А я настолько на него разозлилась за то, что он ушел, поэтому даже не была уверена, волнует ли меня это.
— Знаешь, что нам нужно сделать?
— Что же? — спросила я, но она начала рыться в своей сумке-почтальонке. Она вытащила дешевый блокнот на спирали и ручку, а затем сняла колпачок.
— Начинаешь писать роман?
— Ха-ха-ха, Паркер. И когда-нибудь начну, но не сегодня. Он будет называться «Злая Ведьма Среднего Запада».
— Скажи, что ты шутишь.
Выражение ее лица сказало, что она вполне серьезно. А это печально, очень, потому что название просто ужасное.
— Это что, типа, твои мемуары или что-то в этом роде?
— Будут ими, — ответила она, садясь на кровать. — Но я, понятное дело, не смогу их написать, пока люди не узнают, что мы на самом деле существуем.
— Таким образом, они не посчитают это фантастикой?
— Именно, — ответила она, наведя на меня свою ручку. — Но дело не в этом. Мы займемся кое-чем веселым, Паркер. Мы напишем список.
— Это, должно быть, самая скучная идея, которую я когда-либо слышала. Список чего?
— Просто, ну, знаешь, всякого-разного. — Словно в доказательство своей точки зрения, Скаут открыла блокнот и написала «СПИСОК» большими заглавными буквами в верхней части первой страницы. — Это будет похоже на наш памятный альбом слов. Ну, знаешь, вместо того, чтобы хранить отрывные талоны, ленты выпускников и дерьмо вроде этого, у нас будет этот список всех наших воспоминаний и тому подобного. Догоняешь?
На самом деле, не очень, но мне понравилась идея иметь памятный альбом для нас двоих. Не уверена, что мне очень хочется помнить о моем жизненном опыте в средней школе — и я вряд ли забуду жизнь в качестве Адепта — но это будет только для меня и Скаут. Что-то, о чем можно будет вспомнить в старости… если мы проживем так долго.
— Хорошо, — произнесла я. — Давай попробуем составить этот список. Что ты хочешь в него внести?
Она постучала ручкой по подбородку.
— Думаю, первое, что в него войдет, должно быть чем-то значительным, понимаешь? Что-то, о чем мы обязательно вспомним позже.
— Магия огня? Звездная компашка? Жнецы?
— Все это подходит, но это настолько… банально. Для нас, я имею в виду. Но… нам нужно что-то покруче. Что-то получше.
— Оборотень? Убежище? Анклав?
Она покачала головой.
— Слишком специфично.
— Знаешь, я уже придумала название тому, чем мы ежедневно занимаемся. Сейчас я начну перечислять существительные в алфавитном порядке. Муравьед. Антилопа. Архитектура. Лавина[39]. Останови меня, когда что-то навеет.
Должно быть, она что-то придумала, потому что начала яростно записывать. И когда она наконец показала мне страницу, там было перечислено все, что я упомянула. Но в верхней части списка ее корявым почерком было написано несколько простых слов, которые много значили:
«Лучшие подруги».
Я прикусила губу, чтобы снова не разразиться слезами.
— Хороший выбор, Грин.
— Знаю, — тихо ответила она. — Но в этом вся суть, верно? А теперь, — произнесла она, постукивая по бумаге, — давай займемся Адептами.
Через двадцать минут мы исписали три листа бумаги.
Глава 14
Уроки кажутся полнейшим отстоем, когда ты счастлив, когда стоит прекрасная погода, или ты хочешь оказаться на улице, занимаясь чем угодно, но только не учебой.
Но все становится гораздо хуже, когда у тебя депрессия. Когда тебе только и хочется, что сидеть в своей комнате, пялясь на телефон в ожидании звонка, который, скорее всего, даже не поступит. Чем больше ты ждешь звонка, тем тяжелее становится его ждать, время тянется медленнее. Чем медленнее становятся уроки, тем больше тебе хочется погрузиться в себя и сделать так, чтобы время шло быстрее.
Но, конечно же, этого не происходит. И Джейсон так и не позвонил. Не написал сообщение. Он вообще со мной не связывался, даже чтобы подтвердить, что мы точно идем на Тайный праздник.
Стояла полная тишина, и это сводило меня с ума.
Скаут думает, что раз он не звонит, то это хороший знак — что если бы он действительно хотел со мной расстаться, то уже сообщил бы мне об этом. Не уверена, что отсутствие новостей — это хорошо, но не похоже, что я могу с этим что-нибудь сделать. Я не собираюсь писать или звонить ему. Он меня бросил, а не наоборот. Я поддержала его, когда он рассказал мне, что проклят, и семья на него давит. Я могла бы сказать ему, что для меня это слишком драматично, что существует слишком большой риск, что позже я останусь с разбитым сердцем.
Но я этого не сделала. Я осталась.
Он ушел, потому что я получила информацию от Себастьяна. Не то, чтобы я не поняла, почему он разозлился, но в чем разница между тем, что я переписывалась с Себастьяном и тем, что Детройт установила камеру? Не особо большая, насколько я могу судить.
