Он попытался всунуть колено ей между бедер, но царевна крепко сцепила их, перекинув одну ногу через другую. Все до единого мускулы нижней половины ее тела одеревенели от напряжения и страха, сделав ее такой же недоступной, как гранитная статуя богини.
Оба они вспотели, Трок более обильно. Пот стекал по его телу, смочив кожу обоих, и его мощный член скользил по ее животу и бился о плотно стиснутые бедра.
Неожиданно мужчина поднял верхнюю половину туловища и с размаху отвесил девушке тяжелую пощечину. Удар пришелся по ее стиснутым челюстям, губам и носу. Минтака почувствовала, как кровь наполняет ей рот, а в глазах темнеет.
– Открывайся, сука! – пропыхтел он сверху. – Отворяй свою горячую щелку и впусти меня!
Трок энергично работал бедрами, и царевна ощущала, как мерзкий отросток скользит по ней. Даже обессилев от боли и почти потеряв сознание от удара, она отказывалась уступить, но знала, что так не может продолжаться долго – противник был слишком массивным и сильным.
– Хатхор, помоги мне! – взмолилась она, закрыв глаза. – Добрая богиня, не дай этому свершиться!
Услышав его стон, Минтака открыла глаза. Лицо фараона потемнело от прилившей к голове крови. Он выгнул спину и застонал, как от боли. Глаза его расширились, они были красными и смотрели в никуда. Рот раскрылся в гримасе ужаса.
Минтака не понимала, что происходит. Поначалу у нее мелькнула мысль, что богиня вняла ее молитве и пронзила сердце негодяя священным дротиком. Но потом ощутила, как ей на живот пролилась струя жидкости такой горячей, что обожгла ей кожу. Она пыталась увернуться, чтобы избежать ее, но Трок был слишком тяжелым и сильным. Наконец отвратительный поток иссяк. Фараон снова застонал и упал на девушку. Он лежал неподвижно, царевна тоже затихла, чтобы не подталкивать его к новым усилиям. В таком положении они находились довольно долго, пока не осознали, что с улицы доносятся пошлые возгласы толпы, собравшейся под дворцовыми стенами. Трок приподнялся и посмотрел на невесту:
– Ты осрамила меня, мелкая потаскушка. Заставила впустую растратить семя.
Прежде чем она успела сообразить, что у него на уме, фараон схватил ее за шею сзади и перевернул, уткнув лицом в белую овчину.
– Не переживай, – сказал он. – Если даже мне не удалось добыть кровь из твоего лона, я использую ту, что течет из твоего носа.
Трок откатил девушку в сторону и с мрачным удовлетворением осмотрел алое пятно на белой шерсти. Затем вскочил, подошел к окну и пинком распахнул ставни, ломая дерево. И исчез в ослепительном свете солнца.
Краем простыни Минтака стерла мерзкую слизь, прилипшую к ее гладкому животу. На ее грудях и руках остались красные следы пальцев. Ее ярость перешла в гнев.
Пояс с мечом валялся там, где Трок его сбросил. Царевна потихоньку выскользнула из постели и извлекла отполированный бронзовый клинок из ножен. Потом подкралась к двери на террасу и прильнула к косяку.
Снаружи Трок приветствовал восторженную толпу и размахивал окровавленной овчиной, чтобы всем было видно.
– Ей понравилось! – выкрикнул он в ответ на чей-то вопрос. – Когда я покончил с ней, она была широкой и влажной, как болота в Дельте, и жаркой, как Сахара.
Минтака покрепче ухватила рукоять меча и приготовилась.
– До встречи, друзья! – прокричал фараон. – Пойду откушу еще кусочек от сладкой фиги!
До царевны донеслось шлепанье босых ног, на порог легла тень. Ухватившись за меч обеими руками, она держала его острие на уровне живота. Когда Трок шагнул в комнату, девушка ударила изо всех сил, метя между пупком и густой черной порослью, из которой свисали массивные гениталии.
Однажды, давным-давно, Минтаке довелось быть на охоте вместе с отцом и наблюдать, как тот целился в здоровенного леопарда, не подозревающего об их присутствии. Гигантская кошка уловила звук спущенной тетивы и мгновенно отпрыгнула, отчего стрела прошла мимо цели. Трок обладал таким же животным чутьем, предупреждавшим его об опасности.
Меч еще рассекал воздух, а гиксос уже уклонился от бронзового острия. Оно прошло буквально в пальце от заросшего волосами живота, даже не коснувшись кожи и не пролив ни капли крови. Потом он обхватил оба ее запястья своей здоровенной ручищей и стиснул так, что затрещали кости. Ей пришлось разжать хватку, и оружие со звоном упало на пол.
Таща ее за собой вглубь опочивальни, он смеялся, но смех этот звучал жутко. Трок бросил девушку на перерытую и пропитавшуюся потом постель.
– Теперь ты моя жена, – сказал он, стоя над ней. – Ты принадлежишь мне, как чистокровная кобыла или породистая сука. И приучайся повиноваться и уважать меня.
Минтака лежала, уткнувшись лицом в перепачканные простыни, не желая смотреть на мужа. Он поднял валявшиеся рядом с кроватью ножны.
– Урок повиновения пойдет тебе на пользу. Немного боли сейчас избавит нас обоих от несчастья и больших страданий в дальнейшем.
