— А у меня хороший слух, сударь Оуэн. Может, язык у меня подвешен слабовато, но уж что-что, а слышу я хорошо. Случалось мне говорить с людьми, которые господам прислуживают, — вот от них я и выведал, как господа про нас отзываются. Я слыхал мысли своих соседей, слыхал и то, что они порой говорили вслух. Они мучились и изнывали под игом господ, так что я никак не могу рассудить, что они служат самым лучшим на свете господам. — Фларан покачал головой. — Нет, в словах той девушки-подавальщицы был очень даже большой смысл… Ведь кто лучше знает о нуждах людей, как не те, кто способен прочесть их мысли? А кто лучше присмотрит за их трудами, как не тот, кто сам знает, как тяжки эти труды?
— Это все отговорки, — проворчал Род, отвернулся и увидел вдали группу крестьян, идущих по проселку к большой дороге. Одетые в бедную домотканую одежду, крестьяне сгибались под тяжестью дорожных мешков. — Вот! — сказал Род и указал в их сторону. — Вот правда, вот смысл, о которых ты пытаешься толковать! Бедняки бредут по дорогам — потерянные, одинокие, потому что их дома разрушены войной! Есть и иные, чьи дома нетронуты, но и они похватали тот жалкий скарб, который успели собрать, и стремятся спастись бегством, потому что страшатся правления выскочки, коему не доверяют!
— Но во времена войн крестьянские дома всегда горят! — горячо возразил Фларан. — Так всегда бывает, когда господа ведут свои войска в бой! Но на этот раз война может принести крестьянам хоть какое-то облегчение, ибо тот, кто станет победителем, рожден среди них!
— Отговорки, — снова повторил Род. — Подтасовка! — Он развернулся и в упор посмотрел на Фларана. — Да, подтасовка! Позволь, я объясню тебе, что это такое — подтасовка, — с жаром проговорил он, развернувшись к соседу. — Это когда чему-либо придается обличье разумности и справедливости, но на самом деле этого нет и в помине. На самом деле подтасовка нужна исключительно для оправдания того, что ты вознамерился сделать, или того, что ты уже натворил. Тогда твои деяния станут выглядеть благовидными, а на самом-то деле это вовсе не так. Именно этим ты сейчас и занимаешься: пытаешься приукрасить дурное, заставить его выглядеть хорошим, добрым. Но все твои доказательства можно свести к одной-единственной фразе: «Я желаю власти, и я ее получу». А подлинные причины этого желания — зависть и жажда мести!
Говоря, Род заметил, что крестьяне, нагнавшие их, остановились по обе стороны от повозки. Рода это не огорчило — пусть будут свидетели, пусть слышат!
— Но как же ты можешь так говорить! — Фларан нахмурился и склонил голову набок. — Ведь и ты сам обладаешь огромным могуществом!
Род застыл в испуге. Неужели он проговорился?
— О каком… могуществе… ты говоришь, что-то я не пойму?
— Ну как же! Ведь у тебя истинный талант! Ты умеешь прятать свой разум от других чародеев! Наш друг Саймон так и сказал: для тех, кто умеет читать мысли, тебя как бы не существует вовсе! И даже я заметил это, хотя у меня колдовских силенок совсем маловато!
Род пожал плечами. Объяснять он, естественно, ничего не собирался.
— Ведь это величайший дар! — в неистовстве выкрикнул Фларан. — Как, должно быть, этот дар помогает тебе, когда кто-то желает разыскать тебя, имея недобрые намерения! Будь ты на стороне Альфара, он бы непременно даровал тебе титул князя и поставил тебя во главе своих лазутчиков! — Он улыбнулся и, сверкая глазами, наклонился ближе к Роду. — Ну, сударь Оуэн, разве это не было бы великолепно? Разве ты не пожелал бы стать князем?
— Я бы сказал, что это ужасно, — скрипнул зубами Род. — Да ты хоть понимаешь, что это значит? Это значит, что я бы стал помощником человека, который вознамерился насадить одну из жесточайших тираний, которые когда-либо знало человечество! Остановись, задумайся! — Он поднял указательный палец. — Даже во времена самых страшных диктатур на Древней Терре людям позволялось сохранять один-единственный предмет личной собственности — их разум. По крайней мере мыслить они имели право. Но Альфар собирается отнять У людей и это!
— Подумаешь, какая чепуха! — презрительно махнул рукой Фларан. — Что такое мысли, сударь Оуэн? Да ничего. Мыльные пузыри, паучьи сети! Что такое свободомыслие в сравнении с туго набитым животом, с освобождением от непосильного труда? Что такое свободомыслие в сравнении с избавлением от нужды? Что толку от того, что ты имеешь право на тайны, если король никогда не станет считать тебя равным себе? Но задумайся! — Он вперил взгляд в пространство. Глаза его сверкали. — Представь, какой прекрасной могла бы стать эта страна, если бы ею правили чародеи! В какой земной Рай мы могли бы превратить ее для самих себя и для людей с добрыми сердцами.
Род был до глубины души потрясен энтузиазмом своего тщедушного молодого спутника.
— Ну ладно, — скривив губы в скептической усмешке, проговорил Род и немного откинулся назад. — Говори, а я послушаю.
