угало и завораживало ее. Сейчас она ощущала то же, поскольку Наг с его желтыми безжалостными глазами был гладким и вальяжным, как большой кот. Чутьем женщины она угадывала в них жестокость и беспощадность, которые вызывали в ней никогда прежде не испытанные чувства. – Вы также красивы, – прошептала она, и это было верно. В этот миг она поняла, что он – самое красивое существо, какое она когда-либо знала.
Он поцеловал Гесерет, и его рот поразил ее. У него был вкус спелого плода, какого она никогда не ела прежде, и весьма естественно она тоже открыла рот, чтобы насладиться этим вкусом. Его язык двигался быстро, как у змеи, но это не остановило ее. Гесерет закрыла глаза и коснулась его своим языком. Затем Наг положил одну руку ей на затылок и крепче прижался ртом к ее рту. Она настолько потерялась в его поцелуе, что, когда рука накрыла ее грудь, оказалась не готова к этому. Ее глаза широко открылись, она глубоко вдохнула и попыталась отстраниться, но он держал ее и теперь ласкал нежными, но умелыми движениями, и это успокоило ее опасения. Он сжимал ее сосок, и вызванное этим чувство потекло по ее телу, струясь по рукам, доходя до кончиков пальцев ног. Она почувствовала острое разочарование, когда Наг убрал руку. Он поднял Гесерет на ноги, и теперь она стояла на овчине выше его, а ее груди были на уровне его лица.
Одним движением он сорвал с нее шелковую рубашку, и та упала на пол. Затем глубоко вобрал ее набухший сосок в рот, и она громко вскрикнула. В то же самое время его рука прошла между ее бедрами и прижалась к покрытому мягкими волосами лону.
Она не имела ни малейшего намерения противиться тому, что он делал с ней. Вместо этого она полностью отдалась ему. Из-за рассказов девушек-рабынь она боялась, что он может причинить ей боль, но его руки, пусть быстрые и сильные, были нежны. Казалось, он знал ее тело лучше, чем она сама, и играл на нем с таким искусством, что девушка все глубже, быстрее погружалась и тонула в этом море новых ощущений.
Она вынырнула только один раз, когда внезапно открыла глаза и обнаружила, что на нем тоже нет одежды и он стоит перед ней голый. Она вспомнила сон, в котором у него была внизу такая же вещь, как у жеребца Звездочета. Она с трепетом посмотрела вниз, но эта вещь была не как во сне: она была гладкой и розовой и, однако, твердой как кость, совершенной и чистой по форме, точно колонна в храме. Ее опасения исчезли, и она снова отдалась его рукам и рту. Был только один острый момент жгучей боли, но это случилось намного позже, и он был мимолетен и почти сразу сменился непривычным, но замечательным чувством наполненности. Затем, еще позже, она услышала, как Наг вскрикнул над ней. Этот звук породил что-то и в ее собственном теле, превращая почти невыносимое удовольствие в особый вид боли; она изо всех сил обхватила его руками и ногами и закричала с ним вместе.
Еще два раза в течение этой чересчур короткой волшебной ночи он вынуждал ее кричать в таком же безумии удовольствия, и когда рассвет залил палату розовым и серебряным светом, она лежала неподвижно в его объятиях. Она чувствовала, что жизненные силы словно вытекли из нее, а кости стали мягкими и пластичными, как речная глина. Глубоко в животе она ощущала легкую боль и наслаждалась ей.
Он выскользнул из ее рук, и ей хватило сил только чтобы запротестовать:
– Не уходите. О! Пожалуйста не уходите, мой господин. Мой прекрасный господин.
– Я не надолго, – прошептал он и осторожно вытянул из-под нее овчину. Она увидела на снежно-белой овечьей шерсти пятна крови, яркие как лепестки розы. Она испытала только краткую боль, когда он пронзил ее женственность.
Наг вынес овечью шкуру на террасу; она наблюдала за ним через дверной проем, когда он вешал ее на парапет. Далеко внизу послышались тихие приветствия – ожидавшие внизу люди увидели это несомненное доказательство ее девственности. Ее совсем не заботило одобрение толп земледельцев, но она смотрела на голую спину мужа и чувствовала, как ее грудь и чрево набухают от любви к нему. Когда он вернулся, она протянула к нему обе руки.
– Вы великолепны, – прошептала она и заснула в его объятиях. Намного позже она стала постепенно просыпаться и обнаружила, что все ее существо наполнено такой легкостью и чувством радости, каких она никогда не знала прежде. Сначала она не была уверена относительно источника своего благополучия. Затем ощутила движение его крепкого мускулистого тела в своих руках.
Когда она раскрыла глаза, он смотрел на нее странными желтыми глазами и мягко улыбался.
– Какая прекрасная царица получилась бы из тебя, – сказал он тихо. Он искренне думал так. В течение ночи он обнаружил у нее качества, о которых прежде не подозревал. Он ощутил, что нашел в ней ту, чьи желания и инстинкты находились в совершенной гармонии с его собственными.
– И каким прекрасным фараоном были бы вы для Египта, – улыбнулась она ему в ответ и чувственно потянулась. Затем тихо засмеялась, протянула руку и коснулась его щеки. – Но это невозможно. – Улыбка исчезла, и она тихо и серьезно спросила: – Или возможно?
