верной. По ее предложению Минтака продала ее купцу, отправлявшемуся на следующий день в Фивы. Торговец взял Тану с собой, но три дня спустя она вернулась в Аварис, прикованная за запястья и лодыжки к боковине колесницы пограничных стражей.
Трок распорядился судьбой Таны после своего возвращения из Манаши: он обрек ее на казнь через любовь. Несчастную отдали полку, добывшему победу под Манаши. Четыреста воинов тешились с ней до тех пор, пока на закате третьего дня ливийка не истекла кровью.
Три дня Минтака без остановки оплакивала ее.
Свадьбу фараона Трок-Урука и царевны Минтаки-Апепи сыграли по древним гиксосским обычаям, зародившимся за десять тысяч лет и за тысячу лиг к востоку, в обширных безлесных степях за Ассирийскими горами, откуда их предки отправились покорять Египет.
На заре назначенного для бракосочетания дня отряд из двух сотен родственников царевны Минтаки ворвался в покои, где ее держали со времени возвращения в Аварис. Стражи, ожидавшие этого вторжения, сопротивления не оказывали. Сородичи увели Минтаку и поскакали на восток, плотным строем, с царевной посередине. На скаку они издавали воинственные кличи, размахивали дубинками и посохами – любое колющее и режущее оружие на празднике не дозволялось.
Когда свита невесты отъехала на некоторое расстояние, жених во главе своих сородичей из клана Леопарда отправился в погоню. Беглецы не выказывали особой прыти и, как только показались преследователи, развернулись и пошли в атаку. Хотя мечи и кинжалы не разрешались, двоим переломали руки, а некоторым участникам схватки изрядно досталось по голове. Ссадин и ушибов не избежал даже сам жених. Но в конце концов Трок завладел добычей. Он обхватил Минтаку за талию и пересадил в свою колесницу.
Сопротивление невесты ни в малейшей степени не являлось данью обряду, и ее ногти оставили глубокие борозды на правой щеке Трока, едва не зацепив глаз, и капли крови запачкали его наряд.
– Она принесет тебе много воинственных сыновей, – взревели сородичи жениха, восхищенные яростным противоборством Минтаки.
Гордый боевым духом своей избранницы, Трок победоносно отвез ее обратно в свой храм, где недавно назначенные жрецы его культа должны были провести завершающий ритуал.
Будущий храм покуда представлял собой всего лишь траншеи под фундамент и высокие штабеля каменных блоков, но это ничуть не умаляло радости гостей и воодушевления жениха. Брачующихся завели под сплетенный из тростника навес, и верховный жрец веревкой привязал Минтаку к Троку.
В кульминационный момент церемонии Трок перерезал глотку своему любимому боевому коню, гнедому красавцу, в знак того, что ценит невесту выше всех иных своих сокровищ. Когда жеребец рухнул, дергая ногами, с фонтаном брызжущей из вскрытой сонной артерии крови, толпа одобрительно загудела и вознесла пару на украшенную цветами колесницу.
Возвращаясь во дворец, Трок правил одной рукой, другой же крепко обвивал невесту, чтобы не сбежала. По обочинам дороги выстроились воины, осыпавшие колесницу дождем из амулетов и приносящих удачу талисманов. Некоторые протягивали фараону чаши с вином, и тот опрокидывал их, проливая большую часть на тунику, где вино смешивалось с кровью с его разодранной щеки.
Ко времени прибытия во дворец Трок был весь мокрым от крови, вина, пота и густо покрыт пылью, осевшей на нем во время погони за невестой и последовавшей схватки. Хмель ударил ему в голову, в глазах горело вожделение.
Он протащил Минтаку сквозь толпу в свои новые покои, и стражи встали у дверей с мечами наголо, отгоняя гостей. Но последние не спешили расходиться и, окружив дворец, криками подбадривали жениха и давали похабные советы невесте.
В опочивальне Трок швырнул царевну на белую овчину, застилавшую матрас, а сам обеими руками принялся отстегивать пояс с мечом, последними словами ругая упрямую пряжку. Минтака тем временем подпрыгнула на лежанке и соскочила с нее, как заяц, поднятый хорьком с лежки.
Она подбежала к ведущим на террасу дверям и попыталась их открыть. По приказу Трока их заперли на засов снаружи, и как ни старалась девушка отворить их, прочные двери даже не дрогнули под ее напором.
У нее за спиной Трок избавился наконец от пояса, и ножны со стуком упали на мозаичный пол. Нетвердой походкой жених направился к невесте.
– Борись сколько хочешь, красотка, – промямлил он заплетающимся языком. – От того, что ты кричишь и пинаешься, мой жезл только пуще распаляется огнем.
Обхватив ее одной рукой за талию, другой он ухватил за грудь.
– Клянусь Сутехом! Что это за сочный, налитой плод?
Фараон стиснул грудь рукой, привыкшей управляться с мечом и поводьями колесницы. От боли девушка вскрикнула и, извернувшись, снова попыталась выцарапать обидчику глаза. Тот перехватил ее руку.
– Не пытайся повторять этот маленький трюк, – сказал он, поднял ее и понес обратно на ложе.
– Бабуин! – закричала она. – Вонючая, волосатая обезьяна! Грязное животное!
– Какая чудесная любовная песенка, крошка, – проворковал фараон. – Мое сердце и мой жезл разбухают от крови, когда я слышу, как сильно ты желаешь меня.
Он снова швырнул ее на постель и на этот раз придавил к ней мускулистой ручищей. Его физиономия находилась буквально в паре дюймов от ее лица. Борода колола ей щеки, от его дыхания разило кислым вином. Минтака отвернулась. Трок расхохотался и, крючком засунув палец ей за шиворот, разодрал на ней шелковое одеяние до пояса.
Завладев ее грудями, он одну за другой стал тискать их с такой силой, что на нежной плоти оставались красные отметины. Трок щипал и тянул ее соски до тех пор, пока они не потемнели, а затем его рука скользнула по ее животу. Он игриво сунул толстый палец ей в пупок, потом попытался силой раздвинуть девушке бедра. Она крепко сжала их, заплетя одну ногу за другую, чтобы ему помешать.
Трок вдруг подался назад и оседлал невесту, усевшись всем весом на нижнюю часть ее туловища, лишив возможности пошевелиться, и рванул с себя тунику. Под туникой он был голый. Тело его было закалено войной, охотой и грубыми играми, и хотя Минтака плохо видела от боли, слез и ужаса, у нее осталось впечатление широких плеч и бугристых мускулов, рук толстых и жилистых, как сучья ливанских кедров.
Прижимая ее собой, он развернулся так, чтобы его живот вдавился в ее, а жесткие волосы, покрывающие его грудь, терлись о ее груди. С нарастающим ужасом девушка ощутила, как в нее упирается мощный пенис.
Минтака дралась не ради соблюдения достоинства и не из скромности – для нее речь шла о жизни и смерти. Девушка пыталась укусить насильника за лицо, но острые зубки вязли в густой бороде. Она царапала ему спину, ногти ее сдирали кожу, как шелуху, но фараон словно ничего не чувствовал.