В недемократических – таких просто выселяют. Ссылаясь на законы, придумывая на ходу новые, а если нет, то на волю населения, а что закона еще нет, так потом примем, все же ясно: чужаков нам не надобно.
Пока ясно всем одно: время халявы для переселенцев заканчивается. Еще не закончилось, но заканчивается. И не только для переселенцев. Даже в странах Запада, где о демократии на каждом шагу, где захлебываются в болоте политкорректности, и то пытаются как-то одомашнить не желающих европеизироваться мусульман.
И в то же время то ли сволочи, то ли тупари, то ли продажные твари от науки, но эти гады постоянно твердят, что демографический всплеск вот-вот кончится, что он всегда кончается, как только «люди начинают хорошо жить». Это успокаивает, это та ложь, которую жаждем услышать, которой охотно верим и которую с удовольствием повторяем другим, как байки о бермудском треугольнике, чудесных исцелениях, ясновидении, сверхтайнах египетских пирамид и древних звездолетах.
Эту глупость я слышу уже лет сорок и сам послушно твердил это дома, соседям, даже студентам, что совсем уж непростительно. Что делать, мы доки в своих областях, но в других мы верим на слово признанным авторитетам. Но ни фига, в Арабских Эмиратах жизнь намного богаче, чем в Штатах или в Голландии, но семь детей на семью – средняя цифра. Религия, вера и обычаи посильнее хорошожитийного фактора. Это видно невооруженным глазом, это заметно каждому, об этом говорят на кухнях… как раньше говорили на советских кухнях, перемывая кости Советской власти, так сейчас говорят на кухнях всего мира, но, увы, даже сейчас, мать вашу перетак, все еще не говорят на всемирных форумах.
Демографический всплеск не заканчивается, как бы мы этого ни желали. Как бы ни жаждали всеми фибрами души. Как бы ни уверяли в этом друг друга. Мусульманский мир расширяется стремительно и будет расширяться. У них другой менталитет. К счастью, другой. Для себя к счастью, а вот для нас – это смерть. И очень быстрая, не отмахнешься, не переложить эту проблему на плечи подрастающих детей.
Первыми пришли Босенко и Павлов, почтительно раскланялись, приложились к рукопожатию и тихохонько уселись на свои места, глядя на меня круглыми от любопытства глазами. Я додумывал о мусульманском мире, вздрогнул, в кабинет вдвинулся широко улыбающийся Громов, но тут же лоб военного министра пересекла грозная щель, брови сдвинулись, он пророкотал, как взбирающийся на горку танк:
– Дмитрий Дмитриевич, я щас пер мимо мэрии, просто опупел! У них там на анфасе… или фронтоне – как правильно?.. такой огромный щит с мужиком на коне… Что за хрен, спрашиваю, а мне хрюкают, что это римский служащий, в римской армии дослужился до младшего унтера. Никакими воинскими талантами не отличался, ни в чем себя не проявил. Уже под конец жизни, приняв христианскую веру, не стал от нее отказываться, за что и был укорочен на голову. Вот и вся его заслуга. Может, наш мэр – шпион? Какого хрена юсовца взял покровителем Москвы?
Тон был нарочито ернический, в ответ Павлов сказал преувеличенно серьезно:
– Этот хрен на коне еще и покровитель всей русской армии. Не знали?
– Правда? – удивился Громов. – Тогда понятно, почему у нас… мать-перемать, такое! Дневнеримлянина в покровители, надо же такую дурь…
Павлов добавил коварно:
– Может быть, тот римлянин на коне и Спартака распял?
– И Христа? – ввернул Босенко.
Громов отмахнулся:
– Да Христа пусть, свои разборки, но за Спартака я бы любому пасть порвал… Нет, не он, обоих распинали легионеры. Что значит, портяночники, пехота. Вот это, скажу вам, были стойкие ребята. А римская конница – тьфу. Молодец, конечно, за убеждения надо стоять, но таких были тысячи, миллионы! Не понимаю, за что серого римского американца избрали покровителем Москвы, армии? У нас что, своих нет? Почему этот на хреновом коне… не спорьте, в Риме самая хреновая в мире конница, спросите у Мельниковой!.. а не князья Святослав, Невский, Донской, Рюрик, Пожарский?.. Они тоже на конях. На белых, если это важно. А уж подвиги у них не липовые. Это не ящерку копьем. Не понимаю!
Он разводил руками, глаза серьезные, даже чересчур, и голос подчеркнуто напористый, скалозубистый.
Министры прибывали уже группами, заходили, рассаживались, Новодворский, как всегда, в окружении своей группы, что нацелилась на более высокие места в правительстве, Сигуранцев вошел все такой же подтянутый, кавалергардский, пожал руки Забайкальцу и Громову, поинтересовался у Новодворского:
– Ну как, какой курс сегодня?
Новодворский переспросил:
– Доллара или евро?
Сигуранцев сказал строго:
– Не прикидывайтесь! Я спросил, за сколько Россию продаете сегодня.
Каганов криво усмехнулся, смолчал, а Новодворский огрызнулся:
– А мы еще и Христа распяли!
Сигуранцев отмахнулся:
– Это ваше личное, семейное. Мы в чужие дела не вмешиваемся. А вот Россия – наша. Сколько запрашиваете?
Убийло сказал ехидно:
– Побойтесь бога, Петр Петрович! Они ж ее даром отдают с потрохами. Это ж не евреи, а русские интеллигенты.