Фараон взвесил в правой руке ножны. Сработаны они были из полированной кожи, отделаны пластинками из золота и электрума[2] и металлическими розетками. Он с размаху обрушил их на заднюю часть ее голых бедер. Ножны оставили на белой плоти красный след с отпечатками розеток в виде ярко-алых пятен. Удар застал девушку врасплох, и она против воли громко вскрикнула.
Трок рассмеялся и снова занес ножны. Минтака попыталась откатиться в сторону и защититься, но второй удар пришелся ей по вскинутой правой руке, а третий по плечу. На этот раз ей удалось сдержать крик, она постаралась спрятать страх за ехидной улыбочкой и зашипела, как рысь. Это взбесило его, и следующий удар получился еще сильнее.
Он спихнул ее с ложа и погнался за уползающей от него по полу девушкой. Трок бил ее по спине, а когда она свернулась в клубок, удары посыпались также на плечи и на ягодицы. Продолжая избивать ее, фараон приговаривал в ритм побоям, пыхтя от усилия при каждом ударе:
– Ты никогда больше не поднимешь на меня руки. Ха! В следующий раз я до тебя доберусь. Ха! Из тебя получится любящая супруга. Ха! Иначе я прикажу четверым своим людям держать тебя. Ха! Они будут держать, а я тебя оседлаю. Ха! А когда я покончу с этим делом, то изобью тебя снова. Ха! Вот так. Ха!
Минтака стиснула зубы под градом ударов. Наконец у нее не было уже сил обороняться, но и фараон отошел от нее, тяжело дыша.
Он надел перепачканную и пыльную тунику, подпоясался, сунул меч в измазанные ее кровью ножны и направился к выходу. У порога Трок оглянулся.
– И запомни вот что, женушка, – сказал он. – Я либо объезжаю своих кобылиц, либо, клянусь Сутехом, они дохнут подо мной.
А затем повернулся и вышел.
Минтака с трудом подняла голову и посмотрела ему вслед. Говорить у нее не было сил. Вместо этого она собрала во рту слюну и плюнула в его сторону. Плевок упал на каменную плиту, розовый от текущей из разбитых губ крови.
Луна Исиды давно померкла, прежде чем ссадины от побоев на теле у Минтаки затянулись, а кровоподтеки на гладкой белой коже превратились в зеленовато-желтые пятна. То ли намеренно, то ли случайно, но Трок не выбил ей ни одного зуба, не переломал костей и не изуродовал лицо шрамами.
С печально памятного дня свадьбы он оставил ее в покое. Большую часть времени у него отнимали беспорядки на юге. Во время кратких наездов в Аварис муж избегал ее. Быть может, ему не хотелось видеть следы нанесенных побоев, а быть может, он стыдился, что сумел стать ее мужем лишь на словах. Минтака не вдавалась глубоко в причины, просто радуясь тому, что избавлена до поры от его грубых посягательств.
На юге царства вспыхнуло еще одно крупное восстание. Трок ответил жестокими мерами. Он обрушился на мятежников, перебил оказавших сопротивление, захватил их имущество и продал семьи в рабство. Вельможа Наджа выслал против бунтовщиков два полка, оказав помощь двоюродному брату и фараону, а заодно разделив с ним добычу.
Минтака знала, что Трок с триумфом возвратился в Аварис вот уже три дня назад, но до сих пор не виделась с ним. И благодарила за это богиню, но, как оказалось, преждевременно. На четвертый день пришел вызов. Царевне предстояло присутствовать на особом заседании государственного совета. Вопрос стоял такой срочный, что царевне дали всего час на подготовку. Посланец предупредил, что в случае отказа пойти за ней пришлют вооруженных стражей и волоком доставят на совет. Выбора не было, и служанки стали одевать госпожу.
То был первый случай появления Минтаки на людях после свадьбы. С тщательно нанесенным макияжем она выглядела прекрасной, как прежде, когда заняла трон царицы, стоящий чуть ниже фараонова в роскошно украшенном зале дворца. Девушка старалась хранить невозмутимое выражение лица и держаться во время заседания отстраненно, но ее решимость дрогнула, стоило ей узнать царского глашатая, который распростерся перед двумя тронами. Напрягшись, она наклонилась вперед.
Трок приветствовал вестника, потом велел ему встать и сообщить новости членам совета. Когда посланец поднялся, Минтака заметила, что он пребывает в глубоком горе. Ему пришлось несколько раз прокашляться, прежде чем обрести голос, и звучал тот поначалу так невнятно, что царевна едва разбирала слова. Вернее, слышала, но не могла заставить себя принять их.
– Ваше божественное величество фараон Трок-Урук, царица Минтака Апепи-Урук, достопочтенные члены государственного совета, жители Авариса, братья и соотечественники объединенного Египта! Недобрую весть принес я вам с юга. Я предпочел бы умереть, сразившись один против ста противников, чем сообщить ее вам…
Вестник прервался и снова прочистил горло. Голос его зазвучал громче и четче.
– Я приплыл на быстрой галере вниз по течению из Фив. Путешествуя день и ночь, останавливаясь только для смены гребцов, я добрался до Авариса за двенадцать дней.
Он снова остановился и простер руки в жесте отчаяния.
– В минувшем месяце, накануне праздника Хапи, юный фараон Нефер-Сети, которого все мы любили и на которого возлагали такие большие надежды, скончался от тяжких ран, полученных под