— Скажу! Чего бы только не смогли достичь ведьмы и чародеи, если бы им было позволено употреблять их дар открыто? Они бы сделали так, что вовек прекратились бы засухи и наводнения, ибо им под силу призывать дождь и прогонять его! Никогда бы не нападал мор на скотину, ибо ведьмы и чародеи, никого не опасаясь, исцеляли бы животных. Да и люди тоже перестали бы умирать от болезней — их врачевали бы все те же чародеи! Крестьяне бы никогда не голодали, им бы не приходилось отдавать почти все плоды своих трудов господам, которые бы окружали себя роскошью и ночи напролет предавались утехам! Безмолвные жалобы людей на нищету слышали бы чародеи и смогли бы придумать, как избавить людей от забот!
— Ну да, конечно, — усмехнулся Род, — если только эти самые крестьяне не начнут роптать из-за того, что правящий ими король-чародей что-нибудь делает не так, как им нравится. А тогда король заткнет им рот… гипнозом!
— О, таких будет совсем немного! — воскликнул Фларан и одарил Рода неприязненным взглядом. — Стоит ли переживать из-за горстки недовольных? Такие находятся всегда!
— Точно, — кивнул Род. — И Альфар — один из них. Но если колдуны придут к власти, недовольных будут не считанные единицы, а большинство людей — обычных людей, которые будут чувствовать себя неполноценными — ведь они-то лишены колдовских способностей! И они будут противиться правлению тех, кто этим даром наделен, но из страха перед колдунами, которые могут безжалостно уничтожить всякого, кто выступит против них, народ будет безмолвствовать, и жизнь людей превратится в нескончаемую пытку! Я говорю о самых обычных людях, как вот эти, что сейчас стоят рядом с нами! — Он указал на крестьян, которые, сверкая глазами, сходились все ближе и ближе к повозке. — Пожалуй, нам пора трогать, ребята, — заключил Род. — Я с трудом держу себя в руках, а когда чародеи дерутся, случайных прохожих можно задеть шальной магией.
— Ах, так ты все же чародей! — вскричал Фларан.
Род в отчаянии скрипнул зубами, злясь на себя за то, что так глупо проговорился. Тем не менее он предпринял храбрую попытку прикрытия:
— По твоим меркам — да. Разве не ты только что сказал, что моя способность прятать мысли — величайший дар?
— Верно, так я и сказал, но если ты — чародей, то ты — изменник!
Фларан вскочил на ноги, лицо его потемнело от гнева. Он вдруг стал выше ростом и сильнее.
У Рода и у самого настроение было далеко не мирное.
— Придержи язык! — крикнул он. — Я служу королю и верен ему до мозга костей!
— Но ты предатель для колдовского братства! — бушевал Фларан. — Ты всего лишь наемное орудие, ты служишь тем, кто платит, а король платит лучше всех! Ты — игрушка в руках господ! Мы все — их’ пешки, которые они передвигают по всей стране, наслаждаясь игрой! А ты помогаешь им в этом! Ты, который по праву рождения должен был бы примкнуть к Альфару и противостоять господам! Нет, ты хуже изменника! Ты — презренный раб!
— Хватит! — Род вскочил. Повозка угрожающе накренилась набок. Однако Фларан легко удержал равновесие, и даже такая малость почему-то довела Рода до белого каления. — Кого ты назвал рабом?! Чары Альфара настолько крепко опутали тебя, что ты уже стал его марионеткой!
— Нет! Его глашатаем! — возопил Фларан. Глаза его сверкали с фанатическим блеском. — Ты глупец, если не видишь его величия! Альфар восторжествует, а все, кто противостоит ему, будут стерты в порошок или сгорят в огне! Склонись, тупица! — взревел он, вспрыгнул на козлы и наставил на Рода указующий перст. — Поклонись Альфару, принеси ему клятву верности, иначе ты умрешь смертью изменника!
В это мгновение тончайшая ткань самообладания Рода треснула по швам, ярость вырвалась на волю.
— Да кто ты, черт побери, такой, что велишь мне давать какие-то клятвы?! Недоумок, дерьмо собачье! Это тебя уже стерли в порошок, от тебя уже ничегошеньки не осталось! Тебя больше не существует!
— О нет! Я существую, а вот ты скоро перестанешь существовать!
Фларан выхватил куотерстаф у того крестьянина, что стоял ближе других к повозке, сжал палку обеими руками и замахнулся на Рода.
Род пригнулся, увернулся и бросился на Фларана с обнаженным кинжалом, но с десяток рук успели ухватить его и оттянуть назад. Небо закружилось у него над головой в круглой рамке из злобных лиц крестьян. Род увидел, как один из них замахнулся на него дубинкой, и успел заметить, как распахнулся ворот домотканой рубахи у другого и сверкнула кольчуга и зелено-коричневый мундир.
А в следующий миг Род почувствовал страшный удар по лбу. В глазах у него потемнело — словно бы раньше времени наступила ночь.
Глава тринадцатая
В мозгу у Рода ровным, пусть и маленьким, пламенем горела паяльная лампа. То ли лампа была не в порядке, то ли тот, кто ею работал, не соображал, что делает, — так или иначе, огонь опалял одну и ту же точку в мозге Рода. Он заставил себя открыть глаза, надеясь изловить того подонка, что орудовал лампой.
Тьма.
Непроглядная тьма повсюду — и на ее фоне мерцающая оранжевая неправильная трапеция. Род приподнял голову, прищурился, вгляделся в яркое пятно, борясь с пульсирующей болью в голове, и понял, что это всего-навсего отражение пламени на каменной стене. Еще он различил продольные и поперечные пересекающиеся полосы — наверняка то было отражение решетки. Были и другие полосы — кривые, зигзагообразные — следы струек воды. Затем Род