Новодворский нервно дернулся. Как я заметил, он, как и остальные демократы, на вооружении имел только тактику наступления, натиска, когда противник только ошеломленно оправдывается, оправдывается, оправдывается, а ему новые обвинения под ногу, на голову, в рыло.
Павлов тоже заметил, сказал мне с двусмысленной улыбочкой:
– Похоже, мир чересчур задемократичнел. Отсюда и вялость самих демократов. Давно не встречали противников, одни легкие победы, да и миру насточертели демократы, маятник пошел в другую сторону…
Я кивнул:
– Увы, да. Уже то, что демократы начали запрещать книги, говорит о том, что старые идеи у нас кончились, а новых нет. А у противников, где раньше одни солдафоны, взросло новое поколение интеллектуалов. Молодое, яркое, зубастое, пассионарное. Главное – пассионарное! Если солдафоны постоянно отступали, тупо и неумело огрызаясь, то эти, новые, уже в атаке…
Он быстро взглянул на меня, тут же опустил взгляд, не притушив, а спрятав, как школьник зажженную сигарету в рукав.
– А если за ними правда?
Я сказал с тоской:
– Опасаюсь я такой правды…
Он переспросил:
– Не верите или опасаетесь?
– Опасаюсь, – повторил я. – Верить или не верить – не для политика. Опасаюсь, что соблазн временные чрезвычайные меры продлить как можно на больший срок окажется великоват.
– Держитесь.
– Держусь, – ответил я автоматически, но по тому, как остро блеснули глаза Сигуранцева, понял, что я уже сам принял для себя тяжелое решение остаться в этом кресле на неопределенный срок, как сделал мой предшественник Сулла, а Сигуранцев уловил это мое решение, сейчас начнет раскидывать свои сети с учетом изменившихся возможностей. Черт, что я наделал…
Новодворский, усаживаясь в кресло, вкусно разглагольствовал, Убийло внимал ему вежливо, даже подобострастно, все еще не потерял надежды отщипнуть от спонсорской помощи с Западом в обмен на территориальные уступки, а Новодворский втолковывал с мягкой настойчивостью:
– Беда в том, что у России нет цели. Даже у русских нет. Тем более нет у России. Раньше мечтали о мировой революции, потом строили коммунизм в отдельной стране. А сейчас… понимаете, нет даже цели сделать Россию богатой! Хотелось бы, всем бы хотелось, но чтоб пришло как-то само, понимаете? Ибо для того, чтобы поставить цель, а потом к ней идти, придется от чего-то отказываться. Даже чтоб идти к богатству, пусть даже личному, приходится отказываться от лишней доли отдыха, приходится работать больше, чем мог бы, а вместо того чтобы в выходные посидеть перед телевизором и попить пивка, придется пойти к станку или в офис, неважно. А нам хотелось бы, чтобы все пришло само. Или еще лучше, чтобы правительство откуда-то дало нам денег. Резко повысило зарплату раз так это в десять, а лучше – в сто, а на работе чтоб мы по-прежнему бездельничали.
Убийло буркнул:
– А у русских никогда не было цели.
– Почему так думаете?
– Я историю как-то читал. В детстве. Даже у славян не было. «Придите и володейте нами…» Хорошо, вблизи оказались варяги, а не кобызы.
Новодворский кивнул, соглашаясь, рядом остановился Босенко, прислушиваясь, задумался, в глазах мелькнуло непонятное выражение, сказал с кривой усмешкой:
– Да уж, эти так быстро не растворились бы. Вы правы, народу нужна либо цель, либо… властный правитель, у которого есть цель.
Убийло развел руками:
– Такой правитель не может быть демократом по определению.
– Почему?
– У демократа не может быть глобальных целей. Демократ – это власть народа, а народу все по хрену, кроме своего огорода. Даже чтобы заставить принять программу по изучению космоса… только изучению, не освоению!.. надо перестать быть демократом, народу звезды и планеты по фигу, он ломает голову, как уберечь огород от жуков-вредителей.
Забайкалец прислушивался, подошел ближе, на него оглянулись, он сказал ровным голосом:
– Труднее всего юсовцам будет подмять арабов, китайцев, евреев, курдов. Легче всего – русских. Между нами говоря… никто не слышит?.. это самая никчемная нация. У нас каждый стыдится, что он – русский, при любой возможности старается откреститься от своей русскости. Курд или чечен и через триста лет жизни на Западе – все тот же курд и чечен, а русский сразу даже имя меняет на западный лад. Арабы горды тем, что арабы, никто не берет иностранные имена, как у нас сплошь и рядом, китайцы после учебы в США возвращаются в свой нищий Китай, ибо они – китайцы, а Китай все равно самая лучшая страна в мире, Израиль так вообще будет последней цитаделью, о которую тщетно будут биться серые волны общечеловечья!..
– Вы пессимист, – упрекнул я. – О цитадель Израиля будут биться совсем другие волны… А США будут уничтожены намного раньше.
– Давайте все-таки делать по уму… – предложил Босенко.
Забайкалец поморщился:
– Бросьте! Если по уму, то мы должны не назначать губернаторов и тем более не выбирать на местах, а надо отдавать им те губернии в личное пожизненное владение. С передачей по наследству. Только тогда не будут наспех обдирать в ожидании новых выборов, а будут заботиться о своем имуществе, своих людях, своих землях, своих дорогах, заводах, коровах… Это самое разумное, все понимают, но в то же время никто не станет создавать класс новых феодалов!