Я весь день старалась не расплакаться, хотя казалось, что каждая минута длится вдвое дольше обычного. И к концу дня я была готова оказаться в пижаме за просмотром фильмов, а не к драме Анклава. Но поскольку мы находимся посреди магического кризиса, то на это нет ни малейшего шанса.
Я все еще член комитета по подготовке Тайного праздника (какой бы глупой сейчас ни казалась эта идея), поэтому после уроков я пошла в спортзал, чтобы посодействовать в создании отделанной бахромой гирлянды из листов черной гофрированной бумаги. У Лесли были занятия на виолончели, поэтому я осталась одна в гнезде звездной компашки и ее подражателей. Я слышала их язвительные замечания через все помещение, вырезая полоски бумаги, но мне хватало своего праздника жалости к себе, поэтому меня это не особо волновало. В вырезании одной полоски бумаги за другой есть что-то от Дзэн-буддизма[40]. Это не очень увлекательная работа, но я вошла в ритм, который помог мне очистить разум от всего остального.
И иногда это именно то, что нужно девушке — на некоторое время очистить разум.
Веронике и остальным не потребовалось много времени, чтобы воспользоваться тем фактом, что меня значительно превосходят численностью. Подошли Вероника с М. К., оставив Эми и Лисбет в другой части помещения.
— Как дела, Чудачка? — спросила М. К.
Я проигнорировала ее и встретилась взглядом с Вероникой. Я задалась вопросом, есть ли у нее идеи насчет того, кто оставил у ее двери записку или устроил ей встречу с Нику. Но если она и подозревала, что это я, то, разумеется, этого не показывала.
— Я пришла делать гирлянду, — ответила я. — А не болтать с вами.
— Как будто мы специально с тобой разговариваем, — произнесла М. К., по-видимому, не понимая, что это именно то, что она и делает. — У тебя хоть есть с кем пойти на танцы?
«Честно, понятия не имею». Но я не собиралась ей этого говорить.
— Конечно. И он даже одного со мной возраста.
М. К., которая как правило встречается с парнями достаточно взрослыми, чтобы им разрешалось выпивать и брать напрокат машины, закатила глаза.
— Как будто ты можешь заполучить парня постарше, Паркер. Какой ненормальный тебя захочет?
«Оборотень», — предположила я, — «по крайней мере, до того, как решил, что я его предала».
Они сделали еще один колкий комментарий, потом взяли в охапку гирлянду и одарили меня неодобрительными взглядами, прежде чем вернуться к остальной группе.
— Чудачка, — пробормотала М. К.
— Точно, — произнесла Вероника, но оглянулась на меня и виновато опустила глаза. В конце концов, возможно, у девушки есть совесть, хоть что-то хорошее. Когда в следующий раз у меня возникнет желание ей помочь, я решила вместо этого ткнуть карандашом себе в глаз. Вероятно, после этого у меня будет и то меньше проблем.
— Спасибо, — крикнула я. — Не стоит благодарить за гирлянду.
Они закатили глаза и раздражительно рассмеялись.
«Уф. Я явно не фанатею от сегодняшнего дня».
После обеда я немного приободрилась, когда Скаут обнаружила за дверью блока адресованную ей гигантскую коробку. Она занесла ее внутрь, но, похоже, ее ни капли не интересовало то, что находится внутри. Мне же было очень интересно, поэтому я пошла за ней в ее комнату.
— Не хочешь ее открыть?
Она села на свою кровать и покопалась в своей сумке-почтальонке.
— Это от моих родителей. У меня уже есть представление о том, что это.
— И что же?
— Что-то до сумасшествия дорогое.
— Электроника? Тонкое белье? Крупные бриллианты? Что?
— Тебе действительно нужно знать? Типа, прямо в эту секунду?
— Я не очень терпелива.
Скаут закатила глаза, но сдалась:
— Ладно.
Она поставила коробку на колени и ногтем содрала пломбу, чтобы открыть ее. Когда она подняла крышку, там обнаружилась аккуратно сложенная оберточная бумага в полоску.
— Одежда?
— Не просто одежда, — ответила она, разворачивая тонкий лист бумаги. — А одежда, выбранная моей матерью.
Она вытащила платье самого зеленого оттенка, что я когда-либо видела. Оно было без рукавов, атласным, длиной до колена и с расклешенной юбкой. Поверх атласа был слой черного кружева с рисунком из огромных завитушек и цветов.
— Оно просто отвратительное, — проговорила она в тоже время, когда: — Оно потрясающее, — сорвалось с моих губ.
Мы произнесли это одновременно и сразу же посмотрели друг на друга.
Она держала платье на расстоянии вытянутой руки, от отвращения сморщив носик.
— Как тебе может нравиться эта штука? Оно такое… зеленое. И оно, наверное, стоит около трех тысяч долларов. Кто-нибудь в каком-нибудь люксовом магазине убедил ее, что это последний писк моды, и она его купила. Думаю, намерение хорошее, но платье ужасное.
— Ты шутишь? Как ты вообще можешь такое говорить? Это кружево просто изумительно. И мне нравится зеленый цвет.
— Может, и так, но это не мое. Оно