Алиса и Оливер благоразумно помалкивали. Им совсем не хотелось объяснять осколки стеклянного лифта – к тому же они не были уверены, что Мадаржун ищет именно его. По правде говоря, они надеялись, что Мадаржун ищет не его, поскольку в противном случае им пришлось бы рассказывать, как они его сломали.
К счастью, мысли Мадаржун лежали совсем в другой стороне. Женщина доковыляла до края обрыва, едва различимого в черноте ночи, и замерла там, словно статуя. Дети не решились следовать за ней, но когда Алиса поделилась с Беньямином своими тревогами, он заверил ее, что все в порядке. Мадаржун проделывала этот «фокус» не в первый раз.
Видите ли, была особая причина, по которой Беньямин не объяснял матери свои отношения с насекомыми, – и причина эта заключалась в том, что ей не требовались объяснения. Она сама водила дружбу с нечеловеческим миром и собиралась воспользоваться ей теперь, когда нуждалась в помощи больше всего.
Наконец Мадаржун отступила от обрыва. Не прошло и пары секунд, как клокочущее море вспенилось и забурлило еще отчаяннее. Невидимая сила швыряла волны вперед и назад, пока со дна не поднялся неожиданный, но безошибочный выхлоп воздуха, и море с оглушительным «крак» не раскололось пополам.
Огромный, словно корабль, кит всплыл на поверхность и шлепнул плавником по воде, приветствуя старую подругу. Мадаржун быстро и тихо принялась что-то ему объяснять. Охваченные благоговением дети замерли позади, дожидаясь указаний. У них и правда заканчивалось время, а потому формальностями было решено пренебречь. Кит снова шлепнул плавником, показывая, что все понял – каким бы секретом Мадаржун с ним сейчас ни поделилась, – и через мгновение распахнул пасть, молчаливо приглашая всех на борт.
Беньямин заверил оцепеневших друзей, что уже путешествовал так раньше.
– Это совершенно безопасно, честное…
– Давайте, дети, – окликнула их Мадаржун с обрыва. – Некогда бояться. Могут погибнуть люди.
Она шагнула к краю, и Беньямин машинально выбросил руку, пытаясь удержать мать.
– А ты уверена… – Мальчик внезапно запнулся. – Ты тоже поедешь с нами?
– Я знаю, что вы слишком взрослые для моей компании, – ответила Мадаржун с улыбкой. – Но, боюсь, с учетом всех обстоятельств мне лучше подокучать вам еще немного.
– А это тебе не навредит? – спросил Беньямин с тревогой. – Ты еще не слишком сла…
– Что я говорила о слабых женщинах, а? По-твоему, я слабая? Было время, когда я таскала твои кости в себе, молодой человек. Сила не имеет никакого отношения к ногам. Моего сердца хватило бы на десять ног, и уж поверь, оно доведет меня дальше, чем два этих обрубка.
Больше Мадаржун не произнесла ни слова – просто шагнула с обрыва, со свистом пролетела по воздуху и шлепнулась в раззявленную пасть кита. Изумленные Алиса, Оливер и Беньямин поспешили следом. Они ухватились с трех сторон за тачку, в которой лежала Лейли, нервно втянули воздух, разбежались и…
Мягко приземлились в зев своего капитана.
Как вы можете догадаться, это было не самое комфортное путешествие. По правде говоря, оно отлично демонстрировало, почему киты не очень подходят для перевозки людей. Но этот кит делал им огромное одолжение, так что воротить нос было бы некрасиво. Пока его пассажиры жались друг к другу в мокрой чавкающей пасти, веселые темы для разговора упорно не шли на ум. Все были погружены в собственные раздумья, причем каждая мысль оказывалась печальней и тревожней предыдущей. Лейли лежала по-прежнему без сознания; те, кто его еще не лишился, сгрудились во влажной тишине китового рта, надеясь только, что доберутся до города раньше призраков.
Увы, надеялись они впустую.
Скажу прямо: у людей не было никаких шансов опередить духов. Те с самого начала обладали форой, и хотя кит рассекал глубины, точно подводная ракета, в итоге его пассажиры должны были очутиться в лучшем случае на берегу моря – ближе, чем раньше, но все равно далековато от центра города. Выбравшись на сушу, им предстояло пройти еще добрых двадцать минут, прежде чем увидеть первые огни Ялды.
Все усилия могли показаться напрасными – за одним исключением.
Алиса не теряла времени зря. Она без устали лечила мордешора во тьме и на свету, в море и на суше, впрыскивая цвет в ее безжизненные конечности до тех пор, пока первый маленький прогресс не начал ускоряться в той же мере, в какой болезнь прежде пожирала девочку. Стоило раскачать маятник, как он сам пошел в нужную сторону. Сперва одна фаланга; потом два, три, четыре пальца и наконец – целая рука. К тому времени, как кит аккуратно высадил их на берег, Алисе удалось согнать серость до самых локтей. И хотя мордешор была еще слишком слаба, чтобы идти или хотя бы сидеть, ресницы ее трепетали куда решительней.
Как я уже упоминала, стояла необыкновенно темная ночь. Из-за этой темноты, а также необходимости тащить тяжелую тележку по заснеженным улицам, спутники не сразу заметили творящееся у них под носом чудо. Только через несколько секунд кто-то обратил внимание, что Лейли открыла глаза – и этим «кем-то», разумеется, была Алиса.
– Лейли! – вскричала она вне себя от радости. – Ты очнулась!
