– Вы там живете?
– Нет, но это надежный дом.
Не удержавшись, Фредерик быстро спросил:
– Скажите, а что случилось в Гамбурге?
Глаза Рене вспыхнули.
– Простите?
– Тот человек… Мэтр… сказал, что ему хотят отомстить за то, что произошло в Гамбурге. Что он имел в виду?
– Значит, он и это понял? – Рене усмехнулась. – В Гамбурге по его приказу убили наших людей – хороших людей. Впрочем, это долгая история… Снимите-ка перчатки и покажите мне ваши руки.
Фредерик повиновался, и теперь, когда он снял перчатки, стало видно, что ладони у него стерты в кровь.
Эта ночь еще долго будет являться ему в кошмарах – после того как он погрузил в лодку чемоданы, помог Рене забраться туда, а затем, спохватившись, принес из дома фонарь, дождь полил с удвоенной силой.
– Может быть, останемся здесь и переждем? – крикнул Фредерик. Вой ветра заглушал его слова и относил их в сторону.
– Нет. – Рене покачала головой. – Непогода поможет нам скрыться незамеченными. Видите вон там огонь? Это действующий маяк на берегу. Примерно туда мы и должны причалить.
Они поплыли – по бушующим водам, сквозь бурю и мрак; и чем дальше они уплывали от острова Дьявола, тем яростнее бесновался шторм, как будто наказывая их за то, что они решили сбежать. Свет маяка едва пробивался сквозь пелену дождя. Фредерик не сразу заметил, что сильное подводное течение, о котором он не имел представления, относит их в океан, и ему приходилось грести изо всех сил, чтобы противостоять волнам.
– Может быть, вернемся? – крикнул он, не выдержав.
– Нет!
В этом коротком возгласе скрывалась такая воля, такое упорство, что Фредерик странным образом взбодрился. На ладонях у него вспухли волдыри, струи дождя хлестали по лицу, волны и ветер раскачивали лодку, словно она была игрушкой, которую они в любое мгновение могли метнуть в бездну небытия. Фонарь, горевший на носу, затрепетал и потух. В какой-то момент Фредерик почти утратил надежду на то, что они доберутся до берега, но тут дождь ослабел, а через несколько минут сквозь разрывы туч показалась луна. Посверкивая недобро и желто сквозь дымку, она осветила черные скалы, черную воду и двух человек в лодке, едва избежавших гибели.
– Плывите вдоль берега, – распорядилась Рене. – Посмотрим, куда удобнее причалить.
Она завозилась с фонарем и зажгла его. Трепещущие блики легли на воду, осветили лицо Рене, светлые пряди, выбившиеся из прически, и Фредерик внезапно подумал, что все это могло бы стать хорошим сюжетом для картины. «Двое в лодке, скалы, ночь… Боже мой, неужели я когда-нибудь снова смогу рисовать?»
– Нас отнесло слишком далеко от маяка, – сказал он вслух.
– В нашем положении это, пожалуй, не так уж плохо, – заметила его собеседница. – Найдем какое-нибудь укрытие, вы переоденетесь, как мы договорились, и отправимся в деревню, а оттуда – на ближайший вокзал.
Лодка ткнулась носом в берег, и Фредерик помог спутнице выйти, а затем вытащил вещи.
– Столкните лодку в воду, не стоит оставлять следы, – распорядилась Рене. Прислушавшись, она сделала несколько шагов по берегу и подняла фонарь повыше. – Однако… что ночью на берегу делает лошадь без хозяина?
Фредерик насторожился. Подойдя ближе, он увидел, что лошадь запряжена в двуколку. Завидев людей, лошадь зафыркала и замотала головой.
– Вы кого-нибудь еще видите? – спросила Рене.
– Нет.
– У меня такое впечатление, что лошадь находится здесь несколько часов, – заметила молодая женщина. – Странно, что хозяин до сих пор не вернулся. Куда он мог деться? Никакого жилья поблизости я не вижу…
– Может, он пошел бродить по скалам и свалился в воду? – предположил Фредерик. – Во всяком случае, теперь у нас есть на чем ехать. Мы можем сразу же отправиться на вокзал и не останавливаться в деревне.
– Главное, чтобы нас не задержали за кражу чужого имущества, – сказала Рене.
Но их никто не задержал. Рене с переодевшимся в горничную Фредериком добрались до вокзала, взяли билеты на первый же поезд, отправили телеграмму и отбыли в Париж.
Дом на Анжуйской улице озадачил Фредерика сразу двумя вещами: во‑первых, парадная дверь была закрыта и входить надо было с черного хода, и, во‑вторых, хотя черный ход тоже был заперт, Рене велела спутнику пошарить в нише за небольшой статуей, и там волшебным образом нашелся ключ.
– А как же слуги? – не удержался Фредерик.
Ему казалось, что хоть особняк и был небольшим, в нем обязательно должны находиться несколько слуг.
– Здесь никто не живет, это временное пристанище, – загадочно ответила Рене. – Ключ мне оставил человек, который получил телеграмму.
В доме действительно не оказалось ни единой живой души, зато в гостиной стоял телефон, а в соседней комнате обнаружились шкафы, набитые самой различной одеждой. Во всех комнатах тяжелые шторы были опущены до самого пола, и хотя уже был день, Рене запретила их поднимать и велела зажечь в камине огонь.
