— Стало быть, маленькие оазисы тишины разбросаны по всему побережью, — понимающе кивнул Род и повернул голову к Гвен. — Надо будет позаботиться об их распространении в глубь земли.
— Верно, господин мой. Надо же куда-то деваться тем, кто бежит от дикой жизни[37].
— Мам! Пап! — позвала Корделия. — Вы только посмотрите! Это просто чудо какое-то!
— Никакого чуда нет, сестрица, — возразил Грегори. — Это просто-напросто ракушки. Такие двустворчатые раковинки всегда живут в прибрежных водах, — заявил он тоном большого эксперта.
— Ну уж конечно, умник, как раз такие и всегда! — вспылила Корделия. — Живут-поживают, музыку играют!
Грегори бросил на сестру недоверчивый взгляд и более внимательно всмотрелся в воду.
Род поднялся на ноги.
— Надо, пожалуй, пойти взглянуть.
— Пойдем, — согласилась Гвен. — Что же там за чудные создания?
Они пошли вдоль берега, а следом за ними — Джеффри и Магнус. Векс с места не тронулся, но проводил хозяев неотрывным взглядом.
Корделия и Грегори добрались до песчаной косы длиной футов двадцать, вдававшейся в соленое озеро. Здесь, в паре футов от поверхности воды, на уступе разместились пять раковин, похожих на устриц. Они стояли торчком почти посередине озера и едва заметно покачивались в такт с музыкой.
— Как же, интересно, ракушки могут музыку играть? — удивился Грегори.
— Лучше спроси, — прозвучал мелодичный голосок из-под воды, — как, к примеру, я могу не петь?
Дети ошеломленно переглянулись. Грегори спросил:
— Это ты сказала, раковинка?
— Я, — послышался ответ, — если это ты спросил.
— Знаешь, — обернувшись к Гвен, негромко произнес Род, — это не простые ракушки.
— Я догадалась, — с усмешкой ответила она.
— И правда, что это я… — смутился Род. — Я вот все думаю: неужели нет конца чудесам этого острова?
— Только в сердцах и умах людей, господин мой.
— А вы поете, потому что должны петь? — спросила Корделия.
Одна из раковин мелодично рассмеялась.
— Разве этого мало?
Корделия покраснела, а Грегори поинтересовался:
— Тогда скажите, почему вы должны петь?
— Потому, — послышался из-под воды более глубокий голос, — что музыку хотим сберечь. Если мы перестанем петь, то она забудется.
— Вы сочиняете новые мелодии, да?
— И новые придумываем, но и старых хватает. Мы стараемся сберечь и простую музыку, и изысканную, и песни с хорошими словами, но более всего бережем мелодии, чтобы Страна Песен не погибла.
— Все дело в поэзии, — добавила другая ракушка. — Ведь хорошая песня начинается с хороших стихов.
— И стихи, и мелодия, — сказала третья, — должны быть одинаково красивы.
— Но если вы все это бережете, — заметил Джеффри, — значит, оно придумано раньше.
— Так и есть, — проговорили две раковинки одновременно, а третья добавила:
— Здесь, на побережье, всегда звучало много красивых звуков, сама природа их источала, пока не прикатились сюда тяжелые камни. С этих пор только мы, ракушки, и храним музыку побережья.
— И музыку народа, — уточнила четвертая раковина.
Грегори перебрался к отцу и тихонько пробормотал:
— Я подумал, что музыки, исходящей от пяти таких крошечных существ, слишком мало, чтобы она огласила всю округу.
— Вряд ли они делают это намеренно, — заметил Род.
— Думаешь, они не ведают, что творят, папа? Ну да. Но их звуки подхватывает вода, и в результате все озеро колеблется. Вот так появляется музыка.
— Ты прав, Грегори, — прозвучал голос Векса. — Эти раковины создают эффект ряби.
— Но если это правда, — сказала Корделия, обратившись к раковинам, — то вы должны сберегать всю музыку.
— Всю хорошую музыку, — уточнила одна ракушка.
— Значит, хорошей рок-музыки не бывает? — с обидой поинтересовалась Корделия.
— Ты про ту музыку, которую принесли камни? — осведомилась одна из ракушек. — Почему же? Случается!
Она еще не успела договорить, а другая ракушка принялась напевать ритмичную басовую партию. Другие ракушки запели на три голоса и принялись повторять припев без слов.
Гэллоуглассы изумленно переглянулись.
— Это очень похоже на ту музыку, которую играли мягкие камешки, — сказал Магнус.
— Та самая музыка и есть, — подхватила Корделия.
И тут одна из ракушек запела приятным тенором:
Будь со мною вновь и вновь,
Жизнь моя, моя любовь.
По долине над рекой
Мы пойдем вдвоем с тобой.
Сядем мы на берегу,
Поглядим, как на лугу
Из прозрачной речки
Воду пьют овечки.
Устелю твой путь, родная,
Лепестками роз,
И вовек ты не узнаешь
Ни тревог, ни гроз.
Подарю кораллов звезды,
Слезы янтаря,
Только будь со мной навеки
Ты, любовь моя!
Другая раковина пропела сопрано:
На подарки дорогие
Ты не траться зря.