– Она очнулась? – неверяще спросил Оливер, который едва мог дышать от волнения.
– Она очнулась! – триумфально подтвердил Беньямин и с гордостью повернулся к маме.
– Я знала, что она проснется вовремя, – сказала Мадаржун, которая, пыхтя и отдуваясь, ковыляла по мостовой на своих палках. До сих пор с губ женщины не слетело ни слова жалобы – так благодарна она была снова оказаться на ногах.
Лейли ничего не понимала. Потребовалось немало времени, чтобы объяснить ей случившееся – и почему она лежит в тележке, которую они все вместе толкают через пустынные улицы. Когда мозаика в голове у девочки наконец сложилась, она замерла, пораженная до глубины души.
– Ты меня спасла? – спросила она Алису. – Но как?
– Для этого я и приехала, помнишь? – ответила та. Глаза Алисы блестели в лунном свете. – Чтобы тебе помочь. Все мы здесь ради этого, – добавила она, обведя счастливым взглядом новых и старых друзей.
– То есть… ты знала? С самого начала знала, что я умираю?
Алиса покачала головой.
– Нет. Но кто-то, видимо, знал – иначе Старейшины Ференвуда не послали бы меня сюда. Должно быть, они услышали о тебе от кого-то из чаролесцев и решили отправить меня на помощь. Так-то мы обычно не ездим в другие волшебные земли.
– Как странно, – пробормотала Лейли, которая выглядела совершенно измученной.
Она откинула голову на бортик тележки и еще несколько раз повторила «как странно», прежде чем ее веки вновь сомкнулись.
Неважно. Маленькая процессия с новыми силами поспешила к центру города. При мысли, что лечение все-таки дает плоды, сердца их наполнились небывалым воодушевлением – таким важным в эту бесконечную морозную ночь. Им предстояло спасти чаролесцев от безвременной гибели. Судьба целого города лежала сейчас в их руках – пускай мир и не видывал более странной компании: облепленный пауками мальчик, его больная мать, бесцветная подруга, любопытный приятель и полумертвая девочка, дремлющая в садовой тачке. Честно говоря, трудно было вообразить, как они остановят толпу разгневанных духов – но попытаться по крайней мере стоило.
Мужайся, дорогой читатель
Я же говорила: у них не было никаких шансов успеть.
Друзья торопились, как могли, но к тому времени, как они добрались до центра, город уже погрузился в хаос. Алиса ни на секунду не отпускала руки Лейли, вливая в нее все новые капли цвета и силы. Этого хватало, чтобы мордешор изредка открывала глаза, выслушивала краткий отчет о происходящем и снова проваливалась в забытье. И все же сейчас она была гораздо крепче, чем недавно. Еще немного – и она смогла бы присоединиться к спасательной миссии.
Если бы от этой миссии был какой-то толк!
Счастливые толпы, через которые ребята проталкивались всего несколько часов назад, как сквозь землю провалились. Теперь улицы наполняли только душераздирающие крики; родители без сознания лежали в снегу, а дети жались к ним с беспомощным плачем. Лотки с едой были перевернуты, фонари валялись в осколках, по мостовым текла кровь, перемешанная с гранатовым соком, и ее алые усики расползались по льду все дальше.
Из сорока духов, отправившихся в центр собирать свою жатву, пока меньше половины обзавелись новой кожей. Двадцать два еще рыскали по переулкам, преследуя тех, кто не успел спрятаться, и придирчиво выбирали новый наряд.
Из-за этого на улицах параллельно разворачивались две трагедии.
Первая – и самая неприглядная – заключалась в том, что люди, чью кожу содрали духи, были еще живы. Они продолжали по инерции ковылять вперед, выставив напоказ каждую мышцу и кость, неудержимо истекая кровью и порой содрогаясь в приступах рвоты. В таком состоянии они могли протянуть не дольше часа – при условии, что призраки, укравшие их кожу, в конечном итоге вернут ее владельцу. Если же нет, эти человеческие останки были обречены рухнуть и испустить дух. Никто не знал, сколько времени у них осталось, но все понимали, что счет идет на минуты.
Тем, кому выпало стать свидетелями этой страшной картины, было ненамного легче. Восемнадцать ободранных тел ковыляли по снегу и льду, оскальзываясь в лужах крови и рвоты, а за ними в ужасе следили собственные дети. Призраков интересовали только взрослые тела, чья кожа была просторней и сидела лучше.
Из этого вытекала вторая трагедия: призраки, поспешившие надеть чужую плоть, искренне не понимали, почему их не принимают с распростертыми объятиями обратно в общество. Они разгуливали по улицам в поисках компании, с которой можно было бы весело отпраздновать Ялду, но только сильнее закипали, встречая повсюду неизменный страх. Разве они не выглядели в точности как живые? Разве они не выглядели в точности как раньше? Увы, у призраков не было зеркала; в противном случае они заметили бы, что натянутая кожа кое-где чересчур свободна, а кое-где откровенно жмет. Видите ли, они пробыли бесплотными духами слишком долго – и уже не могли отчетливо вспомнить, как полагается носить земную оболочку. А потому носы их оказались на лбу, губы съехали к носу, в кистях недоставало половины пальцев, а локти собрались гармошкой у самых плеч. Один призрак засунул ногу на место руки, а другой надел всю кожу задом наперед. Пожалуй, достаточно будет сказать, что они выглядели совсем не так привлекательно, как надеялись.