– Можете переодеться, – сказала она, когда огонь в очаге наконец разгорелся, наполняя комнату теплом. – Когда в дверь коротко позвонят три раза, вы ее откроете. Во всех остальных случаях дверь открывать нельзя.
Дивясь все больше и больше, Фредерик удалился в свободную комнату, быстро переоделся и смыл грим. Когда он вернулся, Рене как раз закончила разговаривать по телефону.
– Простите, – произнес Фредерик, нервничая, – но вы… э… революционерка?
– С чего вы взяли? – изумилась Рене.
– Ночью, когда мы ехали в поезде… – Фредерик запнулся. – Вы задремали, и я слышал, как во сне вы произнесли несколько слов по-русски.
– А почему вы думаете, что это был русский язык? – с любопытством спросила его собеседница.
– Ну, я встречал разных художников… И из России тоже.
Рене усмехнулась.
– Нет, я не революционерка, – сказала она серьезно, – а скорее уж наоборот. – Она прислушалась. – Экипаж остановился на улице… Наверное, сейчас позвонят в дверь.
Фредерик поспешил к выходу и, насчитав три коротких звонка, открыл дверь. На пороге обнаружился благообразный господин с седой бородкой и кожаным чемоданчиком в руке. По специфическому запаху, исходившему от господина, и вообще по его внешнему виду Фредерик безошибочно признал в нем доктора.
– Госпожа баронесса здесь, я полагаю? – заметил старик, скользнув взглядом по лицу юноши, и вошел в дом.
Значит, Рене, каким бы ни было ее настоящее имя, являлась баронессой. Фредерик собирался проводить старика в гостиную, но тот, сняв верхнюю одежду, жестом показал, что знает дорогу, и молодой человек закрыл дверь.
Когда через минуту он приблизился к дверям гостиной, то расслышал обрывки слов и звяканье медицинских инструментов, которые кладут в металлическую емкость. Значит, доктор занялся раной его спутницы. Успокоившись, Фредерик стал обследовать дом и на кухне обнаружил недавно приготовленную еду, которую надо было только разогреть. Так как Фредерик был голоден, а еды хватило бы человек на пять, он рассудил, что имеет законное право утолить голод. Через несколько минут от цыпленка, за которого принялся наш герой, остались только обглоданные кости, и Фредерик как раз доедал крылышко, когда услышал три звонка во входную дверь.
Наскоро вытерев руки, он пулей вылетел из кухни. На сей раз на пороге обнаружился господин лет пятидесяти, похожий скорее на отставного военного. У него были темные с проседью волосы, глаза, недружелюбно взиравшие на мир из-под кустистых бровей, и усы щеточкой. Под мышкой незнакомец держал газету, на первой странице которой Фредерик увидел заголовок об убийстве какого-то комиссара.
– Госпожа баронесса здесь? – спросил незнакомец.
– Да, но у нее доктор, – быстро ответил Фредерик.
– Это ничего не значит, – сухо заметил незнакомец, входя в дом. – Заприте дверь и больше никого в дом не пускайте.
Не снимая пальто и шляпы, он быстрым шагом прошел мимо Фредерика. С недоумением поглядев ему вслед, молодой человек закрыл дверь.
Глава 6Любящий муж
Тут, пожалуй, уместно будет вернуться к событиям, которые произошли примерно месяц назад, поскольку они имеют к нашему рассказу самое непосредственное отношение. Точнее, речь пойдет о разговоре, который происходил на одном из ипподромов вблизи Парижа.
В тот день скачек не было, и на трибунах сидели лишь несколько человек. Большинство из них наблюдало, как на беговой дорожке разминаются жокеи, и только два солидных господина, расположившиеся несколько поодаль от остальных, были заняты беседой, не имевшей к бегам никакого отношения. Одним из них был незнакомец с военной выправкой, который в прошлой главе явился в дом на Анжуйской улице, а вторым – наш старый знакомый Эжен Фализ, он же Щеголь.
– Поверьте, – сказал незнакомец, – быть мужем дочери швейцарского банкира чертовски трудно.
– Охотно верю, полковник, – весьма двусмысленно отозвался Щеголь. – Должно быть, это самая сложная вещь на свете.
Он даже не пытался скрыть своей иронии, и его собеседник раздраженно шевельнул нижней челюстью.
– Ее папаша держит меня в черном теле, – горько сказал полковник. – Особенно с тех пор, как жена потеряла ребенка и повредилась в уме. Впрочем, она и раньше была со странностями… Я говорил вам, что бабка Рене когда-то сошла с ума?
– Гм, – задумчиво молвил Щеголь, водя концом роскошной трости возле своих начищенных ботинок, – чокнутую жену, конечно, подарком не назовешь… С другой стороны, вы ведь всегда можете развестись.
Полковник потемнел лицом.
– В случае развода, – раздраженно заметил он, – я теряю право на ее деньги. Кроме того, если я открыто заявлю, что моя жена не в себе, ее папаша обещал… Впрочем, я не буду повторять, что он мне сказал. Достаточно и того, что он поклялся устроить мне нелегкую жизнь.
– Я все же не понимаю, чего вы хотите от меня, – уронил Щеголь, пристально глядя на своего собеседника. – Разумеется, я вам сочувствую, но я полагаю, что вы пришли сюда не для того, чтобы выслушивать мои соболезнования.