Во сто крат даров дороже
Мне любовь твоя.
— О, как красиво! — вырвалось у Гвен. — То есть… Когда вы поете.
Корделия озадаченно сдвинула брови.
— Мелодия знакомая, а слов я не помню.
— Правильно говоришь, — подтвердила раковина, которая пела баритоном. — Мы сначала услышали мелодию. Потом и слова появились, но только они нам не понравились, вот мы и соединили с этой мелодией другие стихи, которые слышали прежде.
Род нахмурился.
— А я бы не сказал, что мне так уж по сердцу смысл этих стишков.
— Пап, ну тебе обязательно надо все испортить! — обиделась Корделия. — Разве тебе мало того, что отвечает девушка?
— Мне — достаточно, — буркнул Род. — Лишь бы ты это запомнила.
— Это вправду была та самая музыка, которую Векс называл «мягким роком», — сказал Грегори. — Но неужели вам нравится другая, та, которую он называет роком «тяжелым»?
— А почему нет, братец? — спросил Джеффри. — Мне она начинает нравиться, потому что похожа на боевые марши.
Раковины ритмично и быстро захлопали створками и запели:
Лед и печка, свет и мрак
Ни за что на свете
Не поймут друг друга, как
Взрослые и дети!
Юность пляшет и поет,
Старость горбит плечи.
Юность — летняя заря,
Старость — зимний вечер.
— Минуточку, минуточку! — попытался вмешаться Род, но ракушки не унимались:
Вот тебе моя рука,
Впереди — дорога.
Старость, до тебя пока
Юности далеко!
— Определенно, — проворчал Род, — тут есть на что обидеться!
— Зачем же обижаться? — укоризненно проговорила раковина баритоном. — Ты еще не старый.
Род замер с раскрытым ртом. Наконец ему удалось совладать с собой и сомкнуть губы. Корделия хихикнула. Род одарил дочь мстительным взглядом и сказал, посмотрев на Гвен:
— Если честно, чувства, выраженные в последнем куплете, мне близки и понятны.
А Гвен одарила его лучистой улыбкой.
— Тут все правда, никто не спорит, — сказал, обратившись к раковинам, Джеффри. — Но уж наверняка у вас не может быть ничего общего с тем жутким грохотом, который зовется «тяжелым металлом»!
— О, но мы и от таких камней слышали славную музыку! — возразила раковина с низким голосом. — Да, да, конечно, девять из десяти раз мы не слышали ничего достойного внимания, но разве так бывает не со всем на свете? А вот десятая часть была достойна того, чтобы ее сберечь.
Теноровая раковина захлопала створками и закачалась. Род был ошеломлен звуками, полившимися от нее.
Это было похоже на шум прибоя, омывающего галечный берег, на ветер, беспрепятственно гуляющий по замерзшей тундре, на грохот колес старинного локомотива, несущегося по безлюдной долине. Подвижный, энергичный ритм не оставил Рода равнодушным. Затем последовал виртуозный каскад резких, но четких нот, и раковина-тенор запела:
Я рожден не для легкого счастья, увы,
Не везет мне ни в картах, ни в деньгах, тем паче — в любви.
Красотою меня обделила природа, и впредь
В зеркала я решил на себя никогда не смотреть!
Я на свет появился не там, не тогда, когда надо.
Даже мама родная сыночку нисколько не рада.
Я в лохмотьях хожу и копаюсь я в мусорном баке,
Как увидят меня — заливаются лаем собаки.
Нет, никто никогда не полюбит меня, не согреет…
Может, лучше мне было бы стать подлецом и злодеем?
Как мне жить, если все, что я слышу и вижу,
Я терпеть не могу, не люблю, ненавижу!
Прозвучал и стих последний аккорд. Гэллоуглассы неподвижно сидели на песчаной косе.
— Что ж, — наконец подал голос Род. — Стихи жестокие, но не бессмысленные.
— И музыка хорошая! — вступилась за песню Корделия.
— Музыка сама по себе плохой или хорошей не бывает, — заметила басовая раковина. — Плохой или хорошей ее делают люди.
— Всякая музыка для чего-то нужна, — подхватила другая раковина. — С какой-то веселятся, с другой — грустят.
— Но стихи! — запротестовал Род. — Я в последнее время наслушался таких песенок, в которых не слова, а просто отрава какая-то!
Спокойный голос Векса зазвучал у него в голове:
— Всегда находились такие, кто использовал музыку для недобрых дел. Стоит ли напоминать о древних гимнах, сочиненных во славу кровожадных богов? Или об извращенных церковных песнопениях, исполнявшихся средневековыми чернокнижниками?
— Угу, или о песнях сирен, — проворчал себе под нос Род. — Да, я тебя понял.
Магнус обратился к раковинам:
— А чьи это были слова — в самой последней песне? От музыкальных камней я таких не слышал.
— Верно, не слышал, — подтвердила одна из раковин. — Эти стихи принадлежат, наверное, какому-то древнему поэту, ну а мы услыхали их от одной колдуньи. Она как-то связана с музыкальными камнями.
— Колдунья, говорите? — сразу насторожился Род. — Кто такая? Где ее найти?