Саймон протянул руку и похлопал Фларана по плечу:
— Не бойся, дружище. Все пройдет, как и раньше бывало. Люди то и дело охотятся на ведьм, а потом забывают про это. И теперь забудут.
Фларан вымученно улыбнулся, но, похоже, Саймон его не убедил.
Не убедил он и Рода: ситуация представлялась ему слишком нарочитой. В ней проглядывало заранее спланированное, хорошо организованное подстегивание эмоций. Лишь одна-единственная группа была настолько хорошо организована, что могла этим заняться. Но зачем Альфару понадобилось культивировать антиэсперские настроения?
Ответ был подобен удару грома. «Охоту на ведьм» Альфар затеял для того, чтобы убрать конкурентов. В конце концов единственной силой в княжестве, способной противостоять ему, были ведьмы и чародеи, не пожелавшие встать на его сторону. Будучи в течение достаточно долгого времени предоставленными самим себе, они могли бы объединиться для самообороны — вот как, скажем, сейчас Саймон и Фларан. А если бы они собрали довольно многочисленный отряд, то появился бы повод для серьезного беспокойства. Ну а какой был самый лучший способ уничтожить этих независимых конкурентов? Естественно, старая, испытанная веками «охота на ведьм».
При таком взгляде на развитие событий картина обретала ясный смысл — тем более что эсперы, противостоящие Альфару, более кого бы то ни было, пожалуй, сопротивлялись бы его гипнотической тирании.
— Скажите-ка… А вы не чувствовали что-нибудь такое… Ну, не пытался ли кто-то из людей Альфара завладеть вашим разумом?
Саймон и Фларан испуганно переглянулись. Саймон кивнул:
— Было дело. Это… — он поежился, — едва заметно было, друг Оуэн. Но не слишком приятно.
— Я-то еле-еле почувствовал, — добавил Фларан. — И то у меня чуть желудок наизнанку не вывернуло. И страшно так стало, будто сейчас на куски меня разорвет. Словно кто-то пальцами у меня в мозгу ковырялся… — Он испуганно умолк.
— Постарайся не вспоминать об этом, — посоветовал Род, проклиная свою несдержанность. — Простите, что спросил.
Насколько понял Род, эти двое были ребята мягкохарактерные. А что, если бы люди Альфара попытались справиться с чародеем более свирепого нрава? Ну или просто с любителем подраться? Такой бы взбеленился и отправился бы на поиски Альфара.
И Род не стал бы его винить. Стоило ему задуматься о том, что кто-то копается в его мыслях — и он сразу почувствовал прилив ярости. Это чувство напугало Рода, он постарался унять его, отвлечься… но воображение нарисовало ему Гвен и детей и то, как какой-нибудь наглый молодой чародей пытается покопаться в разуме у них! Ярость вспыхнула столь неожиданно, что Род оказался беззащитен перед ней. Его затрясло как в лихорадке, а злость искала цель — любую цель, она пыталась Целиком завладеть Родом, сделать его своим орудием. Он сдерживался изо всех сил, пытаясь удержать гнев внутри себя, не Дать ему обрушиться ни на кого.
Но оба чародея не спускали с него глаз.
— Друг мой, — вытаращив глаза, спросил Саймон, — тебе нехорошо?
Такой простой вопрос, заданный с самыми добрыми намерениями! Но он пробил брешь в ментальной обороне Рода.
Он спрыгнул с повозки и, размашисто прошагав по дороге, свернул на поле и припустил бегом. «Не трогай их, — твердил он себе, — делай что хочешь, но их не трогай!». Ему нужно было каким-то образом разрядиться, а бег был не самым плохим средством для этого.
Вскоре он увидел впереди большой валун, вокруг которого валялись камни поменьше. Род остановился, поднял один из них — с фут в поперечнике — и поднял над головой, свирепо зарычав. Пару мгновений он стоял, вперив взгляд в валун, а потом запустил в него камень и прокричал:
— Будь ты проклят! — Камень врезался в валун, издав подобие ружейного выстрела. Во все стороны брызнули острые осколки. — Сгори в своем колдовском пламени! Провались в крысиную нору и забудь про то, что умел телепортироваться! Улети в небо, а назад не спускайся!
Еще минут пять он так бушевал, изрыгая одно бессмысленное проклятие за другим.
В конце концов ярость пошла на убыль. Род опустился на одно колено, не спуская глаз с ненавистного валуна, постоял немного, а потом понурил голову и, тяжело дыша, стал ждать, когда уймется дрожь.
Вскоре сердце его забилось ровнее, он встал и едва заметно покачнулся. Потом он заставил себя развернуться лицом к дороге. Возле повозки стоял Фларан и смотрел на него.
А вот Саймон стоял совсем близко. Опираясь на посох, он не сводил с Рода сочувственного взгляда.
Вот это-то и было самым болезненным — сочувствие. Род поежился, ему стало еще хуже и тоскливее.
— Прощу прощения, — пробормотал он и отвел взгляд. — Со мной такое нечасто приключается.
— Да ты не переживай. Я бы на твоем месте так же сделал, — заверил его Саймон.
— Ну… спасибо, — не слишком обрадованно отозвался Род. — Просто меня возмутила мысль о том, что кто-то посягает на свободу других людей, не дав себе труда даже подумать о них!
Саймон кивнул:
— А когда того, на кого злишься, рядом нет, еще труднее бывает. И ты правильно сделал, что нашел этот камень, — он ведь ничего не почувствовал, а ты злость свою на нем выместил.