– Есть только одно препятствие на нашем пути, – ответил он. Ему не нужно было говорить ничего больше – он увидел хитрое, жадное выражение, появившееся в ее глазах. Она была всецело с ним.
– Вы – кинжал, а я буду ножнами. Неважно, что вы попросите у меня, я никогда не подведу вас, моего прекрасного господина.
Он приложил палец к ее губам, воспаленным и распухшим от его поцелуев.
– Я ясно вижу, что нам не нужно много слов, ведь наши сердца бьются в одном ритме.
Свита царя Апепи почти месяц после свадьбы оставалась в Фивах. Они были гостями фараона Нефера Сети и его регента и развлекались по-царски. Таита поощрял эту задержку. Он был уверен, что Наг не предпримет никаких действий против Нефера, пока Апепи и его дочь будут в Фивах. Царские гости проводили дни, охотясь с соколами и без них, посещая многочисленные храмы на обоих берегах реки, посвященные всем богам Египта, или состязания между отрядами Северного и Южного царств – гонки на колесницах, состязания в стрельбе из лука и в беге, даже состязания в плавании, на которых отобранные претенденты переплывали Нил ради приза, золотой статуэтки Гора.
В пустыне они охотились с мчащихся колесниц на газелей и сернобыков ориксов, или, с быстрыми соколами, на больших дроф. В клетках дворца не осталось царских соколов – их по обычаю выпустили на волю во время похорон отца Нефера.
На берегу реки гости охотились с соколом на цапель и уток и били гарпунами усатых сомов на мелководье. Они охотились также на «водяных лошадей», могучих гиппопотамов, с флота боевых галер, и Нефер лично стоял у рулевого весла собственной галеры под названием «Глаз Гора».
Принцесса Минтака стояла около него и взвизгивала от волнения, когда огромные животные выныривали на поверхность и в их спины вонзалось множество копий, а вода розовела от крови.
В эти дни Минтака часто была рядом с Нефером. Она ехала в его колеснице, когда они охотились, и подавала ему копье, когда они подъезжали близко к мчащимся галопом сернобыкам. Она несла на руке собственного сокола, когда они обследовали тростниковые заросли в поисках цапель. Во время вылазок на охоту в пустыне она сидела рядом с ним и готовила ему вкусное угощение. Выбирала самые сладкие виноградины, очищала их длинными, заостренными пальцами и клала ему в рот.
Каждый вечер во дворце давали пиры, и там она также сидела рядом с Нефером, на традиционном женском месте, слева – чтобы не блокировать руку с мечом своего мужа. Она заставляла его смеяться своим хитроумным шуткам и изумительно подражала Гесерет, жеманничая, поводя глазами и упоминая о «моем муже, регенте Египта» точно таким тоном, каким сейчас говорила Гесерет.
Хотя они старались, но никогда не могли остаться совсем одни. Наг и Апепи следили за этим. Когда Нефер обратился за помощью к Таите, даже он не смог организовать им тайную встречу. Неферу не пришло в голову, что Таита и не старался это сделать, потому что был так же настроен сохранить их невинность, как и другие. Давным-давно Таита устроил свидание Тану и его возлюбленной Лостры, и эхо этой встречи, подобно грому, не затихало долгие годы. Когда Нефер и Минтака играли в бао, рядом всегда были девушки-рабыни, а поблизости – придворные и вездесущий господин Асмор.
Нефер изучил сильные стороны невесты и узнал некоторые слабые: она всегда чересчур тщательно защищала свой домашний замок, и если Нефер наступал в том секторе не слишком рьяно, – иногда открывала свои фланги. Дважды он воспользовался этим и разбил ее защиту, но в третий раз чересчур поздно обнаружил, что Минтака предвидела его уловку и устроила западню. Едва Нефер открыл свой западный замок, она ударила фалангой в брешь и так очаровательно смеялась, вынудив его сдаться, что он почти, но не совсем, простил ее.
Их игра становилась все более состязательной, и скоро накал соперничества достиг огромной силы, так что даже Таита целыми часами наблюдал за ними и иногда кивал в знак одобрения или улыбался бледной старческой улыбкой.
Их любовь была так очевидна, что озаряла всех вокруг, и везде, где они появлялись вместе, вспыхивали улыбки и звучал смех. Когда колесница Нефера мчалась по улицам Фив с Минтакой на площадке в роли его копьеносца и ее темные волосы развевались на ветру подобно знамени, женщины выбегали из домов, а мужчины бросали работу, чтобы прокричать приветствия и добрые пожелания. Даже Наг мягко улыбался, глядя на них, и никто не замечал, как глубоко его возмущало то, что внимание народа отвлекают от его собственного бракосочетания и невест.
Только господин Трок был мрачен и на охотничьих вылазках, и на завтраках на природе, и на пирах во дворце.
Время, которое они проводили вместе, пролетало слишком быстро.
– Вокруг нас всегда столько людей, – шептал Нефер над доской для игры в бао. – Как я хочу остаться наедине с вами хотя бы на несколько минут. Всего через три дня вам пора будет вернуться в Аварис вместе с отцом. Возможно, пройдут месяцы или даже годы, прежде чем мы встретимся снова, а я столько хочу вам сказать – но без всех этих глаз и ушей, нацеленных на нас, будто стрелы на тетиве.