В это время бамбуковые шторки разлетелись с деревянным стуком, и в зале появилась высоченная полная китаянка, набеленная и нарумяненная, с высокой прической, утыканной нефритовыми шпильками. Одета она была роскошно… впрочем, мы уже описывали это пальто, и этого горностая, и сумку и сапоги из, очень может быть, кожи баснословной белой змеи.
– Вань бадань, — пропела она на высоких нотах, с презрением глядя на конферансье. — Бэнь дань! Ни цюй ба!
И властно махнула рукой. Конферансье из желтого сделался белым.
– Смотри! — прошипел Венька. — Да ведь это же наша Сунь-куда-то-что-то! Что она ему сказала, отчего он так стушевался?
– Она сказала, что он мудак и сумасшедший, и предложила отправиться погулять, — перевел Герка, давясь смехом. — Для китайцев это то же самое, что на три буквы послать. Слушай, интересно, что она задумала?
Между тем Сунь Банань — а то была она, кто же еще? — пробралась на эстраду и взяла микрофон. А потом на своем очень чистом и правильном русском (приятели сразу вспомнили, как еще во время скандала в редакции поразились тому, что столь одиозная фигура говорит по-русски вообще без акцента) поведала собравшимся такой анекдот:
– Одной женщине подруга рассказала, как она была в Китае и какие китайцы неутомимые в любви. Ну, и та загорелась, взяла путевку, приехала в Китай. Познакомилась там в первый же вечер с китайцем, он ее привел в свою квартиру, легли в койку… Только китаец кончил, как вдруг прыгнул на пол, издал звериный вопль, кинулся под кровать, выскочил с другой стороны и опять на женщину. И по новой… Кончает, прыгает на пол, вопль, под кровать, оттуда — и снова… Три раза, четыре, пять, шесть! На восьмой раз и женщина завелась — тоже прыгнула на пол, завопила, кинулась под кровать… А там девять китайцев.
Ну, что тут содеялось в ресторане! Даже Герка со своим летающим трактором не имел такого сокрушительного успеха.
– Браво! — орали со всех сторон и били не только в ладоши, но и кулаками — в стол. — Бис! Мадаме китаезе — первый приз!
– Согласен, согласен, тисе, тисе! — выставил вперед ладони конферансье. — Цзунцзиндэ победиля! Она мозет целый месяц обедать в заведении бесплатно. Как ваша имя и фамилия, цзунцзиндэ?
– Да пошел ты на х… — ухмыльнулась победительница. — Фамилия моя Сяо. Начальство надо знать в лицо, как говорят русские. Забыли, кому эта харчевня принадлежит? Мне! Когда захочу, тогда и буду тут есть, и сколько захочу, понятно?
И под хохот зала вышла вон.
На конферансье грустно было глядеть. Понурый ушел он со сцены, и все постепенно опять вернулись к еде.
– Слушай, как он ее назвал? — теребил Венька приятеля. — Почему она эта… как ее… цэцудзе?
– Цзунцзиндэ — уважаемая, — ухмыляясь, перевел Герка.
– А Сяо тут при чем? Она же мадам Вторушина?
– Сяо очень даже при чем. Я так понимаю, это китайский вариант ее фамилии. В переводе означает — вторая. Когда я был пацанчиком, у меня была книжка «Уточка Сяо Лю». Я ее ужасно любил, миленькая такая сказочка.
– Значит, ее фамилия Сяо? — озадачился Венька. — А я думал, Сунь…
– Да какая тебе разница? Ешь, пельмени остынут! — подтолкнул его Герка, и друзья вновь принялись за еду, благо, после такого хохота аппетит усилился. Они больше не вспоминали ни об анекдотах, ни о конкурсе, ни о Сунь Банань, ни о том, какая у нее фамилия… да какая разница, в самом деле?!
А между тем именно в то самое время был убит Евгений Вторушин. Но об этом им еще предстояло узнать.
– Мамочка, ну давай еще подождем… давай еще постучим туда, это тот самый коричневый дядька был, я тебе точно говорю!
Девочка захлебывалась слезами.
– Верочка, уже поздно, — отвечал измученный женский голос. — Может, завтра? Утром папа из командировки вернется, мы с ним сходим и…
– Завтра? — испуганно воскликнула девочка. — Да он до утра Тишу сожрет!
– Господи, Верочка, что ты такое говоришь? С чего ты это взяла?!
– Ага, говорят, что китайцы кошек и собак едят!
– Ну мало ли, что говорят. Верочка, ну прошу тебя, пойдем домой!
– Мамочка, я без Тиши не уйду!
– Верка, да ты пойми, я просто боюсь туда идти, к этому китайцу, одна, без помощи!
Теперь Алена их увидела. Невысокая молодая женщина зябко куталась в пальто, рядом топталась девочка лет десяти в куртке нараспашку — видимо, от горя она не замечала, как стало вечером прохладно. Девочка рыдала уже в голос, мать пыталась ее утешить, но видно было, что она и сама едва сдерживает слезы.
– Извините, — смущенно сказала Алена. — Что-то случилось? Не могу ли я чем-то помочь?
– Не можем ли мы чем-то вам помочь? — деликатно откорректировал ее Терехов, и в голосе его Алене послышался упрек за то, что она его проигнорировала.
– Да нет, спасибо, мы сами как-нибудь… — начала было отнекиваться женщина, но девочка схватила Терехова за рукав:
– Пойдемте с нами! Мама боится, а я знаю, что он Тишу сожрет, этот коричневый! А вы не боитесь?
