То, что кассирша автовокзала Катю знает, Панкратову стало ясно с полувзгляда. Глаза у нее вдруг сделались на миг острыми, как у рыси, а потом их заволокло тем туманом, которым старательно заволакивают свои взоры люди, нипочем не желающие отвечать на вопросы. Неважно на чьи. Матери, жены, мужа, следователя, директора школы… Сам Панкратов тоже умел такой туман во взгляд напускать — а что, дело житейское! Но сейчас он находился при исполнении, а потому расплывчатое выражение глаз маленькой толстенькой тетеньки, сидевшей за плексигласовым щитком в окружении катушек с билетными лентами, его разозлило. Нашла, понимаешь, кому голову морочить! Самое подходящее время выбрала!
– Видимо, придется вас повесткой вызвать, — сказал он с самым невозмутимым выражением лица. — Возможно, официальная обстановка на вас подействует отрезвляюще. Нежелание помочь следствию — это, знаете…
Кассирша покраснела так, словно ее немедленно должен был хватить апоплексический удар, и глаза ее приняли самое мученическое выражение. Причем она как-то странно двигала ими от Панкратова в сторону, за его плечо, вдобавок шея ее отчетливо удлинялась, как если бы обладала свойствами телескопическими.
Сначала он немножко поудивлялся, потому что наблюдал нечто аналогичное только в кино, да и то в мультяшках. Потом ему показалось, что телескопические свойства этой шеи вдруг проявились неспроста. Потом до него дошло, что глаза кассирши как-то подозрительно скосились. И только тут он сообразил, наконец, оглянуться и посмотреть за свое плечо.
Посмотрел — и повернулся столь резко, что его даже немножко занесло в сторону.
Высокая — очень высокая, вполне подходящая под категорию дылды и версты коломенской — женщина стояла перед ним, придерживая сумку-тележку. Облачена она (женщина, а не тележка, само собой) была в серое, и то был самый унылый оттенок серого, какой только можно вообразить. Однако выражение ее лица было отнюдь не унылым, а очень даже бойким и настороженным. Она еще не понимала, в чем дело, но чувствовала неладное.
– Вас Екатериной зовут? — спросил Панкратов, доставая удостоверение. — Несколько вопросов можно вам задать?
Катя посмотрела на панкратовское фото в удостоверении, потом на самого следователя, затем снова на фото.
Что-то мелькнуло в ее глазах… Ну, однозначно испуг, и все же под ним крылось еще что-то, и Панкратову вдруг представилась дикая утка, которая услышала шорох в камышах и стремительно подбирается, готовясь взлететь, и вот взлетела, и вода еще колышется, взбаламученная ее движением, но в глубине — темный покой, сонливая уверенность…
В глазах Кати под испугом крылась уверенность, что все идет как надо. Непостижимым образом он сообразил, что Катя его ждала. То есть не конкретно его, Александра Панкратова, а какого-то человека, который будет ее искать, найдет и начнет задавать ей вопросы относительно ее звонка в милицию. При этом он был убежден, что Катерина будет сейчас со страшной силой «строить из себя пинжака», как говаривал новоиспеченный панкратовский шурин Венька Москвитин. Ну, это уже само собой!
– Фамилию, имя, отчество назовите, пожалуйста, — вежливо предложил Панкратов.
– А вам зачем? — нахмурилась Катя. — Я вон из-за вас на автобус опоздаю.
– Вы в Ха? — спросил Панкратов, и это был, конечно, риторический вопрос, поскольку никуда более, кроме как в Ха, автобусы с Бычихи не шли. — Автобус через двадцать минут, вон расписание, — кивнул он на табло.
– Место надо занять, — буркнула Катя.
– Серьезный довод, — согласился Панкратов. — Только автобус подается на посадку за пять минут до отправления. Займем очередь — и поговорим.
Катя поджала губы, но больше спорить не стала: согнулась, сунула голову в окошко кассы, подала деньги.
До Панкратова, стоявшего рядом, долетел едва слышный шепот кассирши:
– Ой, Катерина, что ты натворила?!
И Катин столь же тихий ответ:
– Да хрен его знает, вроде ничего.
– А с дочкой все в порядке? — прошептала кассирша, и Панкратов усмехнулся, подумав, что, пожалуй, очень многие усмотрели бы во внезапном визите следователя намек на несчастье, случившееся с близкими, однако Кате это и в голову не пришло. Чует кошка, чье мясо съела! Однако из окошка кассы Катя выдернулась очень поспешно и уставилась на Панкратова с нескрываемым испугом. Доехало, значит, что всякое может быть!
– Все в порядке с вашей дочкой, — успокоил Панкратов, и Катя покраснела. — Вы правильно поняли, речь пойдет о вашем звонке с автовокзала. О звонке в милицию.
– Да не звонила я никуда, что вы тут сочиняете! — сразу начала «строить пинжака» успокоившаяся Катя, однако Панкратов не дал ей разойтись:
– Вы когда-нибудь слышали о том, что все звонки в милицию записываются на магнитофон? Вы, конечно, изо всех сил пытались исказить свой голос, но фонографическая экспертиза это с легкостью преодолеет, сами понимаете.