— И силы израсходовал — ты это хотел сказать? Но зачем, зачем тратить столько сил, когда тому, на кого я зол, от этого не жарко и не холодно?
Саймон нахмурился:
— Вот об этом я не подумал. Вообще-то лучше приберегать свою злость, чтобы потом обрушить ее в полной мере на того, кто ее заслужил.
— Сказать легко, — невесело улыбнулся Род. — Но как сдержишь гнев? Понимаю, звучит просто, но ты сам когда-нибудь возьми да попробуй! Да ты… — Он умолк, уставился на Саймона и медленно проговорил: — Ты пробовал, да? Вижу, — кивнул Род, — пробовал.
— Так и есть, — признался Саймон.
— Ты выходил из себя? Ты гневался? Ты?! Ты, кому на грудь можно повесить табличку «Славный Малый»? Само спокойствие? Ты?!
— Я самый, — подтвердил Саймон с ироничной улыбкой. — Не так-то легко, друг Оуэн, притворяться, что ничего не знаешь, когда тебе ведомы чужие мысли. Такое искушение, когда разозлишься на кого-нибудь, взять да и выложить все, что знаешь про него. А не выдержишь, так и брякнешь: «Кто трус? Я трус? А не ты ли был готов бежать с поля боя, и бежал бы, если бы командир с мечом у тебя за спиной не стоял?» Ведь на самом-то деле тот, про кого я тебе говорю, бежать не бежал, он шел вперед, а вот про что он думал, шагая вперед, — это: только ему да мне было известно. А я проговорился, дурак такой. И еще раз было. Священнику говорю: «Что же вы, святой отец, меня прелюбодеем называете, а сами какие мысли имели насчет жены Тома-пахаря, а?»
Род присвистнул:
— Со священниками так нельзя!
— Нельзя, конечно, да только молод я тогда был и заносчив, вот и думал, что имею власть надо всеми. Я тогда только-только понял, что умею читать чужие мысли, и с радостью предавался этому занятию. Никого не пропускал. Стоило кому-то посмеяться надо мной — и я тут же объявлял во всеуслышание о его самых сокровенных тайнах, срамил его перед всеми! Те, кого я вот так задевал, само собой, злились ужасно, но стукнуть меня при всех не решались — я ведь правду говорил, если на то пошло. Так что они только ругались да глаза отводили, ну а я ликовал, радовался тому, что властен надо всеми!
Род сдвинул брови:
— И долго ли тебе это сходило с рук?
— Трижды. — Саймон скривился, покачал головой. — Только трижды. Обиженные мною позлились-позлились, а потом стали соображать. Они-то помнили, что про свои тайны или про похоть свою никому никогда ни словечка не говорили. Ну и так уж вышло — случайно, — что эти трое разговорились между собой…
— Случайно, тоже мне! Ведь ты каждого из них оскорбил принародно, вот они и стали товарищами по несчастью!
— Вот-вот, — вздохнул Саймон. — Ну и как только они уяснили, что я болтал про такое, о чем они ни разу никому не рассказывали, они почти сразу допетрили, что я — чародей и что я готов им еще немало бед наделать. Слух по всему городку пошел, само собой…
— Само собой, — согласился Род, — тем более что ты задел и священника. А кто станет сомневаться в его приговоре? Даже если он и заглядывался на жену соседа, он ведь к ней, по сути, не прикасался.
— Верно, такое можно было про кого хочешь из его прихода сказать, — кисло усмехнулся Саймон. — Ну да, он тоже заговорил про то, что одержим, дескать, злым духом, и слухи поползли по городку, и все мои соседи ополчились против меня, — с горечью проговорил он. — О, конечно, я это заслужил, и все же, когда все отвернулись от меня, чувство было такое, будто меня предали. Вскоре в меня начали тыкать пальцами и кричать: «Похититель мыслей! Колдун! Сплетник!» Да-да, мне казалось, что меня предали — ведь многие из тех, кто обвинял меня, и сами прежде пускали какие-то сплетни про меня, но я прощал их.
— Да, но у тебя было оружие, которым они не могли воспользоваться.
— Вот именно. Не могли. Кто знает — отказались бы они им воспользоваться, если бы могли… — горько усмехнулся Саймон. — Думаю, именно поэтому они подняли шум и выгнали меня из города. — Он поежился, закрыл глаза. — Ох, слава богу, что я умею только мысли читать и более никакими талантами не наделен! Я такой злой был тогда, что запросто мог бы развернуться и осыпать моих бывших соседей камнями, огненными шарами и острыми ножиками. Я был готов поднять их над землей, а потом с размаху швырнуть вниз! — Он снова зябко повел плечами и широко раскрыл глаза.
Род ощутил, как снова забурлил в его сердце гнев, и поспешно проговорил:
— Полегче. Спокойно. Это было много лет назад.
— И этот урок пошел мне на пользу. Верно. — Саймон вымученно улыбнулся. — Я понял, как надо себя вести, покаялся и искупил свой грех. Покинув родной городок, я пошел куда глаза глядят — брел, ослепленный обидой и злостью, не разбирая дороги. Сорок лиг прошел, пятьдесят, сто… и, наконец, изможденный, добрел до какой-то пещеры, свалился там без сил и уснул. А во сне меня словно кто-то омыл целительным бальзамом, успокоил