– Да вроде нет, — усмехнулся Терехов. — А кого я должен бояться?
– Да вы вообще расскажите, что случилось? — спросила Алена, вглядываясь в заплаканные лица матери и дочери. — Вас как зовут? Меня — Алена.
– А меня Света, — слабо улыбнулась женщина. — Ой, хорошо, что вы к нам подошли, как-то чуть легче стало.
– У вас щеночек пропал, что ли? — сочувственно спросила Алена, вспомнив, как едва не рыдала позавчера Александрина, рассказывая о своем пропавшем Собакевиче.
– Котенок, — грустно сказала Света. — Верочка пошла с ним гулять, посадила на травку, вон там, около канализационного колодца, земля оттаяла, а сама на качелях качалась. И прошел какой-то человек…
– Коричневый дядька! — воскликнула девочка. — Такой большой, как медведь, толстый.
– На самом деле не такой уж он большой, — пояснила ее мама. — Толстый, это верно, но низкорослый. Китаец, мы его нашли. Вера вроде бы заметила, что он вошел вон в тот дом, — она махнула в сторону серой «хрущевки», — мы туда пошли спрашивать, не знает ли кто-то такого человека. И сразу, в первой же квартире, нам сказали, что это может быть Ли Бо…
– Либо? — хмыкнул Терехов. — Либо то, либо другое?
– Ли Бо?! — изумилась Алена. — Свинство какое!
Света, Терехов и Верочка посмотрели на нее недоумевающе, и она отогнала подальше внезапное воспоминание о красивейших строках:
За сизой дымкою вдали
Горит закат,
Гляжу на горные хребты,
На водопад.
Летит он с облачных высот
Сквозь горный лес —
И кажется, то Млечный Путь
Упал с небес.
Называлось стихотворение «Смотрю на водопад в горах Лушань», и автором его был китайский поэт Ли Бо. Восхитительные стихи, восхитительный поэт! И вот какой-то похититель котят самым наглым образом носит его имя… конечно, свинство, еще бы не свинство! — Так что там с Ли Бо? — вернулась Алена к теме разговора.
– Ну, соседи сказали, что иногда из его квартиры слышны лай и мяуканье, а потом несколько дней тихо, потом опять, и так жалобно… — дрожащим голосом рассказывала Света. — И вроде бы видели, как он то собаку тащит за собой, то кошку несет. Но он такой мрачный человек, с ним даже говорить никто не хочет. Может, он их просто подбирает и ухаживает за ними, мы так подумали. Наверное, он решил, будто Тиша бездомный, он же один там, на травке сидел… Мы пошли к той квартире и долго в дверь звонили и стучали. Нам наконец открыли… и правда, там оказался китаец, и Верочка говорит, что тот самый.
– Да, да! — вскрикнула Верочка. — Это он, я сразу узнала. Он так ходит, враскоряку, переваливается, как медведь. И коричневый.
– И что вам сказал этот… Либо? — спросила Алена, нарочно произнося имя китайца так, как Терехов. Ну не могла она отдать на поругание автора строк про Млечный Путь, упавший с небес!
– А ничего он нам не сказал, — махнула рукой Света. — Посмотрел на меня, на Веру, хмыкнул — и захлопнул дверь перед нашим носом. Только сначала кулачищем своим погрозил. Ну и… сами понимаете… мне страшно стало. Что мы с Верунчиком можем поделать против него?! Вот завтра муж из командировки вернется… он боксер, даже мастер спорта!..
– А тем временем коричневый Тишу сожрет! — снова зарыдала Верочка, и Алене стало ясно, что сказку про белого бычка, вернее, про коричневого китайца можно продолжать до бесконечности.
– Слушайте, я вообще-то не мастер спорта по боксу, — сказала она нерешительно, — и Никита Дмитриевич, насколько мне известно, тоже, но, может быть, если мы все вместе туда завалимся, он испугается.
– Да нет, неудобно, — нерешительно начала было Света.
Но Верочка с надеждой закричала:
– Завалимся, завалимся! — и стало ясно, что заваливаться-таки придется.
– Пошли, — решительно сказал Терехов, беря девочку за руку, — покажешь дорогу.
– Пошли, пошли, — Алена подхватила Свету под руку. — В конце концов, можно милицию вызвать. И пусть попробует не открыть. У меня лучшая подруга — зам редактора «Губернской молодежной газеты», я ей позвоню, она из этой истории такое раздует…
– Сомневаюсь я, что китаеза читает «молодежку», вряд ли он вообще читать умеет, да еще и по-русски, — хмыкнул Терехов. — Надеюсь, без привлечении прессы обойдемся.
– Вот сюда, — показала Верочка. — Вон в ту дверь.
Они вошли в подъезд. Запашок там стоял — мама дорогая!
– Впечатляет, — пробормотала Алена. — Особенно если учесть, что в этом доме молочный магазин.
Терехов только хмыкнул.
Спустя несколько шагов стало понятно, что вонища исходит от двери с цифрой 22. Над ней горела тусклая лампочка, и видно было, что дверь эту в последний раз красили как раз накануне сдачи дома в эксплуатацию. Году, скажем, в 1964-м. А то и в 61-м. Насколько Алена знала, именно в ту пору город Ха начал застраиваться «хрущобами».
– Это здесь, — показала на дверь Света.
– Такое впечатление, — сморщив нос, выговорила Алена, — что ваш китаеза — реинкарнация старухи Ахавзи. Думаю, в ее доме стоял такой же вонизм.