– Да я разве что плохое сделала? — сдалась Катя. — Сообщила, так, мол, и так, мертвая женщина на крылечке… или лучше было бы, чтобы она там сгнила? Может, ее еще через неделю бы нашли. Она сказала, что там и не ходит никто, окраина, мол, такая, что…
– Стоп, — уставился на нее Панкратов. — Что значит — она сказала? Кто что сказал?
– Ну я же русским языком говорю, — дернула плечами Катя, — она! Та женщина, которая меня попросила позвонить.
– Вас попросили позвонить и сообщить о том, что на крыльце по такому-то адресу лежит труп?
– Ну да! — закивала Катя. — Сама-то я в тот район и не езжу никогда, далеко. Да и некогда мне, и незачем! А в тот день я вообще как белка в колесе с утра бегала, то к золовке, то к дочке, то памятник заказать, скоро мужу година, а у нас такие на Бычихе не делают, я хотела черный, как у людей… Примчалась на автовокзал, язык на плечо. А тут она подходит и говорит…
– Да кто она? — перебил Панкратов.
– Ну вот такая, — Катя показала руками, — большая, толстая китаянка. Размалеванная, ну прям чума!
– Ну и что теперь будет? — спросил Венька Москвитин, с интересом глядя на приятеля.
В интересе присутствовала некая доля зависти. Силен Герка! Главное, шифровался как! Сто пудов, никому в редакции и в голову не приходило, что у него с Александриной Богдановной роман. Конечно, она, как говорится, взрослая дама, но — еще очень даже ничего. Очень! И вообще, поддержка замши, которая решает всякой насущной вопросни побольше, чем мягкотелый главный, — это супер что такое для молодого репортера.
С другой стороны, положа руку на сердце, никто не мог бы кинуть в Герку помидором, потому что никто не мог припомнить случая, чтобы Александрина Богдановна его как-то там особенно поддерживала. И иголки раскаленные в него на летучках втыкала, как и во всех прочих, если было за что. При этом она умудрялась как-то так эти самые иголки втыкать, что никто не обижался, ведь втыкала она их исключительно по делу. И публично орала на Герку ничуть не менее громко, чем, к примеру, на Веньку, или на Люсю Иванову, или на Матрену, как она почему-то прозвала ответсекра Мирру Терентьевну, или даже на самого главного. А когда редакция тусовалась по поводу какого-нибудь междусобойчика, никто не посмел бы сказать, что Александрина танцует с Геркой чаще, чем с другими, или поет с ним дуэтом «По деревне с шумным интересом». Исполнение этой песни дуэтом, по признанию самой Александрины Богдановны, сделанному по пьяной лавочке, для нее многое значило: «Запела — значит, плохо дело, сердце дало трещину». Ну так вот — с Геркой она дуэтом не пела, однако роман все же завязался. Значит, сердце замши дало-таки пресловутую трещину…
Веньке было очень интересно, как обстоит дело с сердцем Геркиным. Самому ему не приходилось иметь дела со «взрослыми дамами», и, если честно, он слабо верил в байки о взаимной любви «женщины-зимы» и «мужчины-весны». Это все равно как со стареющим мэном, который влюбляется в юные сиськи-письки. То есть он голову теряет, а сиськам-писькам нужны одни только его денежки. «Женщина-зима» теряет голову от молодого любовника, а он… Нет, Герка голову не потерял, сердце его совсем даже не треснуло, и Венька считал это очень разумным. Возбуждаешься ты при виде зрелых или даже малость перезрелых прелестей — ну и на здоровье, возбуждайся, пока не надоест. Главное — потом, когда это «пока» иссякнет, суметь без ущерба для здоровья вырваться из объятий дамы. В этом смысле связь с начальницей — палка о двух концах. А вдруг она не захочет тебя из своих объятий выпустить?.. А, судя по словам Герки, дело шло именно к тому.
– Что будет, что будет, — пробурчал он. — Не знаю. Она говорит, чтобы я к ней переезжал. Но там сынуля примерно моих лет… Пока мы с ним как-то умудрялись не встречаться, Александрина нас разруливала, но если я перееду… Не представляю, как он это воспримет. Да и не только в сынуле дело. Конечно, мне в лом квартиру снимать, но это хотя бы иллюзия независимости. Несмотря ни на что! А если к ней перееду… Неохота себя совсем уж альфонсом ощущать.
Интерес в Венькиных глазах стал еще более явным. Насчет альфонса — Герка в самую точку попал. Наверняка Александрина его поддерживает материально. Подарочки там… все такое… Когда Герка не строит из себя упертого байкера, одет он на зависть. То есть Венька цивильную одежду довольно-таки презирает, для него главное — неформальный стиль и оригинальность, но, если объективно взглянуть на проблему, рубахи у Герки и штаны исключительно из магазинчика недешевого, который называется «Хьюго Босс»… Учитывая, что он платит за съемную квартиру в «сталинке» на углу Льва Толстого и Муравьева-Амурского, учитывая, что его «Королла» все же в какие-то деньги обходится, учитывая, что он помогает родителям, живущим в Сите, ну, в общем, где-то там, у черта на куличках, на Оборской ветке, и подкидывает гонорарчики немалому штату осведомителей в милициях, «скорых помощах» и разных прочих подобных местечках, где репортер кормится скандальной информацией… Не всем же так повезло в жизни, как Веньке, который заимел настоящего карманного следователя в семействе, да и того на кривой козе не объедешь! — учитывая все это